ты какая! Граф неожиданно возбудился, и даже обрадовался столь острому ощущению. Она, чувствуя, что ему понравилось, прилипла губами к ранке, словно собираясь высосать из тучного Графа всю его кровь. Ему стало не по себе, он грубо оттолкнул девчонку.
– С ума сошла?!
Лиза, с растрепанной головой и блестящими от возбуждения глазами, смотрела на него, облизываясь и прерывисто дыша. Графу показалось вдруг, что это очень важный миг в его жизни. Почему, понять он не мог, но сердито закричал:
– Убирайтесь!
На соседней тахте из клубка переплетенных тел поднялись две головы.
– Прочь! – рявкнул Граф. – Кому сказал? Брысь отсюда. Все убирайтесь! – грозно зарычал он, видя, что проститутки не могут прийти в себя.
Оставшись один, он обхватил голову руками. Тоска. Опять тоска и безысходность. Почему, откуда, зачем? Всю жизнь он держал удачу за хвост, словно это была не жар-птица, а обыкновенная курица, и всю жизнь фортуна была к нему благосклонна. Почему именно теперь, когда у него есть все, к чему он стремился и о чем мог мечтать, именно теперь тоска берет за глотку и не отпускает? Никогда еще Граф не чувствовал себя таким пустым и неуверенным, как в последние дни. Он всегда презирал очкариков, как он называл интеллигентов, за то, что они мучаются разными и бесполезными вопросами, будто бы человеку заняться нечем, как размышлять о смысле жизни, и вдруг осознал всю тщетность и зыбкость своего существования на свете. Зачем? Раньше отвлекался женщинами, то теперь даже неограниченное их количество не приносило разрядки и спокойствия. Он имел достаточно ума, силы и влияния, чтобы выставить Хозяину новые условия, недаром тот его побаивается, но зачем? Граф запросто мог спустить накопленные миллионы, сами по себе они мало значили, и снова их взять, как из ларца, где бы ни жил и ни находился, мог сделать это десять раз подряд, люди везде одинаковы, и пороки их тоже. Но никогда он не ответит на вопрос – зачем! Зачем живет? А значит, никогда не обретет душевного спокойствия, и никогда не будет счастлив.
Запищал телефон. Граф посмотрел на часы. Половина третьего ночи? Долго он ждал этого звонка, кто посмеет? Только тот, кто должен. Он взял трубку, услышал писклявый голос с акцентом. Мавр от волнения картавил и путал слова больше обычного, прервал его кваканье.
– А теперь еще раз. Помедленней!
– Меня обокрали, – рубка всхлипнула.
– Не понял, говори внятно. Что сделали?
– Граф… – очевидно, негр не мог собраться с духом. – Вся партия пропала.
– Что? – Граф не поверил ушам. – Ты соображаешь, что несешь?
– Это страшный человек, – заклокотала трубка, глотая окончания слов и захлебываясь от ужаса. – Я не могу говорить, за мной следят.
– Кто следит?
– Драма! – трубка булькнула, словно гимнастка нырнула в воду.
– Какая драма, – Граф даже выдохнул воздух и снова вдохнул. – Мавр! А теперь утри сопли и говори внятно. Забыл, с кем разговариваешь?
Мавр что-то пискнул и повесил трубку. Вначале Граф взбеленился, как! Сперли чемодан героина, а этот африканец, ублюдок черный, трубки бросает!? Он его с того конца света достанет, на шею кишки намотает, удавит его же потрохами. Мавр не перезванивал, чем отрезал все шансы на прощение. Покипятившись минут пять, Граф успокоился неожиданно для себя. Вот теперь он знает, что делать.
– Рахит! – крикнул он.
Он чувствовал, как к нему возвращается энергия и уверенность в себе. Может, даже хорошо, что его, Графа, обокрали. Драма? Он вспомнил, кто это, война так война. Он ощутил вкус жизни. Не в этом ли причина тоски, что он перестал рисковать, стал излишне благополучен.
– Оглох там?! – Прислушавшись и убедившись, что слуга покинул свой пост, Граф взялся за телефон, набрал номер гарема. – В чем дело? Быстро ко мне.
Не дожидаясь ответа, положил трубку. Мавр напутал, плохо понимает по-русски. Драма? Нет, это не его уровень. Смелый парень, но теперь ему не позавидуешь. Война с Графом, это война со всем городом, война с системой. Мавр, обезьяна! Ему жирафов в саванне пасти. Денег на канал ухлопали немало, да и не в деньгах дело, а в механизме, который не должен давать сбоев. Тут колесики крутятся на силовой подаче, все зацеплено. А он трубки бросает. Граф вдруг обнаружил, что Рахита все еще нет. Из рук вон. Никогда такого не было, чтобы его приказы не выполнялись мгновенно, что в мире творится? Непонятно.
Наконец, дверь бесшумно отворилась, возникла фигура китайца.
– Какого черта? – спросил Граф, не желая срывать гнев на слуге. Рахит был не просто слуга, но доверенное лицо, причем в самых щепетильных вопросах. И он явился не один. Следом за ним в комнату втолкнули Лизу. Граф расстроился окончательно. Это ни в какие ворота. Зачем девчонку притащили? Мир безобразен, отвратителен. Все срывается, идет как попало. Лиза была не просто бледна, она была белее сметаны, и держалась за горло обеими руками.
– Что случилось? Зачем она здесь.
– Повеситься хотела.
– И что теперь! Я врач, скорая помощь? – Граф помолчал, опять эти «блюдца» перед ним. – Зачем?
Как будто нет других вопросов! Зачем, зачем, зачем.
– Она в ванной закрылась, – зачем-то объяснял Рахит, и смотрел виновато, что на него совсем не похоже. – Монтана достучаться не могла, меня позвала. Еще немного и все, из петли вынули. Вот, она записку оставила, предсмертную.
Рахит держал в руке листок бумаги, собираясь подать хозяину. Граф пытался изменить ход всей этой истории, внести оживление.
– У нас новости. Слыхал? Мавр объявился! Поднимай свою команду, поедете по адресу, я знаю, где искать. Чего ты стоишь? Давай сюда.
Граф с отвращением принял лист белой бумаги, включил дополнительный свет над головой. Надо очки заказать, дожил до старости. Предчувствие чего-то очень нехорошего заставило Графа зевнуть, развернул листок, читать никак не хотелось. Лиза стояла перед ним босиком, завернутая в простыню, прическа, сделанная вечером кокетливой укладкой, вся сбилась, локоны перепутались. Не зря же она хотела повеситься, не зря Рахит ее сюда приволок, письмо это! Надо прочитать. Письмо было написано ровным детским почерком, еще и с завитушками. Он читал, шевеля губами.
«Граф, извините, вашего настоящего имени я не знаю. Вы не помните мою мать. Вы ее приучили к наркотикам. Когда она умерла, я воспитывалась у бабушки, потом умерла бабушка. Утомлять рассказом не буду, я повторила жизнь и судьбу своей матери. Я очень плохая девочка, с 15 лет я жила в том мире, который погубил ее, теперь меня. Мир наркотиков, мир продажной любви, это ваш мир. Ваше сиятельство, говорю это с горькой иронией, потому что имела
