— Быстро? — произнес Клод. — Да это же самый медленный пес, которого я когда-либо встречал!
— Тогда зачем было его покупать?
— Ну, — буркнул он, сострив хитрую и загадочную мину на грубоватом лице, — мне сдается, что он, пожалуй, немножко похож на Джеки. Как ты думаешь?
— Вроде бы похож, в самом деле…
Он отдал мне поводок, и я повел нового пса в дом обсушиться, а Клод, обогнув дом, зашел в сарай за своим любимцем. Когда он вернулся, и мы в первый раз поставили их рядом, то, помню, он отступил и выпалил «Господи Иисусе!», замерев, будто перед ним встал призрак. Дальше он действовал быстро и спокойно — опустился на колени и принялся сравнивать собак, осторожно и методично. С каждой секундой в нем нарастало волнение, и от этого казалось, что в комнате становится все теплее и теплее. Он продолжал осмотр долго и молчаливо и при этом сличил по масти все пальцы на лапах, включая рудиментарные, а таковых у каждой собаки — восемнадцать.
Наконец он поднялся:
— Послушай, прогуляй-ка их несколько раз туда-сюда по комнате, ладно? — и Клод простоял пять-шесть минут, прислонясь к плите и наблюдал за ними, склонив набок голову, покусывая губы и хмурясь. Потом, будто не веря собственным глазам, опять опустился на колени — проверить еще раз, но посреди осмотра вдруг вскочил и уставился на меня. Лицо у него напряженно застыло, а вокруг глаз и носа кожа странно побелела.
— Ну ладно, — произнес он дрогнувшим голосом. — Знаешь что? Порядок. Мы разбогатели…
А потом начались долгие тайные совещания на нашей кухне; план был разработан во всех деталях, и мы выбрали наиболее подходящий беговой трек. Каждую вторую субботу, два раза в месяц, мы закрывали мою бензоколонку и, невзирая на потерю дневной клиентуры, везли двойника в Оксфорд. Там на поле, неподалеку от Хеддингтона, имелся небольшой паршивенький трек — ничего особенного, лишь цепочка стареньких столбиков со шнурами, обозначавшими дорожки, перевернутый вверх тормашками велосипед, тянущий ложного зайца, и загородка с шестью дверцами. Миновало шестнадцать недель: восемь раз мы привозили туда двойника и зарегистрировали его у мистера Фиси. Сколько же пришлось простаивать в толпе, под леденящим дождем, ожидая, когда на грифельной доске мелом напишут имя нашего пса. Мы назвали его Черная Пантера. Когда наступал его черед, Клод всегда вел его к дверцам — я же ожидал на финише, чтобы не дать добраться до него файтерам — собакам, которых втихомолку приводили на бега цыгане, чтобы разорвать на куски какого-либо пса по окончании состязаний.
Но было, пожалуй, во всем этом и нечто грустное: если призадуматься о том, сколько раз нам пришлось возить пса в такую даль, а потом смотреть и молиться, чтобы он пришел последним — невзирая ни на какие случайности. Конечно, молиться при этом было необязательно, а если говорить всерьез, мы и на минуту не поддавались беспокойству — ведь старина просто-напросто не мог бежать галопом. Он бежал точь-в-точь как краб. И не был последним лишь раз — когда желтовато-коричневый пес по кличке Янтарная молния попал лапой в ямку, получил перелом и финишировал на трех ногах. Но даже и тогда наш побил его еле-еле. Вот таким-то образом мы и добились того, что он расценивался как совершенно безнадежный, а в тот день, когда мы привезли его туда последний раз, все букмекеры, выкрикивая его кличку, упрашивали игроков ставить на него, обещая выплату от двадцати до тридцати к одному.
И вот пришел этот солнечный апрельский день, и настал черед подменить его на Джеки. Клод сказал, что двойника гонять больше не следует, потому что мистеру Фиси это может надоесть и тогда он просто вышвырнет его с состязаний. Клод считал, что наступил точный психологический момент и Джеки должен победить где-то на тридцать-пятьдесят корпусов.
Джеки он получил еще щенком, и сейчас псу было лишь пятнадцать месяцев, но бегун он был хороший, быстрый. В бегах он никогда не участвовал, но мы знали, что скорость у него есть, потому что с семимесячного возраста Клод каждое воскресенье возил его на маленький частный трек в Эксбридж, где и гонял на время, — Джеки пропустил гонки только раз из-за положенных прививок. Клод сказал, что, может быть, ему и не хватит скорости, чтобы победить собак, идущих у мистера Фиси по первому разряду, но в той компании, где он числится сейчас, он сможет выиграть двадцать или минимум десять-пятнадцать корпусов, даже кувыркнувшись разок через голову.
Итак, нынешним утром мне следовало сходить в местный банк и снять со счета пятьдесят фунтов для себя и пятьдесят для Клода — их я ссужу ему под аванс к зарплате. Затем в двенадцать часов нужно будет закрыть бензоколонку и повесить на одну из помп уведомление «Закрыто на весь день». Тем временем Клод запрет двойника в заднем сарайчике, посадит в автофургон Джеки, и мы тронемся в путь. Не могу сказать, будто я волновался так же, как Клод, но ведь для меня-то не решались такие серьезные задачи, как покупка дома и возможность жениться. Да и нельзя сравнивать меня с Клодом — ведь тот чуть ли не в конуре родился, рядом с борзыми, и ни о чем ином целыми днями не думал, кроме домика, разве что по вечерам о Клариссе. У меня же было свое занятие — карьера владельца бензоколонки, не говоря о торговле подержанными автомобилями; но если Клоду захотелось повалять дурака с собаками, я ничуть не против, особенно в таком деле, как сегодняшнее — если оно выгорит. Но, по правде, каждый раз, когда я думал о том, сколько денег мы ставим на это и сколько можем выиграть, у меня в животе что-то вздрагивало…
Наконец псы позавтракали, и Клод вывел их на короткую прогулку в поле неподалеку, а я оделся и поджарил яичницу. Потом отправился в банк и взял все деньги однофунтовыми банкнотами; оставшееся до полудня время пролетело за работой по обслуживанию клиентов.
Ровно в двенадцать я закрылся и повесил на помпу объявление. Из-за дома показался Клод, он вел Джеки и нес красновато-рыжий чемодан.
— Зачем это?
— Для денег, — ответил Клод. — Ты сам говорил, что никто не в состоянии унести в карманах две тысячи фунтов.
Стоял прекрасный весенний день, все было окрашено в желтые тона, живые изгороди взрывались почками, а солнце сияло сквозь бледно-зеленые листья старого бука, растущего напротив, через дорогу. Джеки выглядел отлично, шкура у него блестела, как черный бархат, а мускулистые ляжки выпирали, будто дыни. Пока Клод укладывал в фургон чемодан, пес продемонстрировал короткий танец на задних лапах, затем взглянул на меня снизу вверх и улыбнулся, будто знал, что отправляется на бега, чтобы выиграть две тысячи фунтов и покрыть себя славой. Джеки обладал самой широкой и очеловеченной ухмылкой из всех, какие мне довелось видеть: он не только приподнимал верхнюю губу, но и ухитрялся растягивать пасть так, что виден был каждый зуб, кроме, может, одного-двух коренников. Каждый раз, когда он улыбался, я невольно прислушивался, словно ожидал, что он ко всему прочему еще рассмеется.
Мы влезли в фургон и отправились: я сел за руль, Клод рядом, а Джеки стоял сзади на соломе и поверх наших плеч глядел сквозь ветровое стекло. Клод то и дело оборачивался, пытаясь заставить пса лечь, иначе его могло выбросить на крутом вираже, но тот был слишком возбужден и лишь скалил зубы в ухмылке и размахивал огромным хвостом.
— Ты получил деньги, Гордон? — Клод курил сигареты одну за другой и никак не мог усидеть на месте.
— Да.
— Мои тоже?
— Всего у меня сто пять фунтов: пять, как ты говорил, для заводилы — чтобы он не остановил зайца и не вышло фальстарта.
— Годится, — и Клод жестко, как на сильном морозе, потер ладони. — Годится, годится, годится…
Мы проехали по узенькой Хай Стрит посреди поселка Грэйт Мисенден и заметили старика Рамминса, бредущего в пивную «Конская голова» за своей утренней пинтой; на выезде из деревни мы свернули влево и перевалили через холмистый Читтерс в направлении Принсес Рисборо, а уж оттуда до Оксфорда оставалось миль двадцать с небольшим.
Наступила тишина, и тут оба мы вдруг оказались под воздействием какого-то внутреннего напряжения: мы продолжали спокойно сидеть и молчать, но каждый переживал в душе свои сомнения и опасения, не давая им выхода наружу. Клод продолжал курить, выбрасывая недокуренные сигареты в оконце. Обычно в подобных поездках он болтал как заведенный и всю дорогу в оба конца трепался о собаках — какие штуки он с ними проделывал, что за работенки ему подворачивались, какие места он повидал и сколько денег выиграл. При этом выплывали всякие разности о людских ухищрениях с собаками, о воровстве и жестокостях на собачьих бегах. Но сегодня, как мне показалось, он был не в состоянии болтать, то же происходило и со мной. Я следил за дорогой и пытался не думать о ближайшем будущем, вспоминая разные байки, поведанные Клодом из его практики собачьих бегов.