поднял с пола. А Антон всё смеялся неизвестно чему. Наверное, моим жалким попыткам остановить его. Я хотел напялить на до жути изменённое нечеловеческой сутью тело ветровку, но движением одной руки он оттолкнул меня с такой силой, что я снеся опрокинутый мною же стул, проехался на своей спине до входа в кухню. Больно мне не было. Было жутко от невероятной силы. От того какой злобой вспыхнули жёлтые глаза. Зрачки вновь вытянулись в чёрную нитку. Спина выгнулась, выставляя вверх уродливые острые лопатки. Руки изогнулись в тех местах, в каких у людей не было и не может быть суставов. В два прыжка оно добралось до меня. Именно оно. От человеческого облика ни осталось уже ничего. Но тут осторожно тронуло за плечо и обеспокоенно спросило:
– Я не хотел. Прости пожалуйста. Ты в порядке?
– Больше так не делай.
– Не буду. – закивало существо.
Дверь скрипнула, в сени просочился грязный утренний свет.
– Антоха! Ты дома? – послышался голос Андрея, и он вошёл в комнату. Он явно не ожидал увидеть здесь меня. Он растерялся на секунду и кажется забыл зачем пришёл. – Привет, Женя. – с неестественной вежливостью выдавил он. От безумия, что настигло его ночью, не осталось и следа. На меня глядел самый обыкновенный деревенский мужик, которого я повстречал в первый день. Будто не было никакого разговора. Будто не знал он никаких таинств вселенной, а просто вышел по воду.
– Мы можем тебя проводить до федералки, если хочешь.
Я посмотрел на Андрея, на Антона и в двери. Я дожил до утра. Значит третий вариант у меня всё же есть.
Глава 6. Аллопеция, зуд, появление чешуи.
Станция болотная, 10 июля, 1824г.
«Зима для нас, будто не кончалась. Снегом заметало всё и нам приходилось откапывать себе выход из дома. В ту ночь, когда случился пожар и ураган, погибли все. К нам не заходил городовой. Мы были отрезаны от внешнего мира толщей снега. Первая откопалась Мария. От неё я узнала, что наших мужей больше нет. В живых не осталось ни одного мужчины. Ни заключенных, ни их тюремщиков, ни полицаев, ни военных. Эти месяцы были очень тяжелы. Холодам не было конца и края, пища и вода заканчивались, а в округе не было ни одного животного. Мы таяли снег, чтобы пить. Мы кололи дрова, чтобы топить печи. Мы остались совсем одни. Все оставили нас. Забыли. Но тоски по мужьям и дому не испытывала ни одна из нас. Когда мы отрыли все заваленные снегом дома и смогли собраться. Когда сняли тулупы шубы и шали. Ни одна из нас даже не вскрикнула. Мне самой было некогда прихорашиваться перед зеркалом. Но когда я увидела остальных, я была уверена, что мы выглядим одинаково. Руки не только огрубели от труда, но и покрылись такой же кожей, что и моего мужа. Мы ухаживали друг за другом. Когда кто-то терял зрение или страдал лихорадкой. Когда я сама была слепа, мне уже не было страшно. Я знала, что с моими глазами происходит тоже, что и у моих подруг. И когда я прозрею, я стану видеть не только лучше. Мне больше не понадобятся свечи по ночам, и я с лёгкостью смогу пройти всё поселение в туман.»
– Спасибо, но я хочу остаться и помочь вам. – выпалил я. Оба моему заявлению не обрадовались. И возможно, я бы прочувствовал их недовольство на себе, если бы до всех нас не донёсся женский крик. Он прозвучал на улице совсем рядом, и мы незамедлительно повалили на двор.
В середине улицы, недалеко от колодца стоял забрызганный грязью УАЗИК. Женщина, которая кричала, и мужчина лежали на земле. Вова стоял над ними с сайгой и прижимал мужчину ногой к земле. Настя, как всегда босая, рылась внутри машины выкидывая на дорогу сумки. Она сорвала чётки в зеркала и стала вертеть их в руках, разглядывая на солнце, будто бы нашла драгоценные камни. Она показала их Вове, но тот лишь отмахнулся. Я хотел было подняться над забором и прекратить то, что происходило, но Андрей и Антон крепко держали меня за руки.
Был ещё третий. Ему, судя по всему, удалось убежать от преследователей. Они возвращались со стороны сопок и пятиэтажек, вымотанные и запыхавшиеся.
– Парнишка то спортсмен. – сказал Миша. Он остановился, почти поравнявшись с забором. Он с неприязнью глянул на банки, расставленные Антоном, и плюнул на калитку.
– В лесу ему до обеда не дожить. – крикнул в ответ Вова.
Это была семья. Наверное, ехали с дачи или на отдых. Самые обыкновенные. Не богатые. Отец был крепкий мужик. По военному остриженный. В горке. Чуть дальше от него валялся Макаров. Не моя травматическая пукалка, а нормальное оружие, которое не спасло ни его ни его семью.
– Может вы оставите тачку. Нам нужно на чём-то ездить в город, – везя тяжёлые сумки и оставляя борозды на грязи, Анастасия подошла к Мише. – Эта вместительная, неприметная, как раз подходит для наших дел.
– Разберемся без барахольщицы. – Миша оттолкнул девушку со своего пути.
Женщина уже не кричала. Она тихо плакала. Мужчина лежал молча и глядел на своё оружие, до которого ему не дотянуться.
– Да лан, Мих. Она права. Скоро у нас будет прибавление. А сюда приблудятся дай боги раза два в месяц. Эти для кого?
– Бабу пристрели и метрвоедам, заколебала визжать. – протянул Вова.
– Нет! Живоеду обоих. Нужно, чтобы к переходу он был откормлен и здоров. – чётко сказал Миша.
– Пожалуйста. Не трогайте их. Заберите всё. – мужчина решился подать голос. Он шкрябал пальцами по земле и отплёвывал грязь. Я не мог на это смотреть и не мог ничего сделать. Выбеги я, словил бы пулю лицом или грудью. И отправился бы к мертвоеду. Или ещё какой-нибудь немыслимой твари на корм.
– Ты ведь можешь это остановить? – задал я вопрос Антону.
– Он не может, – ответил за него Андрей. – Как вы кормите своих животных. Кто-то коров и свиней, кто-то любимого пёсика, кто-то экзотичную змею. Так и они. Заботятся о тех, кого привели в этот мир.
Антон не смотрел. Ни на меня или Андрея, не в щелку старого забора на разворачивающееся зверство. Его внутренние веки плотно сомкнулись на глазах. Хотел бы я знать, что творилось в его голове в этот момент. Сожалел ли он хоть немного о судьбе тех людей. Или от человека в нём осталась лишь речь, да немного оболочки.
Михаил, отдышавшись, дошёл до машины и полез за
