– Какого же еще? Там и сказано, что Бог избрал евреев своим любимым народом.
– Там сказано… – вздохнул Мышкин. – В Ветхом Завете… Прогнившем. А теперь поставлю вопрос, который в границах наших рассуждений является коренным. Без ответа на него мы не продвинемся ни на шаг.
Клюкин яростно потирал ладони – он был страшно азартен и любил любую игру, где определяются победитель и побежденный. Клементьева тоже ждала. Она время от времени вытягивала шею вперед и принюхивалась, словно гончая на охоте.
– Давай! – великодушно разрешил Литвак. – Давай свой коренной вопрос.
– Обращаюсь ко всем, – отчетливо произнес Мышкин. – И повторю: это важно. Вопрос: «Бог всемогущ и благ или бессилен и алчен?»
– Идиотский вопрос! – фыркнул Литвак.
– Ответь! – предложил Мышкин.
– Получай, Сократ: всемогущ и благ, – сказал Литвак.
– Отлично! Вот ты сам только что признал: не может Бог любить только один народ на свете, а остальных ненавидеть и делать им всякие пакости вроде библейских «песьих мух» и известного первого в истории цивилизации геноцида – массового убийства всех первенцев в Египте. Разве это не холокост? Только в отношении ни в чем не виноватых египтян. Но у нас в руках Библия! Вроде серьезное вещественное доказательство. Но почему же именно в ней Он так безжалостен к другим народам? Мучит их, уничтожает, грабит, сгоняет с их собственных земель, лишает их родины, средств к существованию, вульгарно мошенничает… Кстати, ведь тогда египетский фараон сразу согласился и пообещал Моисею хоть завтра отпустить всех евреев. Они ему были не нужны. Они в Египте так расплодились, что стали угрозой для государства. Фараон считал, что в случае войны они станут пятой колонной. Но твой Иегова из твоей Торы и это предусмотрел. И сказал Моисею: дескать, этот фараон поганый у нас так легко не отделается; я сейчас специально ожесточу его сердце, чтоб он отменил разрешение… Зачем это ему понадобилось? Зачем ожесточать фараона? Ведь дело было в шляпе!
Литвак пожал плечами, Клюкин с Клементьевой пожирали Мышкина глазами.
– Я тебе скажу, зачем на египтян обрушились все казни, а самой страшной оказалась та, которую иначе чем геноцидом, по-вашему, холокостом, не назвать: убийство каждого первенца. Ночью. А чтоб главный киллер в маске ангела не ошибся, евреи по приказу твоего бога пометили все жилища египтян кровавым знаком. Это, Женя, был самый древний и страшный акт террора . Типичного террора. Классического. Мало было ограбить доверчивых, как русские, египтян, которые даже все свое серебро охотно отдали евреям – якобы на пару часов, для жертвоприношения. И серебро евреи присвоили. Украли. Надо еще вдобавок нагнать ужас! На египтян, а значит, и на другие народы, до которых непременно дойдет, как евреи покидали Египет. И чтобы все боялись племени, способного на безумную жестокость. Так что согласись: твой Элохим – типичный Бен Ладен. Даже хуже. И придумали его твои левиты, такие же мерзавцы, и запечатлели на папирусе, чтобы все знали и через тысячу лет тряслись от страха перед твоими шахматистами, Женя… Наливай! – неожиданно крикнул он Клюкину.
– У меня есть объяснение всем этим пакостям, – продолжил Мышкин, прожевав буженину. – Простое, но после него все становится на свои места.
– Объясни, шеф! – потребовал Клюкин. – Народ просит!
– Один из узловых эпизодов книги Исход – это когда Иегова отправляет Моисея в командировку в Египет. За евреями. Вот взял наш Мозес жену, детей и собрался в путь. И тут Бог неожиданно… – Мышкин сделал паузу.
– Предложил выпить на посошок! – выпалил Клюкин. – Неразбавленного.
– Нет! Он догнал Моисея и тут же на дороге хотел его умертвить ! Замочить, короче, только не в сортире, а прямо на дороге. За что? Почему? Что преступного сделал верный Моисей? Нет ответа.
– Бухой был Иегова! – взвыл Клюкин. – Неразбавленного перепил!
– И Иегова убил бы Моисея, кабы не моисеева жена Сепфора, – продолжил Мышкин. – Увидев, что дело плохо, она схватила каменный нож… Почему каменный, кстати? – задумался Мышкин. – Непонятно… Схватила каменный нож, мигом отрезала крайнюю плоть у своего сына и бросила обрезок Иегове… Он взял. Зачем? Кто знает?
– Так ведь закусь! – рыдал Клюкин. – Отличная закусь!
– Она еще сказала вдобавок, что совсем не против, если Иегова станет ее женихом. И очень даже хочет, всю жизнь мечтала. При живом муже, который стоял тут же.
– И она переспала с Иеговой? – жадно поинтересовался Клюкин.
– Нет, обманула.
– Все они такие, – огорчился Клюкин. – Во все времена! Вот и верь после этого бабам…
– Все равно! – тупо повторил Литвак. – Всё наше. Мы всё придумали.
Он встал, покачиваясь, зашел к Клюкину в тыл и вдруг обхватил его шею двумя руками.
– Еще одно кощунство… Одно профессиональное движение, и шея твоя пополам, – сообщил Литвак.
– Пусти, идиот! – потребовал Клюкин. Литвак убрал руки и отступил на шаг. – Кощунство… – бормотал Клюкин, ощупывая свою шею. – Ежели по-твоему подходить, то вся Библия – одно большое кощунство.
Мышкин грустно покачал головой.
Он нащупал в кармане мобильник, отошел от стола подальше и набрал номер.
– Здравствуйте! – сказал он профессорским баритоном.
– Зойка, ты? – весело отозвалась Марина. – Не узнала тебя, дорогая! Богатой будешь.
– Хорошо, – согласился Мышкин. – Не возражаю.
– Знаешь, ко мне бабушка пришла. Полгода не виделись. А ты Зоя, откуда звонишь? Из дома?
– С Северного полюса, – ответил Мышкин.
– Понятно, Зоенька. То-то я тебе по проводу звонила, никто трубку не снял, – упрекнула Марина. – Ах, вот оно что!.. Тебя не было дома, говоришь?
– Естественно, – подтвердил Мышкин. – Если я до сих пор в морге. Здесь мой дом.
– Нет, Зоенька, сейчас не могу – бабушка зовет. Перезвоню тебе через пару минут.
Мышкин дал отбой и сунул трубку в карман. Все вокруг вертелось, как на карусели. Он закрыл глаза – карусель остановилась. Мышкин испугался: «Совсем окосел. Не дойду, упакуют в вытрезвитель. Но Литвак не станет меня вытаскивать».
Тут Литвак перед ним и вырос. Совершенно трезвый.
– Надо позвонить по срочному делу, – сказал он. – Дай мобилу.
– Надолго?
– Пара минут.
– Звони, – Мышкин достал из кармана мобильник, но Литвак неожиданно выхватил телефон у него из рук и стал торопливо нажимать на кнопки.
– Сбрендил? – возмутился Мышкин и тут же с внутренним холодом понял: Литваку нужен последний набранный номер. – Ну, Женя, ты хам! Может, и в заднем проходе у меня пороешься?
– Дай срок, пороюсь, – пообещал Литвак. – Кому звонил?
– Тебе-то что?
– Скажи, кому звонил.
– Пошел к черту!
– Скажи… – протянул Литвак и пошатнулся, но не совсем натурально.
– Звонил я самой мадам Баттерфляй. Доволен? Завидуешь?
Он вырвал телефон из рук Литвака и – вовремя: мобильник опять зазвонил.
– Это я, – сказала Марина.
– Здравия желаю, товарищ полковник! – бодро отозвался Мышкин и отступил от Литвака на несколько шагов. – Желаю добровольцем отправиться на военные сборы.
– Время, место? – рассмеявшись, спросила Марина.
Мышкин глянул на Литвака. Тот вслушивался, выставив вперед левое ухо. На правое он, как и Мышкин, тоже был глуховат.
– Сейчас, – сказал Мышкин и пошел к себе.
– Извини, – сказал он в трубку, закрывая дверь. – У нас тут давно уборку не делали, не подметали, вот и завелись любители чужих разговоров.
– Вы что-то хотели мне сказать, Дмитрий Евграфович?
– И даже спеть! Разрешаю, кстати, говорить мне сердечное «ты». Очень хочется узнать – не всерьез, а так, шутки ради: мы могли бы куда-нибудь пойти вместе? Обогатиться духом. Для начала.
– Только духом? – снова рассмеялась она.
– Остальное по желанию.
– А точнее?
– Большой секрет. Но не пожалеешь. Будет сюрприз.
– Знаешь, – задумчиво произнесла Марина. – Какая-то двусмысленность в твоих словах. Мне не нравится.
– Только не говори «нет»! – торопливо сказал Мышкин. – А вдруг я дам тебе второй шанс?
– Ужас. Разве такое возможно?
– Нет. Невозможно. Впрочем, как хочешь. Я же сказал: вопрос чисто теоретический.
– Тогда все будет зависеть от обоснования твоей теории.
– Понял! Позвоню через пару дней, – и немедленно дал отбой, потому что приоткрылась дверь и просунулась борода Литвака.
Мышкин торопливо убрал из определителя номер Марины.
– Снова звонить пришел? Может, хватит, назвонился?
– Требую продолжения банкета! – мрачно заявил Литвак.
К полуночи Литвак уложил свою бороду на тарелку с остатками буженины и захрапел.
Ухватив его за ноги, Мышкин поволок Литвака по кафельному полу, точно мешок с картошкой, в морг, бросил в угол у двери знаменитый рваный матрас и небрежно свалил на него Литвака.
Неожиданно раздались три мощных удара в железную дверь. Мышкин глянул на часы – половина первого.
