– Спасибо, что остались, – говорит Джилл Таун, когда они вместе раскладывают диван, и их руки соприкасаются, расстилая простыню, взбивая подушки. Они стоят по разные стороны постели, укладывая стеганое одеяло.
– Я лягу на полу, – говорит Воорт.
– Вы ляжете на диване, – говорит Джилл, и, кажется, даже интонации ее наполнены смыслом. – Мне случалось спать в трюмах грузовых самолетов и заирских лачугах, а один раз даже сидя на деревянном стуле в полицейском участке в Уганде. Надувной матрац – все равно что современнейший ортопедический.
– Хорошо. Я люблю надувные матрацы, – отвечает Воорт, забирая у нее матрац и начиная его надувать.
Джилл уходит в ванную комнату, оттуда доносятся звуки обычных вечерних приготовлений: открывается и закрывается туалетный столик, течет вода, жужжит зубная щетка, – точно так же бывало, когда Камилла ночевала у него дома.
Возвращается Джилл: в лимонного цвета шелковой пижаме на пуговицах, ногти на ногах покрыты красным лаком, и с новым, мятным, запахом «Крэста» или «Колгейта» – гигиеническим запахом следящей за собой женщины.
В какой-то момент свет падает на пижаму под особенным углом, и Воорт видит контур стройного бедра. Потом Джилл поворачивается спиной, и контур исчезает.
– Спасибо. – И она выключает свет.
– Это моя работа, – говорит Воорт, лежа на ее надувном матраце, под ее одеялом, в ее квартире. У него уже встало.
– Я могу сказать то же самое, – сухо парирует она. – Это моя работа.
Нельзя было целовать ее. Воорт уговаривает себя остановиться. Уговаривает себя не связываться с ней, пока дело не закрыто. Но доводы рассудка бессильны, он беспомощен перед гормонами. Он спал, когда она разбудила его легчайшим прикосновением к плечу и смущенными словами:
– Должна признаться, мне страшно.
Все еще ночь, и в комнате темно, даже городские огни загорожены задернутыми шторами. Не видно не зги, но когда он отодвигается от нее, пытаясь остановиться, то, даже не видя, чувствует ее взгляд на теле.
Потом ее руки снова тянут его вниз. Ее ноги охватывают его бедра. Шелковая кофточка расстегнута, и он чувствует прикосновение ее груди и собравшейся складками прохладной ткани.
Опьяненный ароматом духов и секса, он входит в нее.
– О, Воорт.
Он переворачивает ее и берет сзади. Ее жар охватывает его. Он наслаждается силой ее мускулов, втягивающих его, сжимающих его внутри ее.
Звонит будильник.
Воорт открывает глаза.
Он – один – лежит на надувном матраце в ее гостиной, и одеяло промокло от пота – только его. Не ее.
Доктор Таун стоит над ним, в глазах – смешинки. Свет включен, шторы задернуты, но в щель пробивается яркий дневной свет.
– Вы говорили во сне, – говорит она.
– И что я сказал?
Она подмигивает.
– Я не разобрала, но, кажется, вам было весело.
Член Воорта так тверд, что невозможно выбраться из-под одеяла, не выдав себя. Воорт все еще глубоко дышит – от возбуждения, но не от удовлетворения. По спине течет пот. В паху влажно, горло пересохло. Ощущение, что они только что занимались любовью, не проходит. Воорт знает, что этого не было, но сон был таким живым, что он чувствует себя так, будто целовал эти губы, проводил руками по этим грудям, плечам, стройной белой шее.
– Лежите-лежите, – говорит Джилл. – Будете яичницу?
– Болтунью, если вы не против.
Она отворачивается – в застегнутой на все пуговички лимонно-желтой шелковой пижаме – и уходит на кухню. Босиком. Хлопает дверца холодильника, лязгает металл – это кастрюля отправляется на плиту разогреваться. Возбуждение начинает спадать.
– В шкафчике есть зубная щетка, даже нераспечатанная, – говорит хозяйка. – Возьмите зеленое полотенце. Если хотите побриться, на верхней полке есть мужская бритва с новым лезвием.
Воорт ощущает укол ревности. Для кого эта мужская бритва?
Через двадцать минут он заглатывает обильный завтрак: яичницу-болтунью с плавленым чеддером и зеленым перцем, пшеничные тосты с маслом, ломтики хрустящего бекона, апельсиновый сок с мякотью и горячий сладкий кофе, вкус которого соперничает с дорогими сортами, столь любимыми Микки.
– Главное – умеренность во всем, в том числе и в умеренности, – шутит она, ковыряя свою – гораздо меньшую – порцию. – Люблю смотреть, как ест мужчина.
От этого интимного замечания у Воорта возникает ощущение, которое он не может стряхнуть, будто они все-таки занимались любовью и он уже близко знаком с контурами и интимными местами ее тела. Очень неловкое ощущение, которое вызывает естественное побуждение наклониться ближе при разговоре, как он наклонился бы к настоящей возлюбленной. Оно вызывает желание коснуться ее шеи – вольность, которую возлюбленная одобрила бы. Оно вызывает ложное и опасное при нынешних обстоятельствах чувство, будто он знает ее лучше, чем на самом деле.
Единственный положительный аспект ситуации в том, что Воорт по крайней мере осознает ее и может держать себя в руках.
– Еще кофе, сэр? – Она определенно кокетничает.
– Спасибо.
– Я не трогала шторы, хотя уже утро. Это правильно, да?
– И на работе тоже не открывайте. Там такие большие окна, что можно увидеть, как вы говорите по телефону. И кстати, о телефоне, – продолжает Воорт, записывая номер на визитной карточке, – позвоните этим ребятам, и пусть они проверят линию. Это просто предосторожность, но, пока они не закончат, да и потом тоже, не говорите о своих планах: куда вы собираетесь и все такое.
– Вам не кажется, что это немного слишком?
– Мы не знаем, с кем имеем дело и как они могут до вас добраться. Постарайтесь не оставаться одна, особенно на улице. Откажитесь от ходьбы после работы, пока не появится ваш сопровождающий. То же самое с плаванием. Безопаснее все время находиться под наблюдением.
– Ужас!
– Это только на время, – успокаивает ее Воорт, но на самом деле он не представляет, сколько может продлиться такое положение вещей. Со своего сотового он звонит на Полис-плаза и договаривается, что в клинику доктора Таун направят полицейского, чтобы «приглядеть за ней сегодня».
– Но нам надо будет обсудить, заслуживает ли она постоянной защиты, – замечает лейтенант, с которым говорит Воорт.
Закончив, Воорт поворачивается к Джил:
– Я попрошу вас не оставаться наедине с новыми пациентами.
– Это уже слишком, – возмущается она.
– Пусть с вами будет медсестра или санитарка. И еще. Вы специалист по тропическим болезням. Вы работаете с опасными вирусами или бактериями?
– Мистер Воорт, мои пациенты приезжают из Заира, Судана, со всей зоны Великого Африканского рифта. – Теперь он снова становится «мистером». – Некоторые болезни, которые они подхватывают, спят в человеческом теле многие дни, даже недели, прежде чем проявиться. Путь от Найроби до аэропорта имени Кеннеди занимает около суток; зараженный человек часто не знает, что болен, пока не оказывается дома, на Пятьдесят четвертой улице.
– Это означает «да».
– Я должна брать анализы. Я должна изучать мазки под микроскопом. Как мне лечить людей, если я не знаю, что с ними?
Воорт хмурится.
– Мы имеем дело с людьми, которые устраивают несчастные случаи, а вы работаете с инфекционными болезнями. Вы не могли бы, скажем, перестать работать, пока мы не разберемся с этим делом?
– Поймите, если я перестану, а кто-то из моих пациентов окажется болен, то без лечения он может умереть за два дня. Не говоря уже о том, что может произойти распространение заразы.
– Так быстро?
Она жует тост: разговор о смертельных вирусах на ее аппетит не повлиял.
– В первый раз я попала на Амазонку, чтобы лечить индейское племя, которое буквально вымирало от обычнейшего гриппа, от которого вы в худшем случае слегли бы дней на десять. Индейцы заразились от корреспондента «Нью-Йорк таймс», который прилетел туда, чтобы «помочь» им. Он чихнул, прикрывшись рукой, а потом, перед тем как сесть в самолет, пожал руку вождю. Через три часа вождь начал чихать, у него поднялась температура. Через два дня температура поднялась у всех. Поймите, мы уязвимы для вирусов, особенно для тех, которых относим к третьему-четвертому уровню биологической опасности.
– Тогда просто поосторожнее в лаборатории, ладно?
– Спасибо, – смягчается Джилл. – И я не рассердилась на вас.
Она смотрит ему в глаза, и Воорт ощущает слабость в коленях, хоть и не вставал.
В восемь утра они едут вниз на лифте. Внезапно кабина, подпрыгнув, останавливается между двадцать восьмым и двадцать седьмым этажами. Воорт слышит шум ударов в шахте. Он нажимает кнопку «Вызов». Нет ответа.
– Возможно, ничего страшного, – говорит он, сам себе не веря, и, склонив голову набок, прислушивается к скрипам и вою в шахте.
