– В чем же? – робко спросила Клементьева.
– В территории! – заявил Мышкин. – Не та у нас территория. Нужно просто перейти на другую. Обсуждение темы прекращаю! – поспешно добавил он, увидев, что Литвак открыл рот. – Информацию принимаем к сведению, а завтра, или когда там, обсудим. Правда, толку не будет. А теперь, Женя, отодвинься от свинины.
Дмитрию Евграфовичу, как всегда, понадобилось ровно семь минут, чтобы убрать полкило буженины – Клюкин, по давней традиции, засек время. Закурив клюкинский фальшивый «парламент», Мышкин нехотя, лениво, как бы между прочим, спросил Литвака:
– Женя, скажи мне, пожалуйста… Отчего ты такой антисемит? Родили тебя таким? Или по убеждению?
Спирт, который Литвак в это момент вливал в себя, фонтаном вылетел наружу. Он схватил себя за горло и зашелся в удушливом кашле. Мышкин терпеливо дождался, когда Литвак придет в себя.
– Все-таки ответь, мне очень интересно. И публике тоже.
– И публике – да! – сверкнул линзами Клюкин.
Наконец Литвак выдавил из себя сипло:
– Кто? Кто антисемит? Я антисемит?
– Ты, Женя. Именно ты, – ласково повторил Мышкин. – Махровый. И вдобавок юдофоб – вообще пархатый. Остался тебе пустяк – записаться в национал-социалистическую партию и гордиться, что вождем-основателем ее был Гитлер вместе с педерастами Ремом и Штрассером.
Литвак вылупил глаза.
– Атас! – завопил Клюкин. – Шары вылезают!
– Вылезают! – подтвердил Мышкин.
– Выпадают, – эхом отозвалась Большая Берта.
– Ты что лепишь, лепило? – с угрозой начал Литвак.
– Говорю тебе со знанием дела и с глубокой грустью, – по-отечески мягко возразил Мышкин. – Первый раз в своей долгой жизни я встречаю еврея, который так ненавидит собственный народ. И хронический алканавт к тому же. Разве можно настоящему еврею так пить? Про свинину вообще не говорю.
Литвак пыхтел, раздувая ноздри, как жеребец после забега. Молча схватил реторту, отпил из горла, отдышался и неожиданно усмехнулся.
– Юмор у тебя, блин… Как может еврей быть юдофобом? Или антисемитом?
– И ты еще спрашиваешь? Меня? – удивился Мышкин. – Ведь это ты юдофоб, а не я. Сам должен знать.
– Как так можно?
– Да очень просто! – пояснил Мышкин. – Чтобы стать антисемитом, точнее, антиевреем, нужно постоянно делать все, чтобы вызвать у людей неприязнь к себе и к своим соплеменникам. В этом смысле ваши расисты не лучше немецких или русских. Разве что до строительства нового Освенцима не дошли. Но дойдут, думаю. А расплатится, за все, как всегда, народ.
– Что ты знаешь о народе? – с презрением спросил Литвак. – Какой народ? Тот, что у нас в холодильнике уложен? Тогда – да! Он такое наговорить может…
– Отвечаю. Вот я русский человек. И я не юдофоб, ты это давно заметил. И я потому так о себе говорю, что не хочу, чтобы евреи, нормальные люди, а не ворье типа Абрамовича с Березовским, уезжали из России. Из единственной страны на земле, которая их никогда не уничтожала. Морды, может, и била иногда – для их же пользы, когда слишком они наглели и упивались своей исключительностью. Но заметь: ариизацию, как в цивилизованной Германии, лапотная Россия не проводила никогда. Россия не сжигала вас в печах Аушвица. Не расстреливала в Бабьем Яре или Саласпилсе. Не изгоняла за границу, как это делали Испания, Англия, та же Германия – страны, которые вы любите больше России… Наоборот, дала не только жить, но и процветать. Она же единственная спасла вас от гитлеровского «окончательного решения еврейского вопроса». Мало того, сделала всё и даже больше, чтобы у евреев появилось свое государство. Если бы не товарищ Сталин, чёрта с два англичане разрешили бы создать Израиль. Особенно возражал тогда самый богатый в мире еврей барон Ротшильд. Своих рассеянных по миру соплеменников он гробу видать хотел, а не в Израиле. А ведь именно в России, которую они, далеко не все, конечно, сейчас так презирают и грабят, им выпала уникальная счастливая судьба. И русская родина им нужна больше, чем какая-либо другая.
– С чего бы это? – хмыкнул Литвак.
– Да с того, идиот, что русский рядом с евреем или, точнее, вместе с ним составляют гениальную пару! Что может быть лучше: безграничный полет творческой мысли русского в сочетании с логикой, организованностью и умением просчитывать все наперед еврея. Пожалуйста: Арзамас-16, где русские с евреями за фантастически короткий срок сделали немыслимое – атомную бомбу. И это в совершенно разрушенной стране! Курчатов, Сахаров, Харитон, Черток… А теперь представим, что вместо Харитона в атомный проект пришел… да хотя бы Чубайс. А вместо Бориса Чертока, другой Борис – Немцов. Или Березовский.
– Сладкая мечта, шеф! – печально прошуршал бородой Клюкин. – Такая же утопия, как город Солнца Кампанеллы! О, если бы так оно и случилось!.. – горестно вздохнул он. – Бога молил бы денно и нощно, чтобы Берия их взял на работу!
– Они бы такого натворили!.. – подала голос Клементьева.
– Вот именно! – закричал Клюкин. – Натворили! Для начала разворовали бы уран. И тогда случилось бы всем нам счастье: Берия расстрелял бы эту банду. Ах, мечты, мечты…
– Я достаточно точно объяснил? – спросил Мышкин у Литвака. – Чтоб ты навсегда меня правильно понял, добавлю: не бывает плохих народов. Бывает плохое воспитание.
Литвак снисходительно усмехнулся и погрозил Мышкину пальцем:
– Э, нет! Шалишь! Мы – богоизбранный народ, и ты это тоже хорошо знаешь.
– Конечно, знаю, – неожиданно согласился Мышкин. – И, в отличие от тебя, правильно понимаю. «Богоизбранный» – сиречь избравший единобожие. Так это надо понимать. Возможно, евреи первыми на Ближнем Востоке отказались от многобожия. Потом остальные подтянулись – будущие христиане, мусульмане… А почему нет? То есть не Бог избрал евреев, а они его. Это очень интересный подход, правда? А, Литвак?
– Антисемитский подход – интересный? – возмутился Литвак. – У кого ты его взял? У профессора Шафаревича? У генерала Макашова?
– Сейчас я тебя удивлю. Впервые на эту мысль я натолкнулся в мемуарах одной интересной тетки. Между прочим, еврейки. Чистокровной.
– Предательница еврейского народа! – фыркнул Литвак.
– Конечно! Фамилия ее Меир, в девичестве – Мабович. Звали Голда. Родом из города Киева. Знаешь такую? Слышал?
Литвак запыхтел, глаза медленно полезли наружу, но ничего сказал.
– Кто ее не знает! – отозвался Клюкин. – Выдающаяся баба. Мать Израиля.
– Да, одна из основательниц современного Израиля. Была министром иностранных дел в правительстве Бен-Гуриона, потом премьер-министром, послом в СССР… Вот из ее книги «Моя жизнь» я и вынес убеждение, что у Бога все народы – его родные дети. Всех Он любит одинаково, как любой родитель любит своих детей. А если это не так и на самом деле, как ты говоришь, Он любит только один народ, которому он дал право грабить, убивать и держать в рабстве другие народы совершенно безнаказанно, то это не Бог, а козел и сучья лапа! Потому что у него этика серийного убийцы, маньяка, кровосмесителя и педофила!
– У меня на этот счет другая информация, – совершенно трезвым голосом спокойно возразил Литвак. – Она не совпадает с твоей.
– Поделись, будь другом. Откуда?
– Из Библии! Священная книга для евреев. И для христиан тоже, что, по-моему, очень странно. Только у нас она называется Тора, хранимая левитами. Так что это мы все-таки вам Бога дали. Подарили, можно сказать, бесплатно, а вы – неблагодарные твари…
Внезапное чувство усталости охватило Дмитрия Евграфовича. Он охотнее всего послал бы Литвака ко всем левитам. Для себя он уже давно нашел ответы, и продолжать спор, совершенно непродуктивный, ему расхотелось. Но на него жадно смотрел Клюкин, горели глаза у Большой Берты. Да и он и сам давно искал случай щелкнуть Литвака по носу.
– Мой выстрел? – спросил он.
– Стреляй, – разрешил Литвак.
– Для начала, – медленно заговорил Мышкин, – надо тебе, Литвак, и всем нам зарубить на носу раз и навсегда следующее… Ты прав, Женя: странным было бы почитание Библии христианами. Добавлю тебе аргумент, Литвак: божественное происхождение Пятикнижия, то есть первой части Библии, состоящей из Ветхого завета, без Евангелия, не признается отцами церкви. Но десятка полтора страниц все же священными считаются. Это те, где содержатся пророчества о пришествии Христа. Потому и называется Пятикнижие, хотя книг шесть… поставь рюмку, Клюкин! – вдруг крикнул он. – Для тебя же стараюсь, темнота!.. Слушай. Так вот, потому и называется у христиан эта часть, идентичная Торе, Ветхим Заветом. То есть, дряхлым, пришедшим в полную негодность, никому не нужным. На руках расползается. Разве что в печку или на помойку.
– А подумал ли ты…
– Подумал! – отрубил Мышкин. – Но даже если я неправ, то все равно остается главный вопрос: какого Бога вы дали миру, а заодно и нам с Клюкиным и Татьяной? Именно того, который присутствует в Ветхом Завете сиречь Торе?
