Надя нажала другую кнопку. К ней вышла тучная мрачная соседка.
— В больнице Аполлония Максимовна, — объявила она. — «Скорая» ее увезла. Стояла у плиты, варила перловку и рухнула.
Учительница находилась в неврологическом отделении 1-й Градской больницы. Надя отправилась туда немедленно.
По обеим сторонам длинного больничного коридора стояли койки. На одной из них лежала Линникова. Маленькая, она едва угадывалась под одеялом — можно было подумать, что кровать пуста, а одеяло горбится, потому что скомкано. Аполлония Максимовна была укрыта им с головой, виднелась только ее макушка. Надя нашла стул и устроилась у изголовья. «Попробовать разбудить? Или лучше не надо?» — не решалась она.
По коридору шла медсестра. Надя остановила ее и спросила, не получила ли больная снотворное.
— Какое ей снотворное! И так все время спит! — огрызнулась сестра и пошла дальше. Надя привстала, наклонилась над Аполлонией и приспустила с ее лица одеяло. У старухи задвигались глаза под веками, словно она пришла в панику.
— Ау! — тихонечко пропела Надя и потянула Аполлонию Максимовну к себе. У той задергались веки. Учительница приоткрыла глаза, часто заморгала, опять их закрыла, потом сморщила лоб и подняла веки выше. Зрачки у нее были расширены, взгляд разъезжался, как у пьяной.
— Пусти, Оля, пусти, — прошептала Линникова. Рот ее растянулся, веки упали, и она опять замерла — в этот раз с подобием улыбки. «Дочь снится!» — догадалась Надя. Она отпустила Аполлонию и поправила одеяло.
— Кончайте посещение, кончайте! Уже девять часов! Стул обратно! — Перед Надей стояла сестра, с которой она недавно говорила.
— Можно мне побыть с бабушкой еще немного? Она так и не приходила в себя.
— Приходила — не приходила, вставайте! После девяти находиться в больнице посторонним не положено. Тут знаешь сколько таких бабушек?
— Где дежурный врач? — резко спросила Надя.
— Еще чего! — совсем разозлилась сестра. — Врач ей понадобился!
Надя все равно добралась до дежурного врача. Молодой человек в халате и чепце, обнаруженный ею в ординаторской, разговаривал по телефону.
— Подожди, детка, — сказал он в трубку и с неудовольствием посмотрел на Надю. Не дослушав о ее страхе за бабушку, он дал ей разрешение задержаться у больной на час.
— А на два — можно?
— Можно, — нетерпеливо бросил врач и спросил в трубку: — Ты еще здесь?
После одиннадцати больница затихла, даже медсестра, все время сновавшая по коридору, пропала. Надя была единственной на этаже, кто не спал. К храпу она уже привыкла, и когда в переполненных больными помещениях остановилось движение, она расслабилась сама и перестала задаваться вопросом, имеет смысл ее сидение у койки Аполлонии или нет. Здесь, в больнице, любое действие, каждая вещь в зависимости от того, как фокусировалось сознание, моментально приобретали или теряли смысл.
Около полуночи Аполлония зашевелилась. Она перевернулась на спину и открыла глаза. Радостный взгляд, с которым старушка очнулась, погас, когда она узнала Надю.
— Вы? Почему — вы? — Аполлония огляделась, и в ее глазах появился ужас. — Больница?!
Надя рассказала учительнице, что с ней случилось — Линникова об этом понятия не имела.
— Не успела! — прошептала она и закрыла глаза.
— Как вы себя чувствуете, Аполлония Максимовна?
— Хорошо, — отозвалась та безразлично. По ее щеке покатилась струйка.
— Ну что вы, что вы, — беспомощно повторяла Надя, не находя других слов.
Линникова перевернулась на бок, попыталась подняться и осела.
— Господи, что ж это? — простонала она.
— Вам плохо?
— Ничего не вижу! Все кружится, искры скачут. Господи, что же это! — бормотала учительница.
Надя вскочила.
— Я за врачом!
— Стой! — панически вскрикнула Аполлония. — Не уходи.
— Вам нужен врач. Я быстро.
— Не уходи, — повторила Аполлония.
Надя опустилась на стул. Старушка потянулась к ней, и Надя взяла ее руку в свою.
— Отходит, — сообщила через несколько минут Линникова, после чего опять забылась. Она просыпалась на пару мгновений и снова засыпала, удерживая Надю в ожидании. Незаметно для себя Надя задремала на стуле.
Около пяти утра Аполлония разбудила свою посетительницу.
— Хорошо, что ты не ушла. Я забыла, как звать тебя, милая? Надежда, значит. И правда, ты — моя надежда. Я только что говорила с Олей. Они с Аликом забирают меня к себе. Все приготовят и придут за мной. И мне надо приготовиться. Ты должна мне помочь, Надюшенька, просить мне больше некого. Поможешь, милая?
— Оля с Аликом? Кто такой Алик? Куда заберут?
— Ты не спрашивай, милая. Ты просто помоги. Я тебе заплачу — у меня деньги есть на сберкнижке. Сберкнижка на предъявителя. Я скажу, где она лежит. Ты должна получить по ней деньги и купить для меня полотно. Какое полотно и сколько, я скажу. За труды ты получишь, уж я тебя не обижу. Привези мне вместе с полотном оставшиеся деньги, и я тебе заплачу. Ты уж помоги мне, милая, не откажи. Поможешь?
Аполлония глядела на свою «надежду» бездонными глазами. Не получив немедленного согласия, она вцепилась в Надино предплечье и сжала его с неожиданной силой. Надя сморщилась от боли и разжала пальцы старухи. Аполлония не сопротивлялась. В ее расширенных глазах появилась влага.
— Последнее? — спросила она в пространство. По всей видимости, ответа ей не было. Она перевела взгляд на Надю и сказала неуверенно: — Должно быть, последнее.
— Что — последнее?
— Последнее унижение. Такая судьба. Восемьдесят два года несет меня судьба от одного унижения к другому, от одного к другому, от одного к другому… — и она еще долго бы так бормотала, если бы Надя ее не остановила.
— Какое же вам сейчас унижение, Аполлония Максимовна? Никакого унижения нет, напрасно вы так.
— Я свою судьбу давно раскусила, — объявила громко старуха. Внемля знаку Нади говорить тише, она перешла на шепот: — Я раскусила ее в Посаде, под Тамбовом, куда она меня бросила в 1929 году. Меня судьба то туда бросает, то сюда, и куда ни бросит — везде унижения. Знаю ее, и все же оказываюсь застигнутой врасплох. Всегда врасплох. Это оттого, что недомысливаю. Готовиться мне надо было раньше к этому часу, вот в чем дело, милая. Знала, что скоро к детям перебираться, а готовиться как надо не готовилась.
— Где ваши дети?
— Далеко мои дети. Очень далеко. Милая, ты уж войди в положение, помоги мне с полотном. Оля сказала, чтоб я ничего шитого не надевала. Я должна одеться в белое сари. Будь добра, купи мне три метра белого полотна. Батист бы был лучше, но где его найти? А может, поищешь батист, милая? Он иногда появляется. — И Аполлония жалко заморгала.
— Я поищу, поищу, — успокоила ее Надя.
— Сберкнижка лежит в верхнем ящике комода, под газетой. На дне ящика постелена газета. Пошаришь под ней и найдешь.
— Аполлония Максимовна, вы подумайте, зачем вам здесь, в больнице, полотно?
— Ты обещала найти батист, — обиженно поправила ее учительница.
— Ну батист. Зачем он вам здесь? Вам надо выздороветь и вернуться домой, и уже тогда думать о батисте.
— К чему мне возвращаться домой, милая? Дети мои, Оля с Аликом, зайдут за мной сюда. Может быть, уже сегодня зайдут. Ты отправляйся сначала в Дом ткани, прямо к открытию поезжай. Если там не найдешь батист, съезди в ГУМ. Я тебе хорошо заплачу. Сколько ты хочешь?
«Проверну дело сейчас!» — решила Надя. И сказала:
— Деньги я не хочу. Если вы и правда собираетесь уезжать, Аполлония Максимовна, оставьте мне ваши книги.
— Бери, конечно, — сразу же согласилась Линникова. — Все бери, так даже лучше — у меня тогда больше денег останется. Если Оля с Аликом вдруг задержатся, будет что нянечкам дать. Теперь в больницах за так ни судна не подадут, ни воды не принесут. Ничего они теперь за так здесь больше не делают. Какое же унижение, какое унижение… — забормотала опять старуха.
— А антиквариат у вас тоже есть, Аполлония Максимовна?
— Есть, милая, есть. — И учительница назвала несколько французских книг.
— И русский антиквариат имеете?
— Нет, русского нет. Чего нет, того нет.
— Я помню, вы мне говорили об одной старой книге. Она вроде церковного содержания… — осторожно начала Надя.
— Ничего я тебе подобного не говорила! — чеканно произнесла Аполлония, и ее глаза, сузившись, поумнели. — Откуда ты это взяла?
— Говорили, говорили, я хорошо помню, — убеждала взъерошившуюся старуху Надя.
— И я хорошо помню! — отрезала Аполлония. — Это он тебя послал?
— Кто?
— Начальник из АКИПа. Может, и ты там работаешь? Господи, как же я сразу не поняла! Это он тебе сказал! Больше некому.
Надя почувствовала, что попалась, и сдалась.
— Аполлония Максимовна, я вам все расскажу по-честному, если вы пообещаете не сердиться.
