Илья Тё
Баллистика Талиона
Выскользнув из паромобиля, я хлопнул дверцей и быстро поднялся по мраморным ступеням. Удивительно, но здание Верховного Суда казалось мне значительно больше, когда я смотрел на его черно-белую фотографию, находясь в Шанхае. Блюстрады, портики, фантастический ряд коринфских колонн, украшающих фасад здания и даже блистающий вкраплениями лазурита каррарский мрамор — все было тем же. Однако совершенно иным, по всей видимости, являлось теперь мое восприятие. Ранее мне казалось, что строгая архитектура этого воистину уникального места должна поражать входящих своей простотой и масштабностью, пробуждать в душах смертных священный трепет или, по меньшей мере, вызывать некую сдержанную боязнь, подсознательный страх, которую обязан испытывать каждый имеющий человеческие потроха идиот, что входит в истинную Обитель Смерти… Однако ничего подобного я не чувствовал.
Верховный Суд являлся старой богадельней. Задуманный еще во времена основания Унитарной Республики и построенный два века назад в самом сердце Форта Росс, прямо на аллее Царей, Верховный Суд считался высшей инстанцией для рассмотрения ужасающих уголовных преступлений, и служил, таким образом, своеобразным олицетворением республиканского правосудия. Теоретически, он оставался таковым до сих пор. Именно — теоретически. Ибо одиннадцать лет назад все решительно изменилось…
Кивнув на входе дежурному приставу, я протянул ему свой яркий жетон интерпрето, затем показал заверенный шанхайским судом лист Приведения Приговора и вежливо поинтересовался, как пройти в местную исполнительную палату. Услышав вопрос, до этого доброжелательный полисмен брезгливо осклабился. Чуть отстранившись, он ткнул пальцем в висящую на стене план-схему и многозначительно отвернулся.
Пожав плечами, я продолжил свой путь. В Шанхае к моей профессии относились по-разному. Стезя интерпрето тяжела, если вы понимаете, о чем я толкую. Причем не только в профессиональном плане, как тяжелая работа, но и в плане моральном — люди нас не особенно уважают. Что удивительно, нас не ценят даже клиенты, хотя уж они то, без сомнения, должны быть более чем благодарны за наш горестный труд.
Изучив схему, я без труда добрался до нужного мне кабинета. Встав перед дверью, легонько постучал по дверному полотну, а затем, не дожидаясь ответа, ввалился в комнату, размахивая чемоданом. В комнате, за безликим канцелярским столом восседал угловатый человек в мятом твидовом костюме с галстуком-бабочкой, неопределенного цвета. Человек был высок, обладал вытянутым лицом, маленькими глуповатыми глазками и большими, торчащими в стороны ушами. Увидев знакомую и такую родную мне лошадиную морду, я с удовольствием хмыкнул.
— Здравствуйте, Джордж, — произнес я и шагнул к старому другу.
Джордж посмотрел на меня и спустя долю секунды, потраченную на узнавание, радостно приподнял брови.
— Айван? Приветствую.
Он поднялся из-за стола, и протянул мне свою крепкую руку.
— Прибыли так скоро? Не прошло и четырех дней с момента заявки. Оперативно.
В ответ я лишь улыбнулся и нравоучительно воздел палец вверх.
— Современные паровые дирижабли могут развивать фантастическую скорость, Джордж. А товарищество «Буш и компания», разумеется, сделало мне скидку на авиабилеты.
— Ах, товарищество… — услышав свою фамилию, Джордж немного сконфузился. — Ну и как поживает мой разлюбезный папаша?
— О-о, — протянул я, — жив и здоров, слава богу, однако по-прежнему неумеренно болтлив. Хотя… простите. Учитывая причины моего визита, выражение «жив и здоров», должно быть, несколько неуместно.
— Да бросьте, Айван, — махнул рукой Джордж, — я не институтка, а потому не склонен тому душещипательному бреду, что ныне моден у очкастых интеллигентов. Хеб-Сед есть Хеб-Сед, что еще можно тут сказать?
Я мысленно поддержал Джорджа: действительно, Хеб-Сед есть Хеб-Сед и сказать тут более совершенно нечего. Крепко обнявшись и еще раз обменявшись рукопожатиями, мы вышли из его кабинета. Затем проследовали длинными коридорами куда-то за поворот, и далее — к темному лестничному пролету, ведущему в подземные этажи.
— Ну и как Вам перелет через Тихий Океан? — поинтересовался на полпути Джордж, пытаясь поддержать приятельский разговор во время движения по сумрачным переходам огромного здания. — Я лично боюсь подниматься в воздух до дрожи в коленях. Разве что по лестнице. А в пассажирских дирижаблях, говорят, очень тесно.
— Ну, не настолько тесно как здесь, — рискнул пошутить я, показывая на давящие бетонные своды, проползающие над нами, — однако летать через Океан действительно тяжело. Стоимость билетов умопомрачительна, но даже в первом классе кресла поставлены очень близко, и сидеть совсем не удобно.
— Особенно Вам, сударь, с вашими длинными ногами и острыми коленями, — усмехнулся Джордж.
— Особенно мне, — улыбнулся я ему в ответ.
Оба замолчали. Говорить на самом деле было нечего. Мы с Бушем младшим являлись старинными приятелями, знакомыми еще с гардемаринского класса в Шанхае, а потому понимали друг друга с полуслова и, более того, могли непринужденно молчать если говорить было не о чем, не испытывая при том какого-либо дискомфорта.
В Шанхае он учился в училище имени Апраксина на штурмана, я там же, но на морского баллистика. По окончании, владеющий авиационной компанией папаша, пытался пристроить Джорджа к себе, гонять дирижабли над бескрайними просторами Северной Пацифиды. Однако Буш младший, к удивлению своего «парящего» пращура, ненавидел небо до рвоты. Не то чтобы он физически не переносил перегрузок или боялся высоты, а просто не любил летать — категорически. Да и предпочтения в те годы у господ гардемаринов Унитарной Республики были совершенно иные.
В общем, не смотря на перспективы и увещевания предков, наш «младший» Джордж оказался строптивым малым. Он решительно послал батяню подальше с его дирижаблями и поперся сначала в Высшее флотское училище в Гонолулу, а затем, когда выгнали за неуспеваемость, отправился добровольцем в Лахор. Паки там шалили, постреливали по индусам из трехлинеек, а пару раз, как сообщали в «Репаблик-телеграф», дело доходило даже до сабельной рубки. До наших казачков, впрочем, пакам было далеко, как в смысле организации, так и в смысле личной боевой подготовки, ведь донские и техасские сотни в экспедиционные корпуса Пенджаба набирались из ветеранов. Так что же говорить о морской артиллерии? Тут, разумеется, дикари тягаться с Республикой не могли. Снятые с крейсеров тяжелые картауны и единороги, поставленные в окрестностях Лахора, сравняли паков с землей. Впрочем, не только их военные лагеря и кавалерийские эскадроны, но и мирные поселения с маленькими детьми, седыми стариками, и с женами, закрытыми паранджой…
