Клиническое определение «суицидальные попытки» так и не сорвалось с языка родителей, когда они пришли навестить Яна. Удержались.
Но поговорить не получилось. Ян лежал, натянув одеяло под самый подбородок, и молча смотрел на родителей. А почему младший брат не пришел его навестить?
— А где Магнус?
— У приятеля, — сказала мать, но поняла, что ответ ее ранит Яна, и быстро добавила: — Мы ему ничего не говорили.
— Мы никому ничего не говорили, — подтвердил отец.
Ян кивнул. Наступило молчание.
— Мы говорили только с твоим доктором, Ян, больше ни с кем, — начала было мать, но отец прервал ее.
— Никакой он не доктор. Он психолог, — сказал он с издевкой.
Отец не любил психологов. Год назад за ужином он рассказывал о своем сотруднике, который ходил к психотерапевту, и прокомментировал одним словом: трагикомедия. Трагикомедия, так и сказал он.
— Да-да, конечно, — заторопилась мать. — Психолог. Но кто бы он там ни был, сказал, что тебе надо побыть здесь еще несколько недель. Четыре, может быть. Как ты к этому относишься, Ян?
— Надо — значит надо. — И опять замолчал.
По щекам матери вдруг потекли слезы, она лихорадочно их вытерла, но Ян все равно заметил.
— А они с тобой говорили? Психологи?
Он покачал головой — нет, пока не говорили.
— А тебе и не надо с ними говорить. Ты вовсе не обязан отвечать на их вопросы или рассказывать что-то.
— Знаю, — безразлично произнес Ян.
Он пытался вспомнить, когда же в последний раз видел мать плачущей. Должно быть, на похоронах год назад, когда умерла бабушка. И настроение тогда в церкви было примерно такое же — все сидели молча и глазели на гроб.
Мать высморкалась и попыталась улыбнуться:
— Ты здесь с кем-нибудь познакомился?
Ян опять покачал головой — нет, не познакомился. Он и не хотел ни с кем знакомиться. Он хотел, чтобы его оставили в покое.
Мать замолчала. Она уже не плакала, только вздыхала горестно время от времени.
И отец больше не сказал ни слова. Сидел в своем сером костюме и покачивался на стуле, будто ему не терпелось поскорее встать. Даже на часы поглядывал. И на Яна — нетерпеливо и с раздражением. Ян знал, что у отца полно работы и ему не терпится вернуться домой.
И Ян под этими взглядами начал нервничать. Ему захотелось встать с койки, забыть все, что случилось, и поехать домой. Поехать домой и стать нормальным. Как все.
Мать внезапно подняла голову и прислушалась:
— Кто это играет?
Теперь и Ян услышал — из-за стены доносились тихие гитарные аккорды. Он знал, кто играет.
— В соседней палате. Какая-то девушка.
— А здесь девушки тоже есть?
— В основном девушки.
Отец опять посмотрел на часы и поднялся:
— Ну что… мы поехали?
— Езжайте, — бледно улыбнулся Ян. — Со мной все в порядке.
Мать послушно встала и хотела погладить сына по щеке, но не дотянулась.
— К сожалению, — сказала она. — Парковочное время кончается.
Разговор на этом иссяк, и родители пошли к выходу, но на пороге мать обернулась:
— Тебе кто-то вчера звонил. Какой-то друг.
— Друг?
— Друг.
Ян кивнул, хотя никак не мог придумать, кто бы это мог ему позвонить. Кто-то из класса? Наверное… хотя вряд ли.
После ухода родителей он почувствовал облегчение.
Он встал с постели и подошел к окну. Большой, еще влажный после зимы газон, а за ним — высокая ограда с колючей проволокой наверху.
Он долго смотрел на эту проволоку. Юпсик, оказывается, не совсем обычная больница…
Ян понял, что он в заключении.
Ян вернулся в Валлу и начал прибирать квартиру — должна зайти Ханна.
Это была его идея. Когда Ян после короткого отпуска вернулся на работу, по схеме ему выпало работать днем, и первым, кого он встретил, была Ханна. Он дождался, пока останется в воспитательской один, и сунул записку в карман ее кожаной куртки: свой адрес и несколько слов.
КОФЕ У МЕНЯ ДОМА? ЗАВТРА В ВОСЕМЬ.
ЯН Х.
Она не ответила, но по дороге домой он купил сладкие булочки, Ответила, не ответила — но прийти должна. У них общие интересы.
И общие тайны.
И в самом деле, довольно пунктуально, без пяти минут восемь, в дверь звонят. Ханна. Молча проходит в прихожую.
— Молодец, что пришла. — Ян доволен. Вышло по его.
— Да-да, конечно…
Он сажает ее за кухонный стол, угощает булочками, поит чаем. Старается расслабиться — болтает о чем угодно, о работе, о коллегах… но в конце концов начинает разговор о том, о чем и хотел поговорить, — о Санкта-Патриции.
— А женщины там, наверху… помещаются отдельно?
Ханна смотрит на него, но лицо ее, как всегда, ничего не выражает. Яркие, но без глубины, голубые глаза. Воздух в кухне сгущается и тяжелеет, но почему-то ему легче разговаривать с Ханной, чем с Ларсом Реттигом.
— Конечно, — говорит она после паузы. — Два женских отделения. Закрытое и открытое.
— Рядом?
— Ну, не то чтобы стенка в стенку, но на одном этаже.
— На каком?
— На третьем. Или на четвертом. Я же там никогда не была.
Ян думает, о чем бы еще спросить, но она его опережает:
— Расскажи, Ян, кто это.
— Кто?
— Та, в которую ты влюблен… как ее зовут?
Она пристально и все так же холодно смотрит на него, и Ян отводит глаза:
— Это совсем другая история.
— Другая, чем… чем какая?
— Чем у вас с Иваном Рёсселем.
Ханна со стуком ставит чашку на стол. Глаза ее делаются еще холодней, а он-то думал, холодней некуда.
— Откуда тебе-то знать, что у меня с ним? Ты даже не знаешь, что меня заставило искать с ним контакт. Ты ничего не знаешь. И как ты можешь судить?
У Яна такое чувство, что сейчас в воздухе начнут проскакивать искры. Но он был прав. Она встречается именно с Рёсселем.
— Да ничего я не знаю, конечно, — говорит он примирительно. — Но ведь тебе он нравится?
Она не сводит с него глаз. Кажется, даже не моргает.
— За любым преступлением надо видеть человека, — говорит она после долгой паузы. — Большинство об этом не думают.
— Ну, сама подумай: если ты, рискуя работой и много чем еще, потихоньку с ним встречаешься, значит, он тебе нравится? Несмотря на то, что он… творил?
Она отвечает не сразу:
— Я с ним не встречаюсь. Мы поддерживаем контакт через охранника… или санитара, как их там называют. Иван придумал один проект… надо же как-то коротать время. И я ему помогаю.
— В чем? В чем ты ему помогаешь? Что он там делает?
— Пишет.
— Что? Книгу?
— Типа.
— Воспоминания убийцы?
Ханна напряглась и поджала губы.
— Он не убийца. Он подозреваемый. Никаких прямых улик. Никаких признаний… он говорит, книга все объяснит, — вздохнула она. — Говорит, люди поймут, что он ничего такого не делал.
— И он сам в это верит?
— Да. Верит. Иван настолько погано себя чувствует из-за всего, что случилось, что если его выпустить… он скорее убьет себя самого, чем кого-то другого. Думаю, только мои письма и поддерживают его на плаву…
Она замолкает. Ее пронзительный и холодный взгляд выводит его из равновесия. Ему не хочется больше говорить о Рёсселе.
И Ханна тоже, как ему кажется, посчитала разговор о Рёсселе законченным.
— Мне скоро надо уходить. — Она посмотрела на часы. — Теперь твоя очередь рассказывать.
— Что?
— Как ее зовут… ту, с которой ты там встречался.
— Я с ней еще не встречался, — тихо произносит Ян.
— Как ее зовут?
Ян не знает, что сказать. Он может назвать два имени: Рами и Бланкер… Какое выбрать?
— Посиди, — решается он наконец, — я покажу тебе кое-что.
Через две минуты он возвращается со стопкой тонких книг и выкладывает их на стол перед Ханной. «Сто рук принцессы», «Зверомастер», «Ведьмина болезнь» и «Вивека в каменном доме».
— Ты это видела раньше?
Ханна качает головой — нет, не видела.
— Они лежали в «Полянке»… Сделаны вручную. Думаю, единственные экземпляры. Кто-то положил их в ящик с книгами.
— Обычно Мария-Луиза подкладывает туда книжки.
— Вряд ли эти… Думаю, кто-то из детей получил их в подарок от родителей… в комнате свиданий.
Ханна перелистывает книги. Поднимает глаза на Яна:
— И кто их написал?
— Она называет себя Мария Бланкер. Мама Жозефин. То есть я точно не знаю, но почти уверен.
— Бланкер… Значит, это ее ты мечтаешь увидеть?
— Да… Ты знаешь, кто это?
— Слышала…
— От Рёсселя?
— От Карла… это мой контакт там, наверху…
Имя Яну знакомо. Ударник в «Богемос».
— Могу взять почитать?
— Ну, хорошо, — не сразу соглашается он. — На несколько дней.
Она собирает книги и встает. Ян задает последний вопрос:
