и в голосе появляются визгливые нотки, которые красотка даже не пытается скрыть.
– Сейчас все узнаешь. Потерпи, – обещаю я с победной улыбкой и резко стартую, желая сбить с капота уродливый розовый пакет.
Умело избежав траффика, я выезжаю на Интерстейт 635 и движусь в сторону аэропорта, лавируя в потоке машин. За все это время я не произношу ни слова, да и Викки – именно так зовут блондинку – не лезет ко мне с вопросами, мудро рассудив, что не в ее интересах меня торопить. И хоть ничто не мешает мне посвятить девушку в мои планы на нее, тем не менее, я выжидаю еще некоторое время, прежде чем сказать:
– Я хочу, чтобы ты убила Виктора Вайнштейна.
В салоне Тойоты повисает тягучая зловонная тишина. Ее нарушают лишь рокот мотора, шуршание шин и свист ветра, но все эти звуки живут снаружи. А внутри… ничего. Я, невольно притихшая в ожидании ответной реакции Викки, и она, оцепеневшая и шокированная, которая и раньше сидела тихо, никак не обозначая своего присутствия, а теперь и вовсе, кажется, перестала дышать. Я и не думала, что молчание может быть таким ощутимым, объемным, рельефным. Усмехнувшись своим патетическим мыслям, я мотаю головой. Мысленно делаю ставку на то, каким будет ее ответ на мое нахальное требование, и выигрываю.
– Что? – сдавленно шепчет она, когда ей удается справиться с состоянием шока.
Я повторяю свое желание.
– Я не понимаю…
– Я могу объяснить, – отвечаю терпеливо. – Убить, иначе умертвить – это лишить человека жизни. Или ты переживаешь за способ убийства? Мне все равно. Выбирай любой: пистолет, клинок, чулок, испорченные тормоза, яд… Тут ты можешь проявить фантазию и инициативу – никаких ограничений с моей стороны. Главное, чтобы он был мертв.
Конечно, я лукавлю. Я бы предпочла, чтобы его смерть была мучительной, чтобы его убивали медленно, извращенно, долго. Чтобы подыхал он так же не по-человечески, как и жил. И больше всего я желала присутствовать на его казни. Много лет я жила с этой мыслью, долгие недели, месяцы, годы я взращивала и преумножала в себе ненависть к нему, и готовилась к убийству, изобретая все новые способы, прорабатывая все новые планы. Даже когда не знала имени того, кого так неистово ненавижу. Месть была моей единственной целью, моей единственной мечтой, единственным смыслом моей жизни.
А теперь я хочу, чтобы это сделала она.
– С какой стати?! Я не понимаю, зачем мне убивать отца, – говорит она резко и тут же возражает сама себе: – Нет. Нет. Я не понимаю, зачем это тебе…
– Как-то раз он не уступил мне место в автобусе, – серьезным тоном отвечаю я, обгоняя длинный автовоз.
После раздражающе длительной паузы она с презрением спрашивает:
– Ты сумасшедшая?
– Полегче, девочка, – предостерегаю ее я, поворачивая голову и устремляя на нее не самый дружелюбный взгляд. – Я совсем не так безобидна, как тебе могло показаться. Если я веду себя цивилизованно и расточаю улыбки, это вовсе не значит, что в рукаве у меня не спрятан ножичек.
Ее взгляд тотчас перемещается к манжетам рукавов, плотно облегающих запястья моих рук, желая проверить, шучу я или на самом деле ношу при себе холодное оружие. Ношу, мысленно киваю я, только она не там ищет.
– И не советую тебе усомниться в моих словах, иначе я докажу их правоту на деле. Вряд ли ты захочешь это увидеть. И тем более – в этом участвовать, – заканчиваю я свою речь.
– Извини, – бормочет она поспешно, и я вновь сосредотачиваюсь на управлении джипом.
Несмотря на изрядно потасканный внешний вид, ход у него что надо, и я почти наслаждаюсь вождением, хоть в это время дня траффик уже достаточно плотный. Но чем дальше мы уезжаем от города, тем свободнее становится дорога и тем ниже вправо падает стрелка спидометра.
– Где мой брат? – чуть помедлив, спрашивает Викки, и сейчас ее голос звучит вполне миролюбиво – она больше не задирается.
– В надежном месте, – пожав плечами, даю я самый распространенный ответ на ее вопрос.
– Он где-то за городом? – не отстает она.
Учитывая, что мы только что обогнули аэропорт и движемся далее, ее предположение логично, но она просто дура, если думает, что я везу ее к брату. И еще бóльшая дура, если надеется увидеть его снова. Даже если она выполнит свою часть предлагаемой сделки.
Я вновь пожимаю плечами, не подтверждая и не опровергая ее догадку. Ее информирование в мои планы не входит. Но она не унимается.
– Зачем тебе мой брат?
– Он побудет у меня, пока мы с тобой улаживаем уже известное тебе дело. В качестве гарантии, – это не вся правда, но остальное ей пока знать необязательно.
– Кто ты? – тут же следует новый вопрос.
Не скажу, что я не ждала его, и все же ее наивность меня удивляет. Я тихо фыркаю и думаю, а не ответить ли ей и в самом деле, кто я. Было бы забавно… Но эта мысль меня не увлекает. Я игнорирую ее вопрос, и она замолкает. Но, к сожалению, ненадолго. Ее посещает догадка, и она спешит поделиться ей со мной.
– Я поняла! Все эти несчастные случаи, произошедшие с нашей семьей за последние несколько месяцев: поджог загородного дома, бомба, заложенная в фитнес-клубе моей матери, проникновение психов в офис папиного благотворительного фонда, – при упоминании о фонде я едва сдерживаюсь, чтобы не заставить ее заткнуться, – испорченные тормоза в его машине – все это твоих рук дело?! В этом замешана ты?
Я неопределенно хмыкаю и покачиваю головой вверх и вниз, из стороны в сторону, говоря то ли да, то ли нет. Ответить утвердительно с моей стороны было бы нечестно – я ведь не одна приложила к этому руку. Это было бы слишком круто. Но она права – все это произошло не без моего участия и уж точно по моей инициативе и под моим руководством.
– Что тебе сделал мой отец? Почему ты хочешь его убить?
– Я хочу, чтобы его убила ты, – мрачно поправляю ее я. – Это не совсем одно и то же.
– Почему ты хочешь, чтобы я убила его? – изменяет она свой вопрос, продолжая допрашивать меня с упорством, начинающим раздражать.
– Почему мне кажется, что мы играем в двадцать вопросов? – вяло парирую я.
– Ты просишь…
Я удивленно приподнимаю брови, и она спешит исправиться.
– Ты требуешь, чтобы я убила очень дорогого мне человека, но не желаешь объяснить мне, почему я должна это сделать.
К
