Дрожа от холода, я повернулся и пошёл назад, будучи уверенным в том, что ты всё таки меня ждёшь.
Но тебя здесь не было. Ты был не здесь.
Словно тебя здесь не было никогда.
Никаких следов вообще.
Если бы ты побывал на холоде и сырости, то после тебя, конечно, остались бы влажные следы. А в воздухе был бы запах влажной одежды, или на крючке в углу висела бы твоя мокрая куртка.
Но ничего из этого я не нашёл.
И я побоялся заглянуть в туалет. Предполагая, что открыв дверь в туалет, я не найду там ничего вообще, ни одежды, ни твоих следов?
Но в этой комнате кое-что, тем не менее, я нашел.
Страницы около пишущей машинки.
В конце концов, они не были домашним заданием или чем-то связанным со школой.
Возможно, всё это время я знал, чем они были. Не потому ли, что я настолько хорошо тебя знаю, что мне должны быть известны написанные тобой слова?
И то, что ты написал, говорит мне, что ты здесь был, и теперь ушёл.
И они также говорят мне о том, что я причинил тебе.
О, Бен.
Вернись. Пожалуйста, вернись. Чтобы я смог попросить у тебя прощения.
- Куда ты смотришь?
- Никуда.
- Ты очень долго смотришь в окно. Ты там что-то видишь, Кет?
Она ненавидела, когда он называл её по имени.
- Нет, там ничего. Я всего лишь устала. Устала от этого автобуса и от всего.
Что было правдой, конечно, но не всей. Она была утомлена и истощена, и ещё её тошнило, но она также знала, что нужно делать дальше. Дальше что-то нужно было сделать, чтобы воспользоваться ключом, теперь её единственной надеждой. Она знала, что она не может долго зависеть от Миро или от своей дурацкой надежды на то, что она сможет одержать над ним верх. Не стоит одерживать победу над монстром, даже если ему лишь шестнадцать. Так что ей нужно было полагаться лишь на себя.
Кет решила не упустить свой шанс с автобусом. Её новоявленная надежда «ей нечего больше терять» была теперь не единственной зацепкой. Глядя в разрез на заднем окне, Кет изучала мост, чтобы увидеть, как далеко ей надо будет вести автобус задом. Были и препятствия: ей нужно будет ехать задом, и к тому же, двигаться вслепую. Липкая лента на стёклах лишала ей видимости. Ей надо было завести автобус и немедленно включить заднюю передачу, при этом руль нужно будет держать прямо, потому что придётся прыгать по железнодорожным шпалам. Если она потеряет управление, то автобус рухнет в реку. Её глаза рассматривали парапет. Он из клепаного стального профиля, вероятно, достаточно крепкий. Если колёса перескочат через рельсы, то парапет, вероятно, удержит автобус от падения с моста.
Она вздохнула, сдувая влажную прядь волос со щеки. Как далеко ей нужно будет вести автобус задним ходом? Она пыталась глазами измерить расстояние. Глазомер у неё был не ахти. Арткин сказал: «мост длиной с ваше футбольное поле», и автобус где-то посередине. Рон Стэнли однажды забил гол, перебросив мяч через половину поля. Не так далеко, как кажется. Если Рон Стэнли смог это с мячом, то она, конечно, сможет проделать это и с автобусом. Мысль была смешной, но она её подбодрила.
Она отошла от заднего окна, чтобы проверить всё, что перед автобусом, место водителя, приборную панель. Проход был усыпан всяким мелким детским мусором: обрывками салфеток, запятнанных шоколадом, скомканными пакетиками из-под завтраков, замасленной бумагой, обёртками жевательной резинки, бумажными салфетками. «Ты неважная хозяйка, Кет», - сказала она сама себе, разглядывая развал на полу. Она впервые почувствовала, как на сердце стало легко, но как надолго? Наверное, она стала взрослее. От её решения как-нибудь вывести отсюда автобус, у неё поднялось настроение, и она почувствовала себя лучше. Она взяла пластмассовое ведро, чтобы собрать в него мусор. Она старалась не смотреть в него. Она не хотела вообще к нему прикасаться.
Выглянув через узкую щель на лобовом стеке, она увидела зеркало заднего обзора над левым крылом. Оно, по крайней мере, было высотою в фут и где-то пол фута шириной, обеспечивая хороший обзор рельсов позади автобуса. Но сидя за рулём, она не могла его увидеть. Проклятая липкая лента заслоняла ей весь обзор. И она просто решила: она сорвёт ленту со стекла сразу, как заведёт мотор.
Теперь она сидела за рулём, расслабив на нём руки. Что её больше всего волновало, так это сам автобус: заведётся ли мотор с первого раза. Автобус был точно не новым. Она даже понятия не имела, сколько ему лет. Передачи переключались вяло и с трудом. Подвеска была старой и изношенной. Вдобавок, нужно было не заглохнуть, трогаясь назад по трухлявым шпалам. С другой стороны не всё выглядело так уж плохо: все автобусы, предназначенные для перевозки детей, проходили регулярный государственный контроль, и, как предполагалось, были в хорошем техническом состоянии.
Она снова ощущала на себе взгляд Миро, но продолжала его игнорировать. Он не знал о ключе. Он, вероятно, полагал, что она лишь устала, и что ей скучно. Дать ему увидеть, как она репетирует свои дальнейшие действия: вставить ключ в замок зажигания, сцепление выжать до отказа, переключить передачу с «нейтрали» на «задний ход», сорвать ленту со стекла. И сам Миро – он был важной деталью в её плане. Ей нужно было дождаться, пока он не выйдет наружу, что иногда он делал, чтобы чуть-чуть подышать свежим воздухом.
Она внимательно осмотрела заклеенное лентой лобовое стекло. На нём было одно или два места, где оттопыривался краешек ленты, за который можно было ухватиться, чтобы сорвать её и открыть себе более-менее ясный обзор через лобовое стекло. Ей также стал бы виден фургон, стоящий перед автобусом. И кто бы в нём ни был – Арткин, или те двое других, они увидят то, что она делает, если будут наблюдать через щель в заклеенном лентой лобовом стекле фургона. Но она постарается не упустить свой шанс.
Остался ещё один вопрос. Сможет ли она не упустить этот шанс? Сможет ли она вывести отсюда автобус? Хватит ли ей смелости на такой поступок? Всё это она могла репетировать у себя в уме, всё, что нужно, чтобы выбраться с этого проклятого моста. И ей хотелось, чтобы репетируемая ею храбрость её не подвела.
Он наблюдал за ней.
Так как он ещё этого не делал прежде.
Через весь автобус, под разными углами.
Было ли «наблюдал» подходящим словом? В прошлом, по команде Арткина он наблюдал за дверями, когда в них кто-то должен появиться, наблюдал за машинами, за входами в аэропорт.
Но это было другое наблюдение.
Здесь он не только наблюдал, но ещё и смотрел – подсматривал.
Он пользовался глазами, как слепой должен пользоваться руками.
Как и теперь:
Став на колени, чтобы подтянуть застежку на своём ботинке, он поглядывал на неё, видя при этом лишь правую сторону её лица, когда она наклонилась над кем-то из детей. Заблудший луч света подчеркнул профиль её лица. Ему захотелось обвести этот тонкий профиль пальцем, начиная со лба, по носу, немного вздёрнутому, и через губы к тонкому подбородку. Он изобразил её, в своём нелепом воображении. Она должна была открыть рот и укусить его за палец. Эта мысль поразила его. Откуда могут взяться такие мысли? Его палец у неё во рту, затиснутый между зубов? Он поправил застежку, которая расслабилась и сползла на бок.
Позже, он наблюдал за ней так, чтобы это бы не выглядело наблюдением, когда она устало изогнула спину, откинула голову и уткнулась глазами в потолок автобуса. Она стала массировать плечи, затем спину. Она выглядела так, будто была под душем, будто невидимый поток воды омывал её тело. Она напоминала древко лука, изогнутое натяжением невидимой тетивы, которое вот-вот пошлёт невидимую стрелу. Она доверяла своим рукам, плавно двигавшимся у неё за спиной, будто крылья, отрывающие её от земли. От её движений свитер начинал натягиваться, подчёркивая форму её груди. Его всегда смущала сексуальная внешность американских девушек, в которой не было ни стыда, ни стеснения, а вместо этого – избыток смелости. Но теперь у Кет это было не смелостью. Она не знала, что он за ней наблюдает. Когда он расслабился на сиденье, симулируя безразличие, его глаза были полузакрыты. Кет лишь старалась расслабиться, пытаясь освободить своё утомленное тело, словно она была одна в своей комнате. Он не мог отвести глаз от её грудей. Они были небольшими, но заметно выделялись своим рельефом. Ему было интересно, что будет, если одну из её грудей взять в ладонь и приласкать, будто бы это маленький щенок, нуждающийся в любви и заботе.
Уже позже, Кет снова была в конце автобуса, разглядывая что-то за окном. Миро заметил, как её белокурые волосы спускаются с плеч, ложась на узкую талию, мягко переходящую в ягодицы. Как американцы это называют? Грива? Тупое и грубое слово. Но он не смог бы отрицать, что обтянутые джинсами её округленные ягодицы вполне привлекательны. Он старался вспомнить её ягодицы, когда несколько ранее он видел их обнажёнными, открытыми, бледными и розовыми в их правильной форме. Они промелькнули слишком быстро, в короткое мгновение. Теперь Миро изучать их не спеша, когда, как казалось, её волновало то, что ей было видно из окна. Ему, конечно, нельзя было терять бдительности. Она не была какой-то там американской школьницей с пустым взглядом и с жизнью, не обременённой какой-либо целью. Все они были красивы так же, как и цветы, которые были красивы без какой-либо цели. Он продолжил рассматривать тело Кет, в то время как Кет продолжала смотреть в окно. Пусть смотрит. Она была подобна цветку. А цветы должны расти и расцветать, пока не заканчивается их сезон, когда они умирают.
