— Феминистских анекдотов полно, — сказала Коннел.
— Ладно, извини, ты права, — признал Грив. — Я просто хотел сказать, что не бывает смешных феминистских анекдотов.
Коннел обернулась к нему, и в ее глазах загорелись огоньки.
— Знаешь, почему женщины не сильны в математике?
— Нет. И почему?
Она раздвинула большой и указательный пальцы на два дюйма.
— Потому что им всю жизнь говорят, что это восемь дюймов.
Лукас усмехнулся, Грив тоже слегка улыбнулся.
— Одна забавная шутка за тридцать лет феминизма.
— Тебе известно, почему мужчины дают имя своему пенису?
— Я весь внимание, — ответил Грив.
— Потому что не хотят, чтобы незнакомец принимал за них все важные решения.
Грив опустил глаза.
— Ты слышал, Годзилла? Она смеется над тобой!
Перед тем как они подъехали к муниципалитету, Коннел спросила:
— Что теперь?
— Не знаю, — ответил Лукас. — Нужно подумать. Еще раз почитать документы, которые ты собрала. Поискать там что-нибудь. Ждать.
— Пока он еще кого-то убьет?
— Ждать развития событий.
— Я считаю, что нам нужно надавить на него. Напечатать в газетах портрет, сделанный нашим художником. У меня нет возможности проверить это, но могу спорить, что некоторое сходство с оригиналом существует.
Лукас вздохнул.
— Да, пожалуй, ты права. Я поговорю с Рукс.
Шеф согласилась.
— Мы бросим СМИ кость, — сказала она. — Если только они поверят нам.
Лукас вернулся в свой кабинет и посмотрел на телефон, покусывая нижнюю губу и пытаясь найти какую-нибудь зацепку в расследовании. Простых вариантов, вроде Мусорщика, больше не осталось.
Дверь без стука распахнулась, и Лукас увидел Джен Рид.
— Ой! Мне следовало сначала постучать? Я думала, это приемная.
— Я не такая большая шишка, чтобы иметь приемную. Заходите. Вы, ребятишки, нас просто убиваете.
— Только не я, — ответила она и села, положив ногу на ногу.
После утренней встречи Джен Рид выглядела иначе. Вероятно, ей удалось поспать и немного прийти в себя. Она переоделась в простую юбку и белую шелковую блузку.
— Я хочу принести извинения за Пэм Стерн. Она слишком много времени провела на улице.
— Откуда возникла вся эта история?
— Не знаю. Кто-то позвонил на студию, — ответила она.
— Психотерапевт.
— Я правда не знаю, — Рид улыбнулась. — Но если бы знала, все равно не сказала бы.
— Ах, вот оно что! Корпоративная этика поднимает свою уродливую голову.
— Появилось что-то новое? — поинтересовалась Джен и вытащила из сумочки маленький репортерский блокнот.
— Нет.
— А чего следует ждать?
— Отчета патологоанатома. Возможно, он обнаружит следы крови или спермы убийцы. Если у нас будут образцы, дело сдвинется с мертвой точки. Существует высокая вероятность, что он и прежде совершал преступления на сексуальной почве, а значит, в базе данных есть его ДНК. Таков следующий шаг.
— Хорошо, — сказала Джен и записала что-то в блокнот. — Я буду ждать. Что-нибудь еще?
Лукас пожал плечами.
— Пожалуй, нет.
— Хорошо. Тогда мы можем на этом закончить.
И она ушла, оставив после себя аромат духов.
Но перед тем как она сказала «хорошо», возникла едва заметная пауза. Шанс перейти на другой уровень отношений? Лукас не был уверен.
Коннел зашла к нему через несколько часов.
— Результатов вскрытия все еще нет. У жертвы синяк на лице, как будто кто-то ущипнул ее. Возможно, экспертам удастся получить отпечаток пальца. Но шансов немного.
— Больше ничего?
— Пока нет. У меня тоже одни пустышки, — добавила она.
— А тот заключенный, который видел татуировку «РРР»? Как его звали — Прайс? Если не появится ничего нового, давай съездим завтра в Уопан и поговорим с ним.
— Ладно. А как далеко до Уопана?
— Пять или шесть часов.
— Может быть, слетаем туда?
— Ну…
— Думаю, у меня есть возможность получить в наше распоряжение патрульный полицейский самолет.
Уэзер положила голову на грудь Лукаса.
— Лучше бы вы поехали на машине. Зачем еще один стресс? — проворчала она.
— Мне не хотелось выглядеть трусом.
— Многие люди не любят летать.
— Но им приходится, — ответил Лукас.
Она похлопала его по животу.
— С тобой все будет в порядке. Если хочешь, я дам тебе кое-что, чтобы ты смог немного расслабиться.
— У меня в голове все перепутается. Я потерплю. — Он вздохнул. — Главная проблема состоит в том, что я не участвую в расследовании по-настоящему. Все сделала Коннел, я не могу придумать ничего нового. Не получается. Колесики не вертятся, как раньше.
— Что случилось?
— Я и сам не знаю, в чем дело. Мне никак не найти ниточку, за которую надо потянуть. Если бы мне удалось добыть хоть какую-то информацию, касающуюся личности убийцы, появилась бы отправная точка. А сейчас ничего не остается, кроме как изучать бумаги.
— Ты говорил, что он, возможно, употребляет кокаин…
— Более пятидесяти тысяч жителей Городов-близнецов регулярно нюхают кокаин, — сказал Лукас. — Я могу потрясти кое-кого из дилеров, но вряд ли получится узнать что-нибудь полезное.
— И все-таки это шанс.
— Необходимо нечто большее, и в самое ближайшее время. Он сходит с ума, между двумя последними убийствами прошло меньше недели. Скоро произойдет следующее. Наверняка он уже замышляет его.
Лукас ненавидел самолеты и боялся их. А вот к вертолетам, без всякой на то видимой причины, относился гораздо лучше. Они вылетели в Уопан на маленьком четырехместном самолете. Лукас устроился сзади.
— Никогда не видела ничего подобного, — с едва заметным удовлетворением сказала Коннел.
— Ты преувеличиваешь, — мрачно отозвался Лукас.
Аэропорт расположился на открытом месте, продуваемом всеми ветрами. Коричневая машина штата поджидала их под знаком, сообщающим, что они прилетели в Уопан, и полицейские направились прямо к ней.
— Я думала, ты вышвырнешь летчика в окно, когда нас начало трясти. Ты чудом не взорвался. У меня возникло ощущение, будто у тебя вот-вот лопнет голова, совсем как надувная резиновая лодка, когда давление становится слишком высоким.
— Да-да.
— Надеюсь, перед обратным полетом вы с пилотом поцелуетесь и заключите мир, — продолжала Коннел. — Я не хочу, чтобы он вел самолет и при этом боялся, что ты прикончишь его.
Лукас резко повернулся к ней, и Коннел отступила назад, на ее губах появилась неуверенная и немного испуганная улыбка. Темные очки, белое как мел лицо — Лукас походил на маньяка. Он терпеть не мог самолетов.
Когда они подошли к машине, надзиратель из Уопана бросил газету на заднее сиденье и выбрался наружу.
— Мисс Коннел?
— Да.
— Том Дэвис, — представился тучный спокойный мужчина с розовыми щеками, тусклыми голубыми глазами и гладким, как у младенца, лбом. У него были седеющие усики, чуть шире, чем у Гитлера. Надзиратель улыбнулся, пожал руку Коннел и повернулся к Лукасу. — Вы ее помощник?
— Я пошутила, — поспешно сказала Меган. — Это заместитель начальника полиции Миннеаполиса Лукас Дэвенпорт.
— Ой, извините, сэр, — сказал Дэвис и подмигнул Коннел. — Садитесь, пожалуйста. Нам предстоит небольшая поездка.
Дэвис вспомнил Д. Уэйна Прайса.
— Неплохой парень.
Надзиратель вел автомобиль, не убирая одной ноги с педали газа, а другой — с тормоза. Постоянные рывки вперед и торможение напоминали Лукасу недавний полет.
— Прайс осужден за то, что зарезал женщину. Ее внутренности пришлось собирать с асфальта в ведро, — рассказала Коннел.
Она говорила так, словно речь шла о самых обычных вещах.
— И тем не менее он не входит в десятку худших наших подопечных, — таким же небрежным тоном ответил охранник. — У нас сидят типы, которые насиловали, убивали и ели маленьких мальчиков.
— Да, плохие парни, — сказал Лукас.
— Совсем плохие, — подтвердил Дэвис.
— А что говорят о Прайсе? — спросил Лукас. — Он утверждает, что невиновен.
— Как и пятьдесят процентов остальных заключенных. Впрочем, большинство из них формулируют это иначе. Они твердят, что закон не был соблюден и процесс проходил с нарушениями. То есть они не оспаривают, что совершили преступление, неважно какое, лишь повторяют, что все точки над «i» не расставлены, следовательно, с ними поступили несправедливо. Никто не относится с такой педантичностью к законам, как преступники, — сказал надзиратель.
— А Прайс?
— Я не очень хорошо знаю Прайса, но некоторые парни ему верят, — ответил Дэвис. — Он долго не мог успокоиться, без конца подавал апелляции. До сих пор пишет письма.
— Не люблю тю́рьмы, — призналась Коннел.
