Форрестер подошел к краю каменного круга. В обе стороны от него уходили по дуге безмолвные менгиры. Некоторые из них распростерлись, словно погибшие могучие воины. Некоторые, напротив, стояли гордо и вызывающе. Он вспомнил прочитанное о Каслриге, о прямоугольной формации «важного, но неизвестного предназначения». Для того, кто проехал немалое расстояние, чтобы захоронить нечто, это очень подходящее место — самая символическая часть сооружения! Если Каслриг был настолько важен для убийц, значит, они просто обязаны появиться здесь.
Детектив обвел взглядом круг. Чтобы найти нужное место, много времени не требовалось: невысокие камни обрамляли прямоугольный участок возле сильнее всего изъеденных эрозией мегалитов.
Минут двадцать Форрестер исследовал пространство между ними. Он щупал ногой и, присев на корточки, тыкал пальцами в сырую темную землю и насквозь пропитанный водой кислый торф. Заморосил налетевший из Озерного края дождик. Форрестеру на шею посыпались холодные капли. Возможно, он уперся в очередной тупик.
Но в конце концов полицейский заметил кое-что в мокрой высокой траве: узкую полоску взрыхленной земли. Кусочек дерна вынули, а потом положили обратно.
Этого места не заметил бы случайный взгляд; его мог найти лишь тот, кто искал специально, зная, что ищет. Форрестер присел на корточки и принялся голыми руками выкапывать дерн. Он действовал против всяких правил, но просто должен был выяснить все немедленно.
Через несколько секунд пальцы коснулись чего-то холодного и твердого — но это был не камень. Он извлек находку из ее неглубокой могилы и обтер о траву. Это оказался маленький стеклянный флакон, наполненный жидкостью цвета темно-красного рома.
Улицы были красны от крови. Роб шел по старому городу, чтобы встретиться с Кристиной в караван-сарае. Сгущались сумерки. Везде, куда ни глянь, была кровь — на тротуарах, на стенах, в водостоках. Местные жители чуть не поголовно резали овец, коз и делали это публично, прямо на улицах. Роб предположил, что происходящее являлось частью того праздника, о котором упомянула Кристина; тем не менее картина действовала на нервы.
На углу возле башни с часами он остановился, глядя на мужчину, который пытался удержать белую козу между ногами в мешковатых черных шароварах — традиционной курдской одежде. Стиснув животное коленями, курд вынул изо рта дымящуюся сигарету, положил ее на стоявшую рядом табуретку, взял нож с длинным блестящим лезвием и всадил в брюхо козе.
Животное громко завопило. Однако на мужчину это никак не подействовало. Он взял сигарету, затянулся разок и вновь положил окурок. Из разреза текла кровь. Мужчина наклонился, поморщился и яростным движением полоснул ножом по всей длине дрожащего бело-розового брюха козы. Кровь ручьем хлынула на дорогу. Коза больше не орала и не билась, а лишь жалобно постанывала. Веки с длинными ресницами трепетали; она умирала. Мужчина раздернул края страшной раны, и из живота вывалились внутренности. Бледные кишки аккуратно ссыпались в пластмассовый таз, предусмотрительно поставленный на тротуар.
Роб пошел дальше. Кристину он отыскал в сводчатом проходе, который вел к караван-сараю. Очевидно, удивленное и растерянное выражение его лица сказало археологу все.
— Курбан-байрам, — пояснила она. — Последний день хаджа.
— Но почему козы?
— И овцы.
Кристина взяла его под руку, и они пошли по многолюдным улицам, прилегавшим к базару. Отовсюду наплывали запахи еды. Жареной козлятины и вареной баранины.
— Это так и называется: праздник жертвоприношения. Его отмечают в память Авраама и несостоявшегося жертвоприношения Исаака.
— Как же, Курбан-байрам… Его отмечают и Египте, и в Ливане. Я хорошо с ним знаком; только там его называют Эйд… Но, — Роб покачал головой, — там не убивают животных на улицах! Этим занимаются где-то внутри и не брюхо вспарывают, а перерезают горло…
— Да, — кивнула Кристина. — Для жителей Урфы это особый, местный праздник. Потому что Авраам родом отсюда. — Она улыбнулась. — И потому торжество получается таким… кровавым.
Они дошли до небольшой площади, по краям которой располагались несколько чайхан и кофеен, где мужчины покуривали кальян. Многие из них ради Курбан-байрама надели длинные мешковатые черные курдские шаровары. На других были специальные вышитые одеяния. Сидевшие рядом с ними женщины сверкали украшениями и серебряным шитьем на праздничных пурпурных платках. На некоторых красовались сделанные хной татуировки — открытые кисти рук и ступни были обильно, вычурно раскрашены; на платки женщины нацепили массу серебряных побрякушек. Чрезвычайно колоритное зрелище.
Но Роб и Кристина пришли сюда не для того, чтобы смотреть по сторонам.
— Вот. — Кристина кивком указала на небольшой домик, укрывшийся в тени возле дороги. — Здесь живет Бешет.
Накопленная за день жара утекала с улиц, словно вода после наводнения. Роб сжал руку Кристины.
— Удачи.
Кристина пересекла улицу и постучала в дверь. Латрелл подумал о том, сколь необычным и пугающим может показаться Бешету приход западной женщины к нему домой. Когда хозяин открыл дверь, Роб вгляделся в его лицо, увидел на нем удивление и тревогу, которые, правда, тут же сменились щенячьим обожанием. Теперь Роб не сомневался: Кристине удастся выяснить код.
Журналист вернулся на площадь и осмотрелся по сторонам. Его окликнули несколько ребятишек, бежавших куда-то со снаряжением для фейерверка:
— Эй, американ!
— Привет!
— Счастливого Байрама!
Дети рассмеялись, как будто поддразнивали диковинного и опасного зверя в зоопарке, и помчались дальше.
Мостовые все еще были красными от крови, но резня прекратилась. Усатые курды, посасывавшие мундштуки кальянов за столиками кофеен, приветливо улыбались Робу. Шанлыурфа, решил он, очень странное место. Чрезвычайно экзотическое, временами враждебное; и тем не менее ему редко приходилось встречать столь приветливых людей, как здесь.
Латрелл даже не заметил возвращения Кристины, пока та не подошла и не окликнула его.
Вздрогнув, он обернулся.
— Ну как?
— Узнала. Он не обрадовался, но… сказал то, что я просила.
— Отлично. Значит…
— Давайте дождемся темноты.
Быстрым шагом они вскоре добрались до большой улицы, уводящей от старого города. Такси доставило их к дому Кристины, где они провели несколько часов, копаясь в Интернете, стараясь не волноваться, но все же волнуясь. В одиннадцать покинули дом и направились к музею. На улицах стало намного спокойнее. Кровь почти везде смыли; праздник подходил к концу. В небе висела сверкающая кривая сабля месяца. Вокруг шпилей минаретов, как тиары, блестели звезды.
Возле ворот музея Роб окинул взглядом окрестности.
Ни души. Из зашторенных окон дома в соседнем квартале доносились звуки телепередачи на турецком языке. Больше ничего не было слышно. Роб толкнул створку, и калитка отворилась. Ночью в музейном саду ощущалось совсем особое настроение. Лунный свет серебрил крылья демона пустыни Пазузу. Рядом стояли щербатые бюсты римских императоров, застывшие в мраморе воинственные вожди ассирийцев, чьей охоте на львов суждено было продолжаться вечно. Здесь, в саду, дремала в свете луны вся история Шанлыурфы. Из разинутых пять тысяч лет назад каменных клювов шумерских демонов рвался безмолвный крик.
— Оказывается, нужны два кода, — сказала Кристина. — Бешет назвал мне оба.
Они подошли к входной двери. Роб оглянулся, проверяя, не появился ли кто-нибудь поблизости.
Никого. Только машина под большими инжирами. Но у нее такой вид, будто она стоит уже несколько дней. На ветровом стекле пятна от разбившихся гнилых ягод: ошметки мякоти и мелкие семечки.
Дверной замок щелкнул. Роб обернулся и увидел, что главный вход открыт. Латрелл взбежал по ступенькам и догнал Кристину. В музее оказалось жарко — сегодня некому было открыть окна, а кондиционеров здесь не имелось. Журналист стер пот со лба. Ему пришлось надеть куртку, чтобы сложить в карманы все, что могло понадобиться: фонари, телефон, блокноты. В главном зале тускло поблескивала древнейшая в мире статуя, устремившая задумчиво-печальный взгляд обсидиановых глаз во мрак.
— Нам сюда, — сказала Кристина.
Роб разглядел небольшую дверь в дальнем конце помещения. За ней уходили вниз ступеньки. Он дал фонарь Кристине и включил свой. Два луча прорезали мглу.
Подвал оказался на удивление большим. Куда обширнее, чем музей над ним. Во все стороны вели коридоры с бесчисленными дверями. Роб провел лучом вокруг; на полках лежали черепки немыслимо древних горшков, осколки уродливых изваяний, копья, вазы и куски кремня.
— Это же просто необъятное подземелье!
— Да. Под Шанлыурфой сплошь древние пещеры; их тут используют вместо подвалов.
