— Предполагается, что здесь жил Авраам. Книга Бытия определенно связывает его с Харраном. Мусульмане в большинстве своем считают, что Урфа — это Ур Халдейский. Он тоже упоминается в Бытии. На здешнем клочке земли связей с Бытием больше, чем на всем остальном Ближнем Востоке.
— Значит, сходится. — Роб удовлетворенно улыбнулся. — С учетом библейского контекста, истории и легенд, да еще и топографии местности и артефактов, связанных с началом одомашнивания животных и растений, и, конечно, результатов раскопок самого памятника мы получаем решение. Верно? По крайней мере, мы приходим к тому же решению, что и Франц… — Роб вскинул руки, будто фокусник, намеревающийся исполнить эффектный трюк. — Гёбекли-тепе и есть Сад Эдема!
Кристина улыбнулась.
— Метафорически.
— Да, метафорически. И все равно довольно убедительно. Ведь здесь и произошло грехопадение человека. От вольной жизни охотника он перешел к изнурительному крестьянскому труду. Именно эта история и описана в Бытии.
Некоторое время оба молчали. Паузу прервала Кристина.
— Хотя правильнее будет сказать, что Гёбекли-тепе — храм, выстроенный посреди райского ландшафта.
— А не тот самый Сад Эдема.
— Конечно. — Роб широко улыбнулся. — Кристина, не тревожьтесь, я вовсе не считаю, будто Адам и Ева разгуливали по Гёбекли и ели персики. Но, по-моему, Франц верил, что нашел то самое место. В аллегорическом смысле.
Он окинул взглядом блестящие на солнце пруды и ощутил, как поднимается настроение. Разговор оказался очень полезным. А уж какие перспективы открывались с точки зрения журналистской работы! Пусть история крайне смелая, но ведь захватывает, и читать ее будут взахлеб. Ученый, думающий, что раскапывает библейский Эдем, пусть даже метафорически и аллегорически! Это же будет разворот с заголовком на обе полосы! Запросто!
А вот Кристина, похоже, не так уж радовалась успешному подтверждению их гипотезы. Ее глаза на секунду затуманились — эмоциональный всплеск, который сразу же улегся.
— Да-а… Допустим, вы правы. По всей видимости, так оно и есть. Это определенно объясняет все числа. И загадочное поведение Франца в последнее время, его ночные раскопки. Он ведь прятал свои находки. Наверное, ужасно волновался. А в последнее время перед… перед тем, как… это случилось, страшно нервничал.
Ее настроение тронуло Роба, и он мысленно обругал себя. Действительно, он думает лишь о своей работе, а ведь погиб человек.
— Остается еще множество вопросов, — как бы отвечая мыслям собеседника, сказала, нахмурившись, Кристина.
— Один из них — почему убили Франца?
— Именно.
— Ну… — принялся рассуждать вслух Роб, — допустим… допустим, какие-нибудь американские евангелисты узнали, чем он занимается. В смысле, о раскопках Эдема.
Кристина рассмеялась.
— И наняли убийцу? Да уж. Евангелисты всегда славились редкой раздражительностью.
В ее чашке не осталось ни капли. Женщина поднесла сосуд к губам, поставила на место и сказала:
— А вот и второй вопрос: почему охотники засыпали Гёбекли? Этого теорией Эдема не объяснишь. На то, чтобы завалить весь храм землей, должен был уйти не один десяток лет. Зачем это понадобилось?
Роб поднял глаза к голубому небу Урфы, вероятно надеясь на озарение.
— Не потому ли, что храм был напоминанием о грехопадении? Может, даже на такой ранней стадии развития цивилизации он символизировал ошибку человечества? Падение в грех труда… Начало подневольной работы. Вот и упрятали предмет своей главной гордости то ли от стыда, то ли от злости, то ли от обиды, то ли от…
Кристина выслушала его тираду с равнодушным видом.
— Ладно, — улыбнулся Роб. — Допустим, моя версия никуда не годится. А по-вашему, каков ответ?
Она пожала плечами.
— C'est un mystère[16].
Еще некоторое время они молча сидели за столиком.
В нескольких ярдах от них за грядой розовых кустов ребятишки восторженно размахивали руками, указывая на плававших в пруду рыб. Роб обратил внимание на девочку лет одиннадцати, с ярко-золотистыми курчавыми волосами. А ее мать была облачена во все черное — мешковатое платье до пят и паранджу. Робу на миг сделалось грустно: скоро и эту веселую красивую девчушку упрячут от чужих глаз, как и ее мать. На всю оставшуюся жизнь завернут в черное.
И тут же он почувствовал укол совести — по отношению к собственной дочери. Конечно, он хотел разобраться в тайне, и все же в глубине души по-прежнему хотел поскорее вернуться домой. Вернее сказать, его отчаянно тянуло к Лиззи.
Кристина открыла записную книжку Брайтнера и положила ее на стол рядом со своей. На столешнице играли тени и блики солнечных лучей, что пробивались сквозь листву лаймовых деревьев.
— Еще один, последний момент. Кое-что, о чем я вам пока не говорила. Помните последнюю строчку в его записной книжке?
Она повернула книжку так, чтобы Робу было удобнее читать, и указала пальцем.
В этой строке упоминались черепа. «Чайеню, черепа, cf Орра Келлер».
— Я не говорила об этом прежде, потому что была сильно сбита с толку. Мне казалось, что это никакого отношения не имеет. Но теперь… Впрочем, посмотрите сами. У меня возникла идея.
Он склонился и прочел строку. Но так ничего и не понял.
— Кто такая Орра Келлер?
— Это не имя! — с жаром пояснила Кристина. — Мы лишь предположили, будто это имя, потому что оба слова начинаются с заглавных букв. Но теперь я думаю, что Франц просто смешал языки.
— Все равно не понимаю.
— Смешал немецкий с английским. И…
Роб случайно взглянул через плечо Кристины.
— Боже мой! — воскликнула вдруг Кристина, замерев.
— Что?
— Не оглядывайтесь. Это Кирибали, полицейский. Он увидел нас. И идет сюда.
Кирибали шел в одиночестве, хотя Роб видел возле Садов Гёльбаши припаркованный полицейский автомобиль.
Детектив был сегодня в другом, не менее элегантном костюме — полотняном, кремового цвета. К нему надел типично британский галстук в голубую и зеленую полоску. Чем ближе подходил, тем шире делалась его змеиная улыбка.
— Доброе утро. Патрульные сообщили, что вы здесь. — Он, склонившись, поцеловал руку Кристине и придвинул свободный стул. Повернулся к застывшему в ожидании официанту, и выражение его лица сразу из светского, чуть ли не подобострастного сделалось повелительным. — Лукум!
Официант испуганно вздрогнул и кивнул. Кирибали вновь улыбнулся соседям по столу.
— Я заказал турецкие сласти! Вы обязательно должны попробовать их здесь, в Гёльбаши. Во всей Шанлыурфе не найдете лучше. Настоящие турецкие сласти — это вещь. Вы, конечно, знаете, как изобрели лукум?
Роб сказал, что не знает. Похоже, Кирибали обрадовался — он подался вперед и положил украшенные маникюром руки на стол.
— Началось все с того, что одному оттоманскому шейху надоели вечные свары между его женами. В гареме творилось невесть что. И шейх потребовал от придворного кондитера сделать сласти настолько вкусные, чтобы женщины забыли о соперничестве. — Кирибали откинулся на спинку стула и взглянул на официанта, ставившего на стол блюдо с густо засыпанным сахарной пудрой лукумом. — И, представьте, помогло. Попробовав сластей, жены успокоились, и в гареме воцарился мир. Одно было плохо — от очень калорийных лакомств наложницы так растолстели, что шейх не чувствовал к ним никакого влечения. И потому… шейх приказал кастрировать своего кондитера.
Кирибали громко рассмеялся, взял со стола блюдо и предложил Кристине угощаться.
Латрелл не впервые чувствовал в Кирибали странную двойственность. Полицейский казался очень обаятельным человеком, но присутствовало в нем и что-то пугающее. Сорочка слишком чистая, галстук слишком английский, речь слишком правильная, литературная. Однако он, несомненно, был умен. Роб задумался: насколько близко Кирибали может подойти к разгадке тайны убийства Брайтнера?
Сласти действительно оказались восхитительными.
А Кирибали вновь потчевал их разговором:
— Вы читали «Хроники Нарнии»?
Кристина кивнула.
— Могу поручиться, там самое известное литературное описание турецких сластей. В эпизоде, где Белая Колдунья угощает конфетами…
— «Лев, Колдунья и Платяной шкаф»?
— Совершенно верно! — обрадовался Кирибали и изящно отпил чая из своей чашки. — Я часто думаю, почему в Англии детская литература занимает такое важное место? Это, несомненно, особое свойство, я бы сказал, дар островной расы.
— Особое по сравнению с американцами?
— По сравнению с кем угодно, мистер Латрелл. Посудите сами. Кто писал самые знаменитые произведения для детей? Льюис Кэрролл, Беатрис Поттер, Роальд Даль. Толкин. Даже отвратительный Гарри Поттер и тот появился на свет в Англии.
