Я опускаю голову. Он сидит рядом — прямой, плотный, с темными волосами, собранными в пучок.
— Как все-таки странно, — произносит вдруг Василий. — Тебе не нужен твой дар. А я бы принял его, пожалуй. Я бы справился. Я бы воспользовался им лучше. Может быть, мне удалось бы сделать этот мир более совершенным… ну или хотя бы не таким кошмарно жестоким. Я смог бы исцелять людей. На мои проповеди выстраивались бы очереди… толпы поклонниц в белых платочках, как у отца Иоанна Кронштадтского… скажешь, суетные мысли? Скажешь, я недостойный служитель Господа?
Я пожимаю плечами.
— Может, и так, — соглашается Василий. — Но все это лишено смысла, потому что у меня нет твоего дара. И я гоню прочь эти желания, потому что они греховны. Я только боюсь за тебя, потому что твои испытания еще не закончились.
— Ты о чем?
— Помнишь, я говорил тебе об удивительных совпадениях? Да. Наверно, я должен был сказать тебе раньше. Георгий Константинович оставил духовное завещание. Это, чтоб ты знал, официальный документ. Вчера его вскрыли в присутствии нотариуса. В нем ты упомянут в качестве наследника. Доля в предприятиях и пентхаус в Крылатском. Ты уже миллионер, Артём.
Мое сердце отрабатывает несколько ударов и проваливается куда-то.
— Он не объяснил причин, — говорит Василий. — А теперь уже и не спросишь.
Тепловоз вдали свистит. Грохочут сцепки. Стая ворон поднимается и кружит в небе.
— Пожалуйста… береги себя, — говорит Василий.
Под утро становится холоднее. Я заворачиваюсь в одеяло, как гусеница-листовертка. Обнимаю подушку. Все равно холодно. Я приоткрываю глаза, и сон кончается.
Протирая глаза кулаками, я сажусь на постели. На стене помигивает крохотный красный огонек: там прячется блок управления климатом. Пульт отыскивается на полу. Кнопки еле заметно светятся — этот свет неживой, насмешливый, фосфорический. Одним пальцем я медленно набираю цифры.
И соскальзываю с кровати. Под ногами — мохнатый ковер, от него исходит тепло. Шторы ползут в стороны, как занавес в театре. За стеклом от пола до потолка — панорама громадного города. Огни, огни, цветные пятна, лиловое небо, раскрашенное многослойным предрассветным заревом. И все это в абсолютной тишине.
В первые дни я не мог к этому привыкнуть. Потом притерпелся.
Держась за раму, я прижимаюсь к самому стеклу. Мой зеркальный двойник (длинный, голый, полупрозрачный) тянет ладонь навстречу. Ему холодно и скучно болтаться там, за окном, на высоте тридцать первого этажа. Я не обращаю на него внимания. Я смотрю вниз.
Внизу — освещенная автостоянка. Один за другим, черные жуки-скарабеи выползают за ворота: кто-то из нижних жильцов собирается в свой офис, или в аэропорт, или куда там еще они могут ехать в пять утра.
Где-то далеко, за деревьями, течет невидимая река. Когда рассветет, станет виден неряшливый парк с песочными дорожками и — далеко за рекой — другие тридцатиэтажки с другими пентхаусами, плывущие в тумане, как будто оторванные от земли.
Вероятно, небожители с того берега видят то же самое.
Зато снизу нас не видно.
Если нажать еще одну кнопку, стекло поползет в сторону, и я окажусь на крыше. Это довольно страшно. Ты стоишь на краю, опираясь на балюстраду, как ДиКаприо в «Титанике». И только тонкие полосы шлифованной нержавейки отделяют тебя от вечности. Удивительное чувство.
Стекло запотело от моего дыхания, и прозрачный двойник потерял лицо. Опустив взгляд, я усмехаюсь про себя. Он похудел, этот парень за стеклом. Он выглядит усталым. Даже пентхаус его не излечил. Даже этот нелепый секс на ковре.
Лида позвонила мне две недели назад. Робко поздоровалась.
«Вы не обижаетесь на меня, Артем?» — спросила она.
«За что?» — спросил я.
Лида помолчала. Подышала в трубку.
«Наверно, вам больше не нужна секретарша, — сказала она. — Но может быть, я могла бы…»
Мне вдруг стало смешно.
Она приехала довольно скоро — видимо, на такси. Мы зашли в японский ресторан, что-то пили и разговаривали о пустяках. Потом вернулись ко мне.
Ей понравился мой пентхаус. Это нормально для девочек — оценивать мальчиков по размерам пентхауса. Мой оказался большим, и это ее вдохновляло. Под платьем у нее оказались совсем новенькие, ослепительно белые трусики от Blugirl: одноразовый пропуск в мир гламура.
Утром она прикоснулась к моей руке.
«Артем, — прошептала она. — Ты такой классный».
Я не ответил. И понял, что больше не хочу ее видеть. Мне стало скучно.
Скучно мне и сейчас. Оконное стекло запотело от моего дыхания. Отступив, я кидаюсь на постель.
Полшестого. Рассвет уже растекся на полнеба. Когда лежишь на кровати, в окно не виден горизонт, и перспективы кажутся бесконечными. Только спешить мне некуда.
До настоящего утра еще далеко, а мне никак не заснуть.
Я тянусь за пультом, и шторы сползаются, оставляя от мира узкую полоску.
Может, включить телевизор? Я не жду новостей, но беззвучное мелькание картинок всегда меня усыпляет.
У меня на ладони — горстка специальных таблеток. Они такие приятные на вид. Гладкие. Несколько минут я размышляю, сколько нужно съесть.
Откладываю две. Потом еще две.
Когда-то я мечтал понюхать кокса и посмотреть на город с высоты собственной крыши. Эта мечта сбылась, но я был разочарован. Девушка из ресторана, которую я пригласил к себе в пентхаус, была разочарована тоже.
Может быть, в этот раз все будет иначе?
Правда, это рискованный stuff, сказал мне мой дилер. Как с рыбой фугу: малейший передоз приводит не туда.
Зато пока ты не здесь и не там, — сказали мне, — все круто. Ты видишь картинки. Как будто смотришь телевизор. Только в телевизоре показывают всю твою жизнь. И даже то, что за пределами. Безумно интересно.
Так. Две. Еще две — и программа включится.
На экране — лазурный берег. В Испании сейчас жарко, и море теплое.
Мне хочется пить. Последнее колесо прокатилось с трудом по пищеводу и рухнуло в желудок. Я с трудом глотаю слюну. Это болезненно. Надо бы добраться до воды. Для этого нужно встать.
Я прохожу через темную гостиную: шторы здесь задвинуты с вечера. А еще здесь удивительная итальянская мебель, расставленная в удивительном порядке, сплошь черное дерево с инкрустацией перламутром, а может, чьими-нибудь повыдерганными зубами; тут же телевизионная панель разлилась на полстены, как черный квадрат Малевича, и белые кожаные кресла светятся в темноте. Должно быть, личный дизайнер Жорика был латентным мазохистом. Меня тошнит от его интерьеров.
Дверь ванной комнаты распахнута, там горит свет, и это кажется еще одним неприятным чудом. Светлый прямоугольник все ближе. Ванная выглядит инопланетной капсулой для перемещения во времени. Внутри капсулы — сияющие рычаги, зеркало и стеклянная полочка, а на полочке — высокий хрустальный стакан с белой орхидеей (откуда, зачем?).
Шипящая струя приводит меня в чувство. Я лакаю из-под крана, как кот. Вода чистая и вкусная.
Я нажимаю на рычаг, и наступает тишина. Вскидываю голову: силуэт в зеркале немедленно отступает и сливается с темным провалом двери. Я таращу глаза на зеркало. Оглядываюсь — немножко резче, чем хотелось бы.
Пустяки. Показалось.
Я присаживаюсь на бортик ванны. Абсолютно голый. Мелкая дрожь охватывает меня.
Нужно доползти до кухни, думаю я. Там нормальный холодильник в человеческий рост, электрическая плита и мойка. И зеленые циферки на микроволновке. Простые, дружелюбные вещи. От них не ждешь никаких неприятных отражений.
Нечто движется в темноте. Скользит между черных громадин в гостиной. Словно оторвавшаяся от меня тень бродит там. Потом опускается в кресло и ждет меня.
Поднявшись на ноги, я иду как лунатик прочь из светящейся капсулы в темноту. Есть шанс на автопилоте вернуться в спальню, лечь и накрыться с головой одеялом. И понять наконец, что все это сон.
Если только гости в сновидениях сопят и шмыгают носом.
— Эй, — окликаю я. — Кто здесь?
Вместо ответа там, в кресле, кто-то чиркает спичкой. Пляшущий огонек освещает лицо.
— Здравствуй, Артем, — говорит майор Алексей Петрович. — Значит, на новоселье не пригласил? А мы сами пришли.
Он преспокойно курит сигаретку. Привыкнув к темноте, я вижу, что он улыбается.
Я протягиваю руку к выключателю. Гость мотает головой отрицательно.
— Вы же умерли, — напоминаю я.
— А ты труп видел? — возражает он. — Вот не занимался ты оперативной работой. А то бы знал: нет трупа, нет и состава преступления… ха-ха.
— Не смешно.
— Да уж, — соглашается майор, помолчав. — Смешно не было.
Он опять чиркает спичкой. Кидает ее в камин, и угли волшебным образом разгораются. Веселые огоньки притягивают взгляд. «Рекламный сэмпл адского пламени», — прочитал я в одной книжке.
