— А сами вы предпочитаете держаться в стороне, — опять упрекнула она.
— Если я поддержу вас открыто, я потеряю доступ в восточноевропейские архивы. Тогда уж лучше сразу поменять профессию. Но как раз теперь, если быть точным — со вчерашнего вечера, мне это делать совершенно не хочется.
Мой ответ ее, кажется, удовлетворил, но полного доверия я у нее не вызывал.
— Что вы хотите за это ваше «участие»?
— Немного больше дружелюбия.
Надя скептически поджала губы и заявила:
— Вы ничего не должны сообщать в печати о кенергийской рукописи, прежде чем будет опубликована моя статья. Договорились?
— Само собой разумеется.
Ее лицо подобрело, и она спросила:
— Вы действительно ничего не хотите?
Я задумался: тот ли это момент, когда можно выпустить мою «муху», все еще продолжавшую жужжать. Надя смотрела на меня изучающе. Я спросил напрямик:
— Вам не интересно посмотреть, что за книги закопали Степан и Аполлония в Пасаде «за огородом, за забором»?
— Ага, вот вы о чем думаете!
— Так вам интересно или нет?
— Интересно, конечно. Только ведь Тамбовская область неблизко. Ехать туда копать огород — нет, я не в том настроении. Может быть, потом как-нибудь.
— А давайте съездим вместе! В следующие выходные.
— Вместе? — изумилась она. — Вы же иностранец. Вам еще визу надо будет получить. Да и не пустят вас в эту глушь.
— Вы лояльнее, чем можно было подумать, узнав о ваших издательских планах.
Она засмеялась:
— Так рискованно же без визы. Вас могут задержать. И меня с вами. Тогда пропали все издательские планы.
— Один мой приятель, тоже славист, спокойно ездил по России без разрешений. Он выдавал себя за эстонца, пользовался только поездом и не жил в гостиницах. По-моему, отличный способ. Ну, что вы молчите? В Посаде вы разузнаете побольше о Степане для вашей статьи.
Она усмехнулась:
— Скажите честно, вы рассчитываете заполучить Степановы книги?
— Я хочу увидеть Степановы книги.
— Только увидеть?
— Пока только увидеть.
— И я должна всему верить? Нашли дурочку!
— Почему дурочку? Я нашел компаньоншу. Только что мы с вами основали joint adventure.
— Что вы имеете в виду? — не поняла она.
— Joint adventure — это разновидность joint venture.
Лучшая разновидность. Она не знала, что это такое joint venture, и моя шутка вызвала у нее раздражение.
— Если мы попадемся, то нас назовут «сообщниками». Это худшая разновидность компаньонов.
— «Сообщники» — в сущности, хорошее слово. Жаль, что оно употребляется в криминальном смысле.
— Нам придется спать в лесу, — заявила без всякого перехода Надя.
— Отлично.
— Палатки у вас, конечно, нет, — размышляла она вслух.
— Я спрошу в общежитии.
— Вы с ума сошли! Не надо привлекать внимание. Палатку для вас я найду сама.
— Собственная палатка, значит, у вас имеется?
— Есть папина палатка. Она, кстати, двухместная. — Надя посмотрела на меня пытливо. — Я без предрассудков. Что касается меня, можно переночевать и в одной палатке. Как вы?
— Я тоже без предрассудков.
— Что ж, тогда проблем нет. Спальный мешок я вам достану. Надо будет взять еще лопату и топор.
— А топор зачем?
— На всякий случай. Только как быть с лопатой? У лопаты длинная ручка, ее в рюкзаке не спрячешь.
— Ручку надо будет из лопаты вынуть и засунуть ее в рюкзак отдельно. Чтобы она не очень высовывалась, ее можно немного укоротить. Я к вам заеду по дороге на вокзал и помогу с лопатой.
— Не надо ко мне заезжать. Ручку я могу сама укоротить.
— С вами не пропадешь.
— А с вами? — спросила она насмешливо.
«Слабым — слово, сильным — безмолвие.
Слабым — порядок, сильным — простор.
Слабым — тепло, сильным — прохлада.
Слабым — утро, сильным — ночь».
Через два дня мы встретились у входа на Павелецкий вокзал, откуда идут поезда на Тамбов. Я поставил на асфальт свою дорожную сумку рядом с объемным Надиным рюкзаком, из которого торчала ручка лопаты.
Надя сказала:
— Давайте перейдем на «ты». Мы поедем как парочка.
Без косметики, в джинсах и кедах, с заплетенными в косицу волосами, она была похожа на школьницу. Приятная неожиданность. Надя перевела взгляд на мою сумку и заметила:
— С ней ты выглядишь иностранцем.
— Эстонцы и выглядят иностранцами.
— Ну уж прям, — пренебрежительно возразила она. — Да и потом, мы туристы. Туристы ходят не с сумками, а с рюкзаками.
— Давай поменяемся: я понесу твой рюкзак, а ты мою сумку. Ты сама с ней подозрений не вызовешь, да и мой багаж, я думаю, легче твоего.
— Хорошо. К тому же в рюкзаке лежат твои вещи.
— Я не понял.
— Открой его.
В рюкзаке сверху оказались брезентовая куртка и кепка.
— Это тебе, — объявила Надя. — Так ты будешь меньше бросаться в глаза.
Куртка была из категории безразмерных, подошла и кепка.
— Это, наверное, вещи твоего отца?
Она кивнула.
— Ты посвятила его в курс дела?
— Это не требуется, — сказала она коротко. — А ты совершенно преобразился. Нашим человеком стал, хоть Борей называй. А может, и правда будет лучше, если ты на время нашей поездки станешь Борей?
— Как в фильмах о шпионах?
Она засмеялась:
— Ты прав, это глупо. Твой акцент, твое лицо — нет, за русского тебе никогда не сойти. Оставайся эстонцем. Я только не знаю эстонских имен.
— Я тоже. Зови меня просто Берт.
И мы отправились за четыреста километров от Москвы, в Тамбовскую область, на реку Совуть, чтобы провести выходные на природе. Так делают многие парочки.
Пока поезд проезжал по Московской области, в вагоне была давка, и мы с Надей стояли в проходе. Часа через два я смог наконец занять место у окна. Надя устроилась напротив и, достав из рюкзака книгу, уткнулась в нее. Настала благодать спокойного путешествия. Не хватало только кофе. Я достал из сумки прихваченную с собой бутылку минеральной воды, выпил из горла, вытянул ноги и отвернулся к окну.
То, что я за ним видел, можно было коротко определить как «неуют». Он меня к себе притягивал. Можно типизировать людей по тому, как они себя чувствуют в той или иной среде, и у каждого типа выявится свое идеальное окружение. В моем идеале должна присутствовать определенная доля хаоса. В Голландии мне его не хватало.
— Похозке на Эстонию? — донесся до меня голос Нади. Она оторвалась от книги и смотрела на меня дразнящее.
— Не очень.
— Я так и думала. После Эстонии наша провинция выглядит диковатой.
— Что-то в этом роде, — подтвердил я и заметил, что этого не стоило было делать: Надя поджала губы. — Мне это как раз нравится, — добавил я, и это было правдой.
— Интересно, чем же?
— Мерой беспорядочности. Почти везде усматриваются попытки организовать пространство, и почти везде оно недоорганизовано. Что-то валяется, что-то перекошено, что-то забыто. Уже не хаос, еще не порядок.
— Как может нравиться беспорядочность? — не поверила она.
— Порядок, а точнее — упорядоченное пространство, вызывает у меня тоску. Нет ничего тоскливее голландских полдеров.
Надя покосилась на нашего соседа — пожилого мужчину, сидевшего на моей лавке, который всю дорогу дремал.
— В Эстонии много полдеров, — поправился я. — Ты знаешь, что это такое?
— Я никогда не была в Эстонии.
— Полдеры — это отвоеванная у моря земля. Она планомерно обживается. Дороги там словно прочерчены по линейке, вдоль них — одинаковые деревья на одинаковом расстоянии друг от друга.
В этот момент мы проезжали кривой, поросший травой проселок между лесом и полем, местность без прямых линий.
— Вот мой идеал! — указал я на него.
Надя поджала губы.
— По этой дороге после дождя не проехать, — заметила она сухо.
— Я ведь только о пейзаже.
— Известное дело: там, где хорошие дороги, тоскуют по бездорожью, там, где бездорожье, тоскуют по хорошим дорогам, — сказала Надя и опять уткнулась в книгу.
Взаимопонимание оставалось проблематичным.
Мы пересели с поезда на автобус и примерно через час добрались до места. Посад оказался большим грязным селом. Лай собак перекатывался по нему вдоль и поперек. На улице, что вела к Совути, нам попался только один человек. Из открытых окон домов пахло едой — было время ужина. Наша улица упиралась в другую, которая шла параллельно реке. Еще не доходя до перекрестка, мы увидели слева Благовещенский монастырь. Он оказался внушительных размеров и выглядел на расстоянии неплохо сохранившимся, если не считать обломанную колокольню. Напротив него должен был находиться домик Гридиных, где жили Степан и Аполлония. Мы уже договорились, что Надя пойдет его разыскивать утром одна. А завтра вечером, когда стемнеет, мы отправимся туда вдвоем копать.
