нападёт на своего хозяина без причины. Этому же было плевать, сколько Вова привёл сюда жертв и сколько скормил ему человечины со своей руки. Он вгрызся в него, разрывая грудину. Разделил на две половины того, кто приносил ему столько жертв все эти годы.
Я уже слышал и видел, что местные жители не люди, но теперь узрел неоспоримые аргументы. Останки, казалось бы, двух заурядных мужчин были разными. Один человек. Второй нет. Кровь Вовы была скудной и походила на масло. Заместо костей – хрящи. Хрящи повсюду. Вот почему их руки и ноги так неестественно гнулись, а фигуры были такими монструозными. Зверюга в предвкушении оглядывала два истерзанных тела. На них ещё оставалось много мяса, и она не могла решить с чего начать. Она любопытно махала огромным, равным длине туловища хвостом, а потом ударила им о землю, подбросив мелкие камушки. Повернула свою голову в сторону дерева. Ко мне.
Задержав дыхание, я присел и подобрал телефон с земли. Если я умру, никто не увидит доказательств. Никто не узнает об этих ужасах, и они останутся безнаказанными.
Пока я решался на рывок, зловонное дыхание приближалось к моему лицу. Я сжал кулаки, оттолкнулся от земли и тут же упал прямо рожей на камни, споткнувшись о хвост чудовища. Оно опередило меня. Обхитрило. Я перевернулся на спину. Я выглядел, наверное, как жалкий клоп сучащий лапками, в глазах внеземного существа. Я бросался камнями и полз. Я не собирался опускать эти свои лапки, чтобы передо мною не стояло, но оно отвернулось от меня. Потеряло интерес. Оно услышало незнакомую мне, но знакомую ему, гулкую речь. Отрывистые рычащие слова, похожие на гром, выстрел или падение чего-то очень тяжелого с очень большой высоты на асфальт. Говорил Антон. Я мельком увидел его, когда перевернулся уже на ноги, чтобы бежать. Он стоял с вытянутой вперёд рукой, а это существо, поджав свои тонкие ноги, приклонилось перед ним и тыкалось затылком в ладонь. Точно кошка ластится.
Я засмотрелся. Замедлился. Отвлёкся. Моя глупость сыграла со мной злую шутку. Я мог бы пробежать уже метров триста, но я, как замороженный пялился. И теперь, хищный монстр, боднул Антона в грудь, отбросив с пути и понёсся ко мне.
Проносилась ли у меня перед глазами вся жизнь, когда когтистая конечность занеслась над моей головой, а зловонная пасть разверзлась, закрывая весь свет вокруг? Точно нет. Лишь воспалённые клыки, вонь и ужас. А ещё вопрос, пугающий меня больше, чем само чудище. Почему я не видел его в первый раз? Почему тогда, его будто скрывала завеса. Как если бы я и оно находились в разных плоскостях. Тоже самое случилось и с его первой жертвой. Вова видел зверя, а бедняга лишь озирался, ориентируясь на звуки. Вопрос остался для меня тогда без ответа. Я выставил руку перед собой и она попала прямо в пасть. Упёрлась кулаком в нёбо, а локтем в язык. Я думал моя рука лопнет. Разлетится кровавыми осколками костей. Но эта мразь разжала челюсть и завыла оглушительным воем. Одной рукой держа за загривок, другой за хвост, её оттаскивал от меня Антон. Крича что-то, то на нашем, на русском, то на чужом языке.
Он сказал мне бежать, но я не убежал. Я бросил его тогда. Неделю назад. Один на один с тем исчадием ада. Больше такого не повториться. Я подхватил палку с земли и со всей дури вонзил в пасть твари, так, что один конец оставался у меня в руке, внутри пасти. А другой вышел насквозь через макушку.
Ледяная маслянистая кровь полилась с морды на мою руку, пачкая одежду. Гадина забилась в агонии, а Антон. Всё ещё удерживая её за один из костяных выступов, припал к ране ртом и принялся жадно пить то подобие крови, что вытекало из тела. К горлу моему подступила желчь и зажал рот и нос руками, чтобы не начать блевать прямо там.
Я думал, что всё позади. Ужас и угроза рухнула, сотрясая камни, но нет. Зверь из тех тёмных и зловещих измерений, что был повержен поднизшим, не самое страшное, с чем можно здесь повстречаться.
Я не мог провести аналогию, между тем, что делал Антон, и тем, что мы убиваем животных ради пищи и меха. Мы сливаем кровь, разделываем туши, замораживаем и отправляем на прилавки магазинов. Мы, кажется, называем себя гуманными. А они, судя по всему, такими понятиями не оперируют.
Из кустов к нам выполз Андрей.
– Немедленно прекрати! – прикрикнул он на Антона. Он сделал шаг вперёд. Хотел оттащить Цупсмана от туши, но тот взглянул на него с такой яростью, что он едва не поскользнувшись на камнях, отскочил за мою спину.
– Ты ещё не готов, поглощать так много, – пробормотал он еле слышно. – Нам пора.
Я не помню, сколько ещё мы там пробыли, и как долго продолжалcя омерзительный пир Антона. Третьи сутки без сна давали о себе знать. Глаза закрывались сами собой. Слова и фразы пролетали мимо, а суть даже самых простых вопросов мне было не уловить. Я уже не чувствовал страха. Эмоции от пережитого в лесу были тусклые. Сердце не колотилось, руки не тряслись. Общая отупленность не давала мне до конца осознать всё увиденное. Всё, чего я хотел – это лечь и проспать часов двадцать. Наплевав на всякую опасность.
Я несколько раз дремал прямо на ходу, по пути в дом Андрея, а когда мы сели за стол, и он предложил мне поесть, я просто отключился. Ужасные образы прошедших дней тревожили мой сон, но я был настолько вымотан, что не вспомнил при пробуждении не один из них.
За окном была глубокая ночь. Я проснулся на стареньком диване Андрея, пропахшим куревом, пищей и старостью. А разбудил меня женский смех, больше похожий на гогот.
Меня он не волновал. Первым делом я схватился за телефон, чтобы проверить то, что заснял и не обнаружил в галерее никаких видео. Я не мог забыть нажать кнопку. Кто-то нарочно стёр именно их, оставив все остальные данные.
Я вскочил и пошёл на звуки голосов. У Андрея был просто огромный дом. Огромные сени, заваленные всяким хламом. Три комнаты, кухня, чуланы, несуразные коридоры, не законченная пристройка. И всё было заставлено постсоветской и советской мебелью, в виде шкафов, сервантов, венских стульев и стенок-горок. Коробки с книгами, газетами и журналами. Какие-то тумбочки без дверок, со сломанными ножками, ящики, банки, разобранное трюмо. Причём, побывав почти во всех помещениях, я так и
