мне нравиться. Как дурной сон.
– Кто-то мне кофе обещал.
– Да, конечно. Сейчас, – я неохотно встал. Перевернул на магнитофоне кассету, включил систему. Реле в режиме «30». Теперь каждые 30 секунд будет срабатывать «Никон». – Ты не останешься?
– Нет! Но у нас есть время.
Какое время? 20 минут!? Я поплелся на кухню, размышляя, что нет на свете человека сволочнее. Зачем? Неужели из-за денег. Они у меня есть. Поломаю семью или разорву связь, легче будет? Да, она его не любит. И что? Играть чужими судьбами можно на бумаге, а в жизни это драма, трагедия. Если бы я эту Марину любил, другое дело. Так ведь почти люблю! Сейчас, сегодня. И что делаю? Нет, это какой-то кошмар. Надо выгнать ее! Вместе уйти, объясниться с Волошиным, извиниться, признать поражение. Да! Только так. Поставив чашки на поднос, вернулся в комнату, и чуть не упал. Марина уже разделась и сидела на кровати голышом, призывно надув губки. Этого не хватало! Что девки творят, а? Нет у них мозгов, где возьмешь. Я сутенер, аферист, негодяй. Сейчас придет муж! Черт. Я спешно поставил поднос на столик, подсел на кровать, сделал музыку тише. На прикроватной тумбочке стояли полные рюмки с коньяком.
– Выпьем! – Волошина предложила мне рюмку.
– Марина, я должен сказать одну вещь, очень неприятную.
– Вначале выпей, – настоятельно сказала она.
– Сейчас придет твой муж. Сюда придет. Слышишь? – я хотел поставить рюмку.
Но она удержала мою руку. Курица пьяная! Не понимает.
– Не шути так. Пей!
– Я не шучу. Надо уходить, срочно.
– А кто обещал сделать меня счастливой! А коленку поцеловать?
– Марина, милая. Сделаю. Обещаю! Но сейчас надо уходить. Пожалуйста…
– Пей, иначе слушать не буду.
Она крутанула ручку, добавила звук. Комната задрожала от барабанов, басов и световой артиллерии, глаза ее горели зеленым огнем и обнаженное тело переливалось цветами радуги. Галлюциноген, это не реальность, картинка из дурдома. Я выпил залпом, и понял, что накачался. Пили-то без закуски, да еще когда начал, с утра. Торшер с красным абажуром изогнулся, поплыл в сторону, голова как гиря, сейчас перевернусь и упаду на пол. Мир сверкал и переливался. Лучше прилечь.
Марина обняла меня за плечи и опрокинула на спину. Будет насиловать, дождался дурачок своего счастья. Начала расстегивать джинсы, я вяло сопротивлялся. Да куда! Сил не было, и пальцы ватные. Ее лицо начало принимать причудливые формы, нос размылся, остались зеленые глаза. Ведьма! Я смотрел снизу. Музыка гремела, огни пульсировали, виски стучали барабанами, сейчас глаза лопнут. Она что-то там говорила, губы шевелились, я словно оглох. Музыка гремит. Во мне зрел какой-то ужас. Сейчас что-то произойдет, нечто страшное, но что? Я не мог сосредоточиться.
Вдруг она резко повернулась и разинула рот. Она кричит? Дико кричит, но я не слышу. Что? Что? Я с трудом повернул голову, словно гирю, вот-вот шея порвется. Негр!? Он стоял на пороге комнаты. И откуда взялся? Да это же Отелло! Он пришел в гриме. Кто-то кричит. Это Марина. Я же говорил, надо уходить. Я не мог пошевелиться, уши заложило ватой. Опять кто-то кричит. И тут произошло убийство. Отелло навалился на Марину сверху и начал душить, оскалив громадные зубы, как у бегемота. Частокол! Ничего я не мог поделать, лежал как парализованный. Сверкали краски, поливая окрестности сиренами. Синие, красные, желтые вспышки, глаза зеленые, ядра чистый изумруд. Она дернулась, высунулся язык, вывалился как галстук. Негр отпустил жертву, повернулся ко мне, протянул руки. Рев саксофона, черная морда, и нос приплюснутый. Чего он? Фиолетовые губы, как баклажаны, он схватил меня за горло, и начал душить. И надолго? Надоело все. Где Марина? Иду к тебе, моя любовь. Глаза полезли из орбит, это конец. Деньги? Какие деньги. Я поднял руку… и все. Черная темнота в глазах! Аут.
Глава 10
Баня
«Как он умен! Как он в меня влюблен!»
В ее ушах нездешний, странный звон:
То кости брякают о кости.
«Пляски смерти». Блок.
К Ежову медленно возвращалось сознание. Было жарко, пахло березовым листом, кто-то тихонько всхлипывал. Прежде чем открыть глаза, он оценил самочувствие. Голова заполнена наркотическим дурманом, затылок и поясницу ломит, руки онемели, но вроде не связаны, он долго пробыл без сознания. Сохраняя неподвижность мертвеца, он лежал на чем-то жестком, и сквозь неплотно сомкнутые веки наблюдал за человеком, за его смутными очертаниями. Тот наклонился, навис сбоку. Ежов еще медлил, пытаясь по звукам определить, сколько людей поблизости. Он ощутил острый запах на его голый живот упала капля жидкости, что-то острое скальпелем резануло по коже. В тот же момент он рубанул хирурга по печени, стремительно поднялся. Не тут-то было! Огненный столб пробил Ежова от темени до копчика. Повалившись набок, он соскользнул на пол, и отскочил в сторону, к ближайшей стене. Избегая повторного удара, вскинул руки, стреляющими глазами осмотрел помещение.
На длинной деревянной лавке корчилась Пума, больше никого. Обычная деревенская баня. Печка, кадка с водой, высокий полок, с которого он соскочил, ударившись головой о потолок, низкая скамеечка у входа, никаких лишних вещей. Тусклая лампочка висела на корявом проводе, небольшое окошко забрано снаружи ставнями, забито досками. Ежов раздетый, в одних черных трусах, стоял в бойцовской стойке у бревенчатой стены и рассматривал свой живот, на котором не имелось ни единой царапины. Смущенный, он приблизился к пострадавшей и присел рядом на корточки. До него только теперь дошло, что она уронила на него слезу, хотела поймать ее, или просто смахнуть, зацепила ногтем живот, а ему почудилось, будто заживо резать начали. Страсти Франкенштейна, а что думать? Он помнил, как в лицо хлынул поток газа, и все. Пума повернула к Ежову побелевшее от боли лицо.
– С ума сошел? Псих, – жалобно простонала она. Кроме черной коротенькой комбинации, на ней ничего не было.
– Извини. Не думал, что ты. Нечаянно. Ты бы прилегла, легче будет.
– Тошнит.
Он виновато кашлянул. Удар по печени, хорошо рубанул, в расчете на мужика. Черт, неловко получилось. Он взял ее под колени, легко поднял, и осторожно пересадил на полок.
– Не напрягайся, надо расслабиться. Слышишь?
– Больно, – из черных глаз сочились слезы.
– Не напрягайся, – повторил Ежов и, придерживая ее за вздрагивающие плечи, свободной ладонью осторожно помассировал пострадавшей печень. – А теперь надо полежать. Хорошо?
Он помог ей лечь. Пума затихла и смотрела на него жалобными глазами. Убедившись, что девушка приходит в себя, он подошел к низенькой двери, плотно сидевшей в дубовых косяках. Толкнул, она не шелохнулась. Дважды ударил кулаком, прислушался, никакого ответа… Что-то слишком
