Прошло полчаса, час. Муть не исчезала, наоборот, к полусумеречному состоянию прибавился неожиданный и непонятный страх – страх смерти, секундой позже понял Мышкин. Заныл мизинец левой руки, и тут же в грудь вонзился острый железный кол – точно посередине. Боль была такая, что он не мог даже вздохнуть, потому что только от мысли, что надо вздохнуть, иначе умрет, боль усиливалась во стократ.
Пересилив себя, он принялся яростно тереть левый мизинец, потом локоть и, улучив момент, все-таки сумел вдохнуть полной грудью и задержал дыхание. Через минуту ощутил, как в области сердца, накапливается тепло, в теле накапливается углекислота, расширяются сосуды, ткани жадно поглощают легочный воздух, отчего легкие опустели примерно на четверть объема. Стенокардическая боль теряла остроту. Он быстро выдохнул остаток воздуха, снова захватил максимум свежего и опять задержал выдох, сколько мог. Боль пропала внезапно, как и появилась, исчезла тоскливая дурнота, словно ничего не было.
Мышкин перевел дух: «Первый звонок. И серьезный. Стенокардия, она же грудная жаба, холера ее возьми…»
Мелькнула перед ним яркая картина – однокурсник Вадим Колесников, здоровяк, два метра от пяток до макушки, марафонец и морж. За раз выпивал на спор две бутылки водки подряд, как обычный нарзан, и после такой, безусловно, смертельной дозы умудрялся почти не пьянеть. Два года назад на собственном дне рождения выпил первую рюмку, двадцать пять граммов, вдруг выпучил глаза, утробно захрипел. Выговорил с трудом:
– Эта была лишней. Сейчас сдохну!..
И упал грудью в огромное блюдо со студнем. Так в студне и застыл.
Скорая все не ехала. Но среди гостей половина были врачи, даже реаниматор был. Два с половиной часа пытались запустить сердце, по очереди вентилировали легкие, только бы не начал умирать головной мозг. Скорой все не было.
– Эх, дефибриллятор [22] бы! – в тоске воскликнул реаниматолог.
Мышкин схватил нож, отрезал от торшера провод, зачистил концы, вилку сунул в розетку.
– Вот дефибриллятор! – крикнул он.
И ткнул одним оголенным проводом в левую подошву Вадима, другим – в правую. Раздался треск разряда, запахло озоном и подпаленной кожей. Ноги Вадима дернулись и подскочили чуть ли не до потолка. Но сердце заработало, после чего реаниматор и нейрохирург свалились в обморок.
Через полчаса появилась скорая. Злой измученный врач на все упреки и обвинения отвечал одно: «Слишком много вызовов. На всех меня одного не хватает». Велел погрузить Вадима в машину и отбыл.
Вадим умер по дороге. До больницы было минут десять езды, но машина добиралась больше часа – по пути были еще вызовы.
– К чёрту! – мрачно сказал себе Мышкин. – К чертям собачьим. Не хочу подыхать от водки. Ты, чёрт, её и пей. Всю тебе оставляю.
– Эй, мужик! – послышался над самым ухом участливый голос.
Мышкин поднял голову.
Рядом стояли двое полицейских – сержант и старшина. Поигрывая резиновыми палками, они с веселым сочувствием рассматривали его. Белый УАЗ с решетками на окнах поблескивал сине-красными огоньками, отбрасывая на асфальт веер теней.
– Черти одолели? Не дают покоя, проклятые? – сочувственно спросил сержант.
Мышкин молчал, глядя то на одного, то на другого.
– Вставай, мужик. Поехали! – приказал сержант.
– Куда?
– В одно очень хорошее место. Там чёртиков твоих прогонят и вообще помогут. Будешь доволен.
– Медицинские услуги получишь, – добавил старшина. – Со скидкой. Только сегодня! У нас – рекламная акция!
Мышкин медленно покачал головой.
– Мне не нужны услуги. Я сам врач. И никуда не поеду. Я иду домой.
– Ты идешь? – с отвращением спросил сержант. – Ты никуда не идешь! Ты валяешься пьяный в дупель в общественном месте и разрушаешь общественный порядок. Вставай – карета подана.
– Лимузин! – хохотнул напарник. – Крайслер! Как у малой Собчачки [23] .
Мышкин теснее прижался спиной к скамейке и даже вцепился в нее обеими руками.
– Ну! – с угрозой рявкнул сержант. – Вставай, скотобаза!
Дмитрий Евграфович не шелохнулся. Он так вцепился в скамью, что руки стали коченеть.
Сержант аккуратно ткнул его под ребра дубинкой. Мышкин взвыл.
– За что? – сдавленно выговорил он. – Что вам надо?
Второй тоже поднял свою дубинку. «Сейчас сломает мне ребра», – понял Мышкин, зажмурился и сжался в комок.
Неожиданно рядом раздался истошный крик, перешедший в визг. Полицейские одновременно вздрогнули и оба отступили на шаг.
Между ними и Мышкиным ракетой влетела какая-то девчонка.
– Не смейте! – визжала она. – Не трогайте! Не прикасайтесь! Не дам мужа! Он мой муж!.. Только попробуйте!
Полицейские недоуменно переглядывались.
– Мы тут живем! Он ждал меня! Вон наш дом! У нас дети! Они давно ждут! Двое!.. Уходите! Оба убирайтесь сейчас же!.. Вы мне за мужа ответите!
– Муж? – разочарованно переспросил первый. – Так не отпускай его далеко.
Уазик взревел, рванул с места и исчез в белой ночи.
Мышкин не мог произнести ни слова: окоченел от страха.
Девчонка присела перед Мышкиным на корточки и посмотрела ему в лицо снизу вверх.
– Как вы себя чувствуете? – спросила участливо. – Идти можете?
С трудом он разлепил губы.
– Вы мне снитесь?..
Девушка звонко рассмеялась.
– Все наяву. К сожалению. Я ваша соседка, из второго подъезда. Я вас часто вижу.
– А я вас? – растерянно спросил Мышкин.
– Наверное, ни разу не видели, – засмеялась она. – Вас зовут Дима и вы врач.
– А вас как? И кто вы?
– Меня – Оля… Ольга. И я уже сказала – соседка. Пойдемте. Сумеете?
– Могу, могу, – торопливо сказал Мышкин, медленно поднимаясь.
Но Ольга взяла его под локоть – крепко. И отпустила только у подъезда.
– Вам сюда. А мне – чуть дальше.
Он глубоко вздохнул, приходя в себя окончательно.
– Вы меня спасли. По-настоящему. Честное слово. Оттуда, куда они меня хотели забрать, людей часто вывозят мертвыми. Или калеками.
Она молчала, чуть прищурив глаза, словно от света, и слегка улыбалась. Он только сейчас увидел, что у нее две косички, как у школьницы, и в обе вплетены ленточки.
– Что я могу для вас сделать? – спросил он. – Пожалуйста, скажите.
– Ничего, – с удивлением ответила девушка. – Хотя… Может, и вы кого-нибудь выручите. Это будет хорошо.
– Вы в какой квартире?
– В сорок четвертой. Спокойной ночи!
Девушка коротко взмахнула рукой, открыла свой подъезд ключом-таблеткой и исчезла за тяжелой стальной дверью.
Он решил принять душ. Ванны у Мышкина не было, а душ был, но контрабандный. Сам его сделал, без разрешения властей: соорудил на кухне двухметровый пенал из пластика, сток вывел прямо в унитаз.
Но и после теплого дождика сон не шел.
«И на кой черт я ввязался во все это? – размышлял Мышкин. – Какие-то девушки, поезда, насильники, спасители… Но был другой выход? Смотреть со стороны, как ее насилуют, а потом убивают? Все равно, что самому участвовать – насиловать и убивать. Нет, с
этим дальше жить было бы невозможно. Лучше смерть, там же. Да и вряд ли они оставили бы свидетеля».
Только под утро глаза стали слипаться, и он погрузился в зыбкую и тревожную полудрему. Однако уже через час зазвонил будильник.
11. Архив фонда. «Левые» трупы
Ночью на город опустился плотный туман и продержался весь день. Видимость – на два-три шага, дальше молочно-серая ватная стена.
Петербург погрузился на дно мутного океана недалеко от Атлантиды, наверное. Медленно пробирались вдоль домов, прижимаясь к стенам, диковинные монстры, напоминающие двуногих пешеходов. По проспектам сонно проплывали огромные рыбы, похожие на автомобили, и у всех с одинаковой желтизной, тускло светились подслеповатые глаза.
«К перемене погоды, – решил Мышкин. – Или к урожаю на финики. А может, и на фейхоа».
Глянул на часы – половина третьего. Покойники не поступали и не предвиделись, начальство разбежалось еще утром. И Мышкин ускользнул из конторы со спокойной совестью, оставив на хозяйстве Клементьеву. Он радостно спешил продолжить взлом сервера Европейского антиракового фонда.
Два с половиной часа Дмитрий Евграфович провозился с системным блоком, пытаясь вставить дополнительную плату оперативной памяти от старого компьютера. Плата не влезала в гнездо – не совпадала по размеру на каких-то полмиллиметра. Но он снова и снова упрямо пытался затолкать ее, пока не онемели руки.
– Чего ж ты не влезаешь, сволочь?! – наконец, возмутился Мышкин. – Кто тебя такой сделал? Руки бы оторвать твоему творцу…
И выбросил проклятую плату в мусорное ведро.
В ближайшем компьютерном магазине продавец, парень лет двадцати, выслушал его очень внимательно.
– Обычное дело, – посочувствовал он. – Сундук взяли китайский, конечно?
– Обижаешь, гражданин начальник! – возразил Мышкин. – Швейцарский. У вас же и покупал.
– А отчего вы решили, что швейцарский? Неужели Швейцария производит компьютеры? Я и не знал. А должен знать, – удивился продавец. – Специальность требует.
