— Не такая уж она наивная, — вслух произнес он.
— А вот я бы не стала на это рассчитывать. Ты привлекательный сильный мужчина, к тому же нуждаешься в ней. Это довольно эффективное лекарство.
— Ну вот, снова вернулись на то же место. Смысл-то в чем?
— А может, она знает больше, чем говорит? — Ники склонилась над запиской.
— Разве что подсознательно.
— Ты не можешь об этом судить, по крайней мере пока.
Думать о такой возможности было неприятно, но и полностью ее отбрасывать нельзя. Право на сомнение Птичка заслуживает.
— Не думаю, будто она что-то скрывает.
— В таком случае покажи в центре материалы дела, — повернулась к нему Ники. — Пусть прочтут обе записки. Я и сама раньше говорила это, а теперь и он повторил: «Разгадать не всякому дано». Может, это просто совпадение, но, так или иначе, ЦБР теперь прямо связан с нашим делом, и ключ к загадке — в голове у Райской Птички. Надо использовать все возможности.
Брэд уже думал об этом, пусть даже логика таких рассуждений сомнительна. Рауди будет сотрудничать однозначно. Но Птичка…
— Сомневаюсь, что она согласится на новую встречу…
— Да брось ты! Ты просто позволил ей обвести тебя вокруг пальца. Она играет с тобой.
— Боюсь, ты не понимаешь. Она не такая.
— Она женщина. А женщин я понимаю. Включи обаяние, подмигни. Да согласится она, поверь.
— Ты всерьез предлагаешь, чтобы я затеял с ней интрижку? — Брэд отвернулся и покачал головой. — Нет, на это я не пойду. Она… Нет.
— Ничего такого я не предлагаю. Просто тебе надо выяснить, что ей известно. Что она увидела, прикоснувшись к трупу. Она — твой единственный шанс.
— Не могу же я просто вскрыть ей череп и прочитать мысли!
— Брэд, ты себя слышишь? Откуда вдруг такая щепетильность?
«Конечно, она права», — вздохнул молча Брэд.
Трудно сказать, почему его так задело предложение Ники, но пусть даже вопреки разуму, мысль о том, что придется снова тревожить Птичку, была ему неприятна. Девушка и без того настрадалась.
Он опустился на диван и уставился на записку, прикрепленную к внешней стороне стекла.
— Завоюй ее доверие. Заставь ослабить защиту, — сказала Ники. — Она вполне может знать больше, чем говорит.
С того момента как Птичка попыталась, но потерпела полное поражение, завязать общение с мертвой, прошло два дня. Рауди выплыл из черного тумана уже утром и к закату снова стал самим собой — докучливым занудой. Она провела ночь в одиночестве, за запертой дверью, не обращая внимания на друзей, которые, проходя мимо, останавливались и стучались. Не колотили в дверь — слишком они деликатны, — но и царапанье можно было принять за насмешку. Она словно слышала их мысли: «Ну же, Птичка, что мы тебе говорили?»; «А вот я бы мог оказаться им полезным! Если кто им и нужен, так только я»; «Да ему только одно нужно — залезть тебе под юбку. Что я тебе говорила?»
— Убирайтесь! — не выдержала в конце концов она.
Через двадцать минут стук повторился.
Птичка мало-помалу выбиралась из пропасти, в которую рухнула, оборвав убийственное испытание для своей ранимой психики.
С наступлением ночи и тишины она начала ощущать все большее недовольство собой, своими капризами и заставила себя подняться с постели. Взяла желтый блокнот и карандаш и вернулась к работе над «Потерянными путями» — романом, начатым две недели назад. Пока это были только наброски, мысли, предложения — своего рода указатели, которые понадобятся потом.
Между думаньем и писанием есть значительная разница. Писание — это не просто перевод на бумагу интересных мыслей. Писание — это тоже своего рода думанье, которое начинается в тот момент, когда перо касается страницы или пальцы — клавиатуры.
Но сегодня даже этот тесный союз не давал эффекта, не пробуждал мыслей и чувств. Поэтому, помучившись часок, она оставила попытки плодотворно поработать.
Почувствовав голод, Птичка поставила в микроволновку кастрюлю с макаронами. Она жила одна, в двухкомнатной квартире, обставленной хоть и скудно, но уютно. Двуспальная кровать и письменный стол в спальне, ореховый диван в гостиной, небольшое кухонное помещение без плиты, но с холодильником и микроволновой печью — этого вполне хватало.
Она полчаса «побродила» по Интернету, щелкая клавишами небольшого, серого цвета, компьютера марки «Компак», который центр предоставлял постояльцам, хоть сколько-то ориентирующимся в виртуальном мире. Компьютер был ее воротами во внешний мир, но там она находила для себя мало интересного, так что использовала его в основном для изучения предметов, которые ее действительно занимали, — например душевных заболеваний, религии или природы.
Материалы и фото кошек и собак, как всегда, приободрили. Птичка втайне мечтала о собаке: например золотом ретривере или лабрадоре, — но домашние животные в центре были под запретом, так что приходилось умиляться фотографиями или видеофильмами в Сети.
Взбодренная макаронами, а также видеофильмом о кошке, которая старается поймать бабочку на внешней стороне оконного стекла, Птичка в час ночи нырнула под одеяло и вскоре погрузилась в сон. Позади остался черный день, но мало ли черных дней пришлось ей пережить?
Проснулась она в сумрачном настроении: не давала покоя вчерашняя неудача. Твердо решив не поддаваться плохому настроению, Птичка рискнула выйти из убежища. Друзья дали ей час времени собраться с мыслями и начали разговор. Они не приставали с расспросами и лишь бросали на нее беглые взгляды. Потом взгляды сделались настойчивее, в них появилось осуждение. Наконец Рауди решил, что ожидание затянулось, и перешел в атаку.
Говорить на эту тему Птичке не хотелось. Она ясно определила свою позицию: если они желают поддерживать дружеские отношения — ни слова о ФБР, мистере Рейнзе и расследовании по делу Коллекционера Невест.
— Ну что, он колышки подбивал? — немедленно поинтересовалась Андреа.
— Ты что, не слышала меня? — возмутилась Птичка. — Ни слова о мистере Рейнзе.
— А я и не называла имен, я сказала «он».
— Но подразумевала-то его. Ни звука об этом, и без словесных уловок, пожалуйста.
— А кто-нибудь колышки подбивал? — подал голос Казанова.
— И ни звука о несуществующем романе. Точка. С вопросами покончено, точка.
— Что? — вскричал Рауди. — Я вообще ни одного вопроса не задал. А они по одному задали. Требую предоставить мне возможность перекрестного допроса свидетеля!
— Нет. Ни в коем случае.
Птичка стояла на своем до самого вечера. Когда в десять часов Рауди осторожно постучал в дверь, она укрылась с головой подушкой и лежала так до тех пор, пока он не ушел.
Но потом наступил новый день. События немного отодвинулись, и она почувствовала себя свободнее. В конце концов, в том, что пребываешь в центре всеобщего внимания, есть и преимущества, а ее вчерашний отказ поделиться хоть какими-то подробностями привел всех в волнение. Она фактически стала знаменитостью, и, узнав, что в девять утра Птичка готова встретиться у Рауди, где молчание будет прервано, все повели себя так, будто вытянули выигрышный билет в лотерее.
Казанова с утра был в дурном настроении и не мог сосредоточиться на предмете разговора. Андреа стремительно погружалась в очередной приступ депрессии. Рауди, сидя за столом, выглядел как вожак стаи, наконец-то занявший положенное ему во время охоты место. Птичка только пересказала запомнившееся ей и ужасно сожалела, что не удержалась и поделилась подозрением о том, что Брэд Рейнз нашел ее интересной.
— Ну а я что говорила! — воскликнула Андреа.
— Сколько можно твердить одно и то же, — сурово осадил ее Рауди. — Мы имеем дело с преступлением века, а ты думаешь только о том, что великому и всемогущему фэбээровцу Птичка понравилась больше, чем ты.
— Это неправда, — встрепенулась Андреа, выходя на мгновение из депрессии. — Просто она интересует меня больше, чем мертвая девушка, которую никто из нас не знает. Не то что мне безразлична ее судьба, но Птичка для меня важнее. Верно, Птичка?
— Ну вот, — вздохнула Птичка, — потому я и не хотела ничего говорить. Видишь ли, Рауди, дело в том, что никакое это не преступление века, по крайней мере поскольку касается нас. Пришли люди из ФБР, накопали что могли, то есть ничего, и удалились. А мы остались. Наша жизнь продолжается здесь, за стеной. И никаких больше фэбээровцев. Все в прошлом. Конец. Финиш.
Человеку, пребывающему, подобно Рауди, в убеждении, что он всемирно известный детектив, понять это было трудно. Ему казалось, он единственная преграда, отделяющая убийцу от очередной жертвы. Рауди побагровел, щеки у него задрожали.
— Как ты можешь, — загремел Рауди, — отворачиваться от несчастных, которых бросили на съедение волкам?
