— В такие минуты я скучаю по Мюнхену, — обратился он к Тори. — Ты когда-нибудь обедала в «Ди Аубергине»?
— Нет, я же никогда не была в Мюнхене.
— "Ди Аубергин" — чудесное место, там отлично кормят, а из окон видна Максимилиан-плац, представляешь? Хотя, конечно, Мюнхен это не Буэнос-Айрес и в нем нет ничего загадочного. А немцы — всегда такие одинаковые. Считают, что их твердолобый прагматизм — великая сила! Что касается меня, я никогда не находил привлекательными бетон и камень.
Они вышли на террасу, с которой открывался красивый вид на ночной Буэнос-Айрес. Далеко на западе городские огни граничили с полосой кромешной темноты — там начиналась пампа, обширные прерии, там жили люди, привыкшие к тяжелому труду и суровому быту.
Эстило махнул рукой в направлении пампы:
— Я родился не в Германии, как мой отец, а в краю пыльных равнин. И я рад этому. Рад, что появился на свет среди дикой природы. Моя докторша-психоаналитик считает, что я чересчур люблю фантазировать, но разве она способна меня понять? Вся беда в том, что я полукровка, и мне гораздо труднее приспособиться к местным условиям, чем настоящим портеньос. Мне нужна выдумка, чтобы жить в мире с самим собой.
Эстило посмотрел на Тори.
— Скажи мне, шецхен, какая ты на самом деле?
— Ну, перестань, мы же договорились.
— Договорились. Не задавай никаких вопросов, и не услышишь ни слова лжи в ответ, так? Когда-то мы выручили друг друга из беды, не спрашивая ни о чем, а как будем поступать теперь? Признаюсь, иногда ты меня сильно беспокоишь, меня волнует, что с тобой происходит, понимаешь? Словно ты моя дочь, ведь у меня своих детей нет, и вряд ли уже будут... Я прекрасно знаю, что ты менее чем кто-либо другой нуждаешься в защите, но мне хочется оградить тебя от любых неприятностей.
Тори вдруг поняла, что Эстило действительно по-отечески заботится о ней, и в ней возникло чувство огромной признательности к нему; неожиданно она снова вспомнила Грега, который тоже любил ее и защищал. Тори чуть не расплакалась от нахлынувших воспоминаний, но вовремя взяла себя в руки, ничем не выдав своей слабости.
— Ты такой славный, Эстило, — вымолвила она после минутного замешательства. — Ты ужасно хорошо ко мне относишься.
За короткое время погода успела измениться, в воздухе чувствовалось какое-то напряжение — так обычно бывает перед дождем.
Тори улыбнулась и спросила не без иронии:
— Все-таки не понимаю, чего вы все так сходите с ума из-за этих психоаналитиков?
Эстило ответил ей вполне серьезно:
— Я немало пожил на этой грешной земле и теперь знаю, девочка моя, что каждый человек рано или поздно начинает копаться в себе, анализировать свои поступки, старается понять, почему он поступает именно так, а не иначе. И поверь мне, от такого «самокопания» все мы только выигрываем. Ты, конечно, женщина неординарная, но в этом смысле, уверен, и ты не исключение.
Тори улыбнулась, порывисто обняла своего друга, поцеловала в щеку. В ответ Эстило лишь внимательно на нее посмотрел, пристально, прямо в глаза, и Тори сразу вспомнила, как смотрел на нее Ариель днем в кафе «Ла Бьела». А Эстило, словно угадав ее мысли, сказал:
— Ариель ищет тебя. Похоже, он влюбился.
— А он красивый.
— Думаю, это не единственное его достоинство.
— Ты знаешь, чем он занимается?
— Кажется, он торгует говядиной. Скучное занятие, но вполне в рамках закона. Приехал он сюда, конечно, не за этим; он ищет следы людей, пропавших без вести во время репрессий, занят расследованием преступлений, совершенных в те годы.
— Как интересно.
— Не сомневался, что тебя это заинтересует... Ладно, дорогая, отправляйся-ка на поиски своего нового приятеля, пока он не умер от тоски, — и Эстило повел Тори с террасы прямо в переполненную дымом и людьми комнату.
Тори почти сразу увидела Ариеля; он был одет в черное, но почему-то напоминал ей ангела, только у него не было нимба над головой и крыльев. Увидев ее, Ариель засветился улыбкой, — и сходство с ангелом моментально исчезло — Тори что-то не помнила, чтобы ангелы улыбались.
— Я так боялся, что ты не придешь. Даже был уверен в этом...
— Проконсультировался у гадалки?
— Что ж, придется открыть тебе один секрет. Я не верю в предсказания, гадания и прочее, только ты не проговорись об этом моим друзьям — они меня ни за что не поймут. Гадателей и психоаналитиков здесь почитают так же, как коров в Индии.
Тори от души рассмеялась. И почему ей так хорошо рядом с этим человеком? Может быть, она напрасно обиделась на весь белый свет и отстранилась от людей? Может быть, Эстило в чем-то прав?
Ариель что-то сказал ей, но она не расслышала из-за шума в комнате. Тогда он дотронулся губами до ее уха:
«Уйдем отсюда».
Десять минут спустя они шли по кладбищу Реколеты, где под мраморными памятниками и цветами покоились предки людей, принадлежащих высшему свету Буэнос-Айреса. Кладбище походило на город, населенный беломраморными скульптурами людей и ангелов. Со всех сторон на Тори смотрели каменные лица, повсюду стояли часовни. С точки зрения аргентинцев, жизнь и смерть неразрывно связаны, и в этом определенно было что-то поэтическое.
Ариель вел Тори по кладбищу так уверенно, как будто он не один раз приходил сюда. Скоро они набрели на старинную часовню, у подножия которой лежали венки, букеты, охапки цветов. Накрапывал дождь, но под деревьями было сухо, горело множество свечей. На фасаде часовни виднелась надпись «Эва Дуарт».
— Смотри, вот живая легенда, — сказал Ариель. — О ней, о ее жизни написаны тома. Эва пользовалась такой популярностью, как никто в этой стране. Кто же она? Кому принадлежит — Богу или сатане?
— Возможно, никому. Она была всего лишь женщиной.
— Не исключено. Но не произноси подобных слов среди рабочих, они верили, что Эва и ее идеи им помогут. Если бы Эва была заурядной женщиной, вряд ли она смогла бы быть им в чем-то полезной. Думаешь, рабочих нельзя понять? У них ведь отобрали все.
— Даже собственных детей, — согласилась Тори, — детей, в которых заключено будущее.
— Да, это правда. Люди, которых забирали по ночам во времена репрессий, уже никогда не вернутся. Они стали частью истории.
Ариель смотрел вдаль, сквозь ряды могильных плит, памятников и часовен. Каменные ангелы, с грязными от городской копоти и пыли крыльями, молчаливо взирали на двух медленно бредущих по кладбищу людей. Струйки дождя стекали по лицам ангелов, и Тори казалось, что они оплакивали мертвых.
— Неужели люди до их пор верят в идеи Перона? — спросила она.
— Отчасти, да. Видишь ли, это как мечта; бедные продолжают надеяться неизвестно на что, а новые политические лидеры используют старые политические идеи для своих корыстных целей, вместо того чтобы посмотреть правде в лицо. А правда заключается в том, что Перон и его идеи давно устарели. От них нет никакого проку.
Тори долго глядела на пламя свечей, потом повернулась в своему спутнику.
— Получается так, что дети заплатили за грехи своих отцов. Разве это справедливо?
— Мы находимся в Аргентине, Тори. А в Аргентине нет места справедливости, в лучшем случае ее здесь понимают неверно.
Дождь все-таки добрался до свечей под деревьями и загасил их, кладбище погрузилось в темноту. У Тори было такое чувство, что она и Ариель сейчас думают об одном: о справедливости, которой многие прикрываются, чтобы скрыть свою вину, сотворенное зло или насилие.
— Наверное, зря мы сюда пришли, — сказал Ариель.
— Куда? На вечеринку к Эстило или на кладбище Реколеты?
Ариель улыбнулся в ответ, и Тори залюбовалась мужественным волевым лицом своего спутника, вовсе не похожего на скучающего бизнесмена, каким он представлялся ей при знакомстве. А когда он весело смеялся, то напоминал Тори озорного мальчишку, и она просто не могла устоять перед его обаянием. Это ее слегка тревожило, потому что очень давно ей никто так не нравился и уж тем более не казался неотразимым.
Ариель посмотрел на Тори.
— У тебя необыкновенные, чудесные глаза, таких я никогда не видел. Сегодня днем они казались зелено-бирюзовыми, а сейчас — синие.
— Поэтому отец и называл меня Ангелочком... У моего брата глаза были точно такие же.
Ариель уловил напряжение в голосе Тори.
— Почему были?
— Его уже нет в живых. Он погиб.
— Извини, я не хотел причинить тебе боль. Тори глубоко вздохнула.
— Это был замечательный человек. И Господь его благословил: перед смертью брат парил над Землей, словно ангел, и видел всю нашу планету так, как видят ее божьи ангелы.
Ариель удивленно воззрился на Тори, не совсем понимая, что она имеет в виду.
— Мой брат был астронавтом.
— Подожди-ка минутку. Твоя фамилия Нан? А-а, я вспомнил. Ну конечно же. Американец Грег Нан, который принял участие в совместном с русскими полете на Марс и погиб, выйдя в открытый космос. Когда это было, в прошлом году?
