над столиком. Интим располагает. Или я пьян? С братом пузырь хлопнули, еще добавил перед свиданием. Включил музыку, японский саксофон, обожаю. Я работаю или как? При исполнении. Она позвала в прихожую. Пока шел, соображал, соблазнять все-таки или нет? Нравится она мне. Жена она или любовница, а я катком пройдусь, судьбу ей испорчу. Какую судьбу? Сволочь, на жену поспорил. Артист, тоже мне, эскимос мороженный, Отелло недорезанный. А я режиссер, имею право. В прихожей было светло и празднично. Марина была в черной водолазке, кофточку сняла. Красота! Талия, рукой обхватить, и умереть, бедра тугие в брючках. Меня слегка штормило. Она стояла перед настенным зеркалом.
– Как тебе? – глаза в отражении были темнее малахита. И грудь маленькая, обожаю.
– Марина. Немедленно! Коней запрягаем, едем к цыганам, – я подошел, но трогать не смел, как в музее, не лапать. – Очень красиво! Изумруды не надо, малахит лучше, тебе идет, честно, глаза еще лучше. Не снимай! Будешь вспоминать одинокими зимними вечерами. Ах, да. У тебя есть муж. Прости, напомнил, – голос мой хрипел, ситуация провоцировала.
Она повернулась, ожидая продолжения поцелуя. Как бы не так, я пошел в комнату. И что?.. Думал, она догонит, накинется сзади, повалит в кровать, и начнется? Ничего такого. Спокойно села в кресло, с ногами забралась. А малахит? Сняла гарнитур, разложила по гнездам.
– В чем дело, милая. Не понравился набор? Скромный, конечно.
– Мы мало знакомы, не могу принять. Все равно спасибо.
– Какая прелесть, – я наливал коньяк. – Бросай мужа. Я сделаю тебя счастливой. Ты кого хочешь, мальчика или девочку?
– В смысле, – она слегка растерялась. Это у нее кнопка!
– Да вот, размышляю. Сейчас будем делать или отложим? Вообще пацана хочу, наследника. Чемоданы денег, куда все складывать, хозяйки нет, порядка нет. Годы идут, старею. За тридцать, скоро сорок, а там и восемьдесят не за горами, надо успевать. Дети это все! Зачем? Зачем тебе красота. Чтобы в гостинице мужа ждать. А он? Царевна, а он молчит. Где цветы, шампанское? Нет, он тебя не любит, болтается по кабакам, проституткам коленки гладит. Наверно, старый муж, иначе бы ревновал. И дети у него взрослые, да? Ты ему до лампочки, душа твоя не нужна, ему тело нужно молодое. Годик попользуется, и заведет себе любовницу, не одну. Он богат? Давай его отравим, будем жить припеваючи. Я художник, ты ослепила, лишила разума. Послушай, радость моя! Есть идея. Я тебя нарисую. Прости, нет! Рисовать долго. Сфотографирую! Голой? В смысле обнаженной, на память. Раздевайся.
– Чего? – она засмеялась. – Я замужем, Валера. Как голой?
– Очень просто. Иди в ванную, халатик дам. Кимоно, можно без трусиков. Ноги блеск! Не обманула. Кого стесняться? Художник как врач. Только нарисую! Поцеловать могу, это правда. В коленку.
Нет, я пока не рассчитывал, что раздеваться начнет, хотя?.. Такие вот шуточные разговоры разогревают, кровь гонят, хотя кажутся безобидными. Юмор, обижаться нельзя, а глаза сверкают. Воображение рисует самые смелые и развратные картины. Она смотрит и думает: как бы сдаться поприличней.
– Расскажи мне о своей теории! Пожалуйста, ты обещал.
– Еще чего, – я опешил. – Любовь и наука не совместимы! Никакой я не ученый. Обманул. Сама виновата, заинтриговала! Но я могу сказать нечто, что ученым не снилось. Мир спасет красота, это ты слышала. Все слышали, а не понимают. Мир совершенен в своем несовершенстве. Каково? Это не мог сказать ученый, ум плавает в суете, а сердце прозревает суть. Ты ослепительна, как жизнь и смерть поэта, нельзя вырваться, можно только погибнуть. Мы стремимся к красоте, в этом и есть смысл. Напряжение! Сила тока, разряд, дуга. Появляются дети. Код гармонии! Музыка Вселенной.
– Это сложно, но звучит интересно.
– Еще как интересно, и ничего сложного. Природой заложено несовершенство, но мы вас любим, и стремимся переделать мир, сделать совершенней. Воюем и умираем, делаем хуже, творим хаос, но это так и задумано, правильно. Красота не в гармонии, а в стремлении к ней. Это энергия, жажда любви и жизни, в познании смыслов. Разве это не физика? Если мир будет идеален, исчезнет зло, и стремиться будет некуда, женщины растолстеют, а мужчины выродятся, разучатся убивать и умирать из-за женщин. Мир зачахнет в сытости, станет однополым. Парадокс в том и заключается! Совершенство – смерть, а несовершенство – жизнь. Для того и смерть, чтобы карась не дремал. Понимаешь?
– Мне трудно дается философия…
Ей нравится, чувствую. А чего терять, я чувствовал себя искусителем. Трахну ее, и что? Придет Волошин, морду набью, и вытолкаю! Коньяка много выпил, меня несло.
– Ничего сложного нет. Смотрю на тебя, и что вижу, как думаешь? Не просто женщину, а вселенную. Представь космос, тьма бездонная, холод вечный. И звезда горит! Во тьме. Ты звезда, Мариночка, среди мрака и бездны. Я чувствую твое притяжение и падаю из темноты, как коршун. Попадаю на твою орбиту. Запахи, солнце, свет! Погиб, сгорел, но я счастлив. Что происходит?
– Хочешь меня.
– Точно. Это есть гравитация. Любовь, притяжения душ, пространства! Причем тут массы?.. Ученые глупости. По образу и подобию, так и сказано. Все написано, только не понимаем.
– По образу и подобию?
– Солнце мама, космос папа! Пространство и ядро, матка и пчелиный рой. Это и есть то, что понять не можем. Мы привязаны к Солнышку, оно кажется самым добрым, и самым умным существом на свете, так и есть. Это наша мама, мама нашей цивилизации, а как же. Как все малыши, мы привязаны к маме, мы беззаветно любим ее, мы от нее зависим. Планеты вращаются, и мы с ними, не подозревая, что придет время, и придется с мамой расстаться, снова космос, вечный холод и пустота. Космос разумен! Мир не совершенен, и в этом его совершенство.
В глазах Волошиной блеснули слезы. Или показалось?
– Валера. Почему люди умирают?
– Ошибочка, смерти нет. Люди не умирают, но переходят из одного состояния в другое. Биологическая жизнь лишь этап. Земля – планетарная матка. Гусеница умирает, превращается в кокон, но из него появляется на свет легкокрылая бабочка, у которой вся жизнь впереди. Короче, человек имеет гораздо больший смысл, чем просто жить и умереть. Не зря тосковал Есенин! Не зря хрипел Высоцкий, поэты страдают, и гибнут раньше. Не зря я себя плохо чувствую.
Гостья улыбнулась, юмор выручает. Стихи читать не буду. Раздеть женщин после поэзии трудно, они становятся не доступны суете, надо быть попроще.
– В настоящее время работаю над конструкцией идеального общества.
Она мельком глянула на часы.
– Без двадцати одиннадцать, – подтвердил я. – Как жаль. Тебе пора?
История с 10 тысячами перестала
