Так что вы понимаете, почему эти люди слетелись сюда – сияющие, ухоженные, трезвые (большинство по крайней мере).
Они жаждут увидеть на экране монитора волнующее представление, ожидая и надеясь, что старый хрен сможет справиться со своей задачей. Уверен, мои дети и бывшие жены сказали нанятым ими психиатрам: “Будьте снисходительны к старику.
Мы хотим, чтобы его признали здоровым”.
Если все довольны, зачем тревожиться из-за психиатров?
А затем, что я собираюсь обмануть всех еще один, последний раз и намерен сделать это наилучшим образом.
Приглашение психиатров, в сущности, моя идея, но мои Дети и их адвокаты слишком туго соображают, чтобы понять это.
Начинает Зейдель:
– Мистер Филан, вы можете назвать день, время и место, где вы находитесь?
Я чувствую себя первоклассником. Низко опускаю голову и размышляю так долго, что они, устав ждать, откидываются на спинки кресел и шепчут:
– Ну же, старый мерзавец. Конечно, ты знаешь, какой сегодня день.
– Понедельник, – тихо отвечаю я. – Понедельник, девятое декабря тысяча девятьсот девяносто шестого года. Место – мой офис.
– А время?
– Около половины третьего дня, – отвечаю я, – у меня нет часов.
– А где находится ваш офис?
– Маклин, Виргиния.
Фло наклоняется к своему микрофону:
– Можете ли вы назвать имена и даты рождения своих детей?
– Нет. Имена – да, но даты рождения – нет.
– Ладно, назовите имена.
Я делаю паузу. Еще рано демонстрировать остроту ума.
Надо заставить их попотеть.
– Трой Филан-младший, Рекс, Либбигайл, Мэри-Роуз, Джина и Рэмбл, – произношу я так, словно мне неприятна сама мысль о них.
Фло предоставляют право продолжить:
– Но был еще и седьмой ребенок, не так ли?
– Так.
– Вы помните его имя?
– Роки.
– А что с ним случилось?
– Он погиб в автокатастрофе. – Я выпрямляюсь в своей инвалидной коляске, поднимаю голову и поочередно смотрю в глаза каждому врачу, демонстрируя для камер абсолютную вменяемость. Уверен, дети и бывшие жены гордятся мной, наблюдая в своих маленьких группках за происходящим по монитору. Они сжимают руки своих нынешних мужей и жен и улыбаются в ответ на жадные взгляды адвокатов – пока старый Трой справляется с экзаменом.
Пусть мой голос звучит хрипло и глухо, пусть я, со своим сморщенным лицом, выгляжу безумцем в этом белом шелковом одеянии и зеленом тюрбане, но на вопросы-то отвечаю.
Ну давай, давай, старина, мысленно умоляют они.
Тишен спрашивает:
– Каково ваше нынешнее физическое состояние?
– Бывало и лучше.
– Говорят, у вас злокачественная опухоль.
Попал точно в цель, правда?
– Я полагал, что меня обследуют на предмет психического здоровья, – говорю я, бросая взгляд на Стаффорда, которому едва удается скрыть улыбку. Правила позволяют задавать любые вопросы. Это не суд.
– Вы правы, – вежливо отвечает Тишен. – Но всякий вопрос относителен.
– Понимаю.
– Вы ответите на мой последний вопрос?
– О чем?
– О раке.
– Конечно. Опухоль размером с мячик для гольфа – у меня в мозгу. Она растет с каждым днем, неоперабельна, и мой врач говорит, что я не протяну и трех месяцев.
Я почти слышу, как выстреливают пробки от шампанского. Опухоль нужно отметить!
– Находитесь ли вы в настоящий момент под действием каких-либо медикаментов, наркотиков или алкоголя?
– Нет.
– Пользуетесь ли вы какими-либо болеутоляющими средствами?
– Пока нет.
Теперь опять Зейдель:
– Мистер Филан, три месяца назад в опубликованном в “Форбсе” списке самых богатых людей мира ваше состояние оценивалось в восемь миллиардов долларов. Это близко к реальности?
– С каких это пор “Форбсу” можно доверять?
– Значит, цифра, указанная в журнале, неверна?
– В зависимости от положения на рынке мое состояние составляет от одиннадцати до одиннадцати с половиной миллиардов. – Я произношу это медленно, но голос звучит веско. Ни у кого размер моего состояния сомнений не вызывает.
Фло решает продолжить тему денег:
– Мистер Филан, можете ли вы описать в общих чертах структуру ваших корпоративных владений?
– Да, могу.
– И сделаете это?
– Пожалуй.
Я выдерживаю паузу – пусть попотеют. Стэффорд заверил меня, что я не обязан разглашать здесь приватную информацию. “Набросайте им лишь общую картину”, – сказал он.
– Группа “Филан” – частная корпорация, которая владеет семьюдесятью разными компаниями. Некоторые из них представляют собой акционерные общества открытого типа.
– Какая часть предприятий группы “Филан” принадлежит лично вам?
– Около семидесяти пяти процентов. Остальными владеет группа моих служащих.
К охоте присоединяется Тишен. На золоте сосредоточиться не трудно.
– Мистер Филан, имеет ли ваша корпорация свой интерес в компании “Спин компьютер”?
– Да, – медленно отвечаю я, стараясь мысленно отыскать “Спин компьютер” в джунглях своей корпорации.
– Сколькими процентами акций вы владеете в этом деле?
– Восемьюдесятью.
– Это открытое акционерное общество?
– Совершенно верно.
Тишен перебирает какие-то бумаги – на вид официальные документы, – я замечаю, что это годовой отчет корпорации и квартальные доклады, которые может раздобыть даже полуграмотный студент колледжа.
– Когда вы купили “Спин”? – спрашивает Тишен.
– Около четырех лет назад.
– Сколько заплатили?
– По четыре доллара за акцию, в общем – триста миллионов. – Нужно было бы отвечать помедленнее, но я ничего не могу с собой поделать. С нетерпением смотрю на Тишена, ожидая следующего вопроса.
– А сколько они стоят теперь? – спрашивает он.
– Ну, вчера при закрытии биржи они стоили сорок три с половиной, снизились на один пункт. С тех пор как я купил компанию, акционерный капитал дважды разделялся, так что сейчас ценные бумаги стоят около восьмисот пятидесяти.
– То есть восемьсот пятьдесят миллионов?
– Правильно.
На этом испытание можно бы считать законченным.
Коль скоро я в состоянии держать в памяти вчерашнюю стоимость акций при закрытии биржи, значит, мои противники должны быть удовлетворены. Я почти вижу их глупые улыбки, почти слышу приглушенные выкрики: “Ура! Молодчина, Трой, браво! Покажи им!”
Зейдель обращается к истории. Это попытка испытать мою память.
– Мистер Филан, где вы родились?
– В Монклере, штат Нью-Джерси.
– Когда?
– Двенадцатого мая тысяча девятьсот восемнадцатого года.
– Какова девичья фамилия вашей матери?
– Шоу.
– Когда она умерла?
– За два дня до Перл-Харбора.
– А ваш отец?
– Что – отец?
– Когда умер он?
– Не знаю. Он исчез, когда я был еще ребенком.
Зейдель смотрит на Фло, у которого вопросы записаны в блокноте.
– Кто ваша младшая дочь? – спрашивает тот.
– От какого брака?
– Ну, скажем, от первого.
– Значит, Мэри-Роуз.
– Правильно…
– Разумеется, правильно.
– Куда она уехала учиться?
– В университет Тулейна, Новый Орлеан.
– И что она там изучала?
– Что-то из области средневековья. Потом неудачно вышла замуж, как и все остальные. Наверное, дети унаследовали этот талант от меня. – Вижу, как врачи напряглись и ощетинились. А также представляю себе, как адвокаты и нынешние сожители и/или жены-мужья прячут улыбки, ведь никто не станет отрицать, что женился я действительно всегда неудачно.
А потомство производил еще хуже.
Фло оставляет эту тему. Тишен все еще под впечатлением моих финансовых откровений.
– Владеете ли вы контрольным пакетом акций в “Маунтин-ком”? – спрашивает он.
– Да, уверен, что это отмечено в ваших бумагах. “Маунтин-ком” – открытое акционерное общество.
– Каковы были ваши первоначальные инвестиции?
– Около восемнадцати долларов за акцию – всего десять миллионов акций.
– А теперь это…
– Вчера при закрытии биржи давали двадцать один доллар за акцию. За последние шесть лет произошел обмен и раздел, так что сейчас холдинг стоит около четырехсот миллионов. Вы удовлетворены ответом?
– Да… полагаю, да. Сколько открытых акционерных обществ вы контролируете?
– Пять.
Фло бросает взгляд на Зейделя. Интересно, долго еще это будет продолжаться? Я чувствую, что устал.
– Есть еще вопросы? – спрашивает Стаффорд. Мы не собираемся оказывать на них давление, поскольку хотим, чтобы они получили максимальное удовлетворение.
– Вы собираетесь сегодня же подписать новое завещание? – спрашивает Зейдель.
– Да, таково мое намерение.
– На столе перед вами лежит то самое завещание?
– Да.
– Отходит ли вашим детям значительная часть вашего состояния в соответствии с этим завещанием?
– Отходит.
– Вы готовы подписать завещание прямо сейчас?
– Готов.
Зейдель аккуратно опускает ручку на стол, задумчиво складывает руки на груди и смотрит на Стэффорда.
