— Более чем достаточно, чтобы изучить оборотную сторону портрета и похитить то, что там было спрятано. Что сказал Томас по поводу нот?
— Сказал, что, возможно, это ноты произведения, которое Бетховен писал в тот момент, и что это дает нам возможность установить дату написания портрета. Я помню, он говорил, что существует известный портрет, где Бетховен изображен с рукописью «Торжественной мессы» в руке.
— Что еще произошло в тот вечер?
— Вскоре после того как Томас обнаружил портрет, он стал проявлять волнение и нервозность и выказал желание покинуть виллу. Что, разумеется, и сделал, несмотря на протесты Софи, которая принялась ругать его и даже назвала невежей из-за того, что он хотел оставить нас так скоро.
— Значит, он ушел без дочери?
— Да, Софи оставалась с нами еще примерно час. Это было странно, поскольку за ужином Томас был очарователен и разговорчив. Он как раз начал работу над реконструкцией Десятой симфонии и беспрерывно рассказывал истории о Бетховене. Он был замечательный raconteur.[15]
— Он немного нас разыгрывал, — добавила княгиня. — В хорошем смысле слова. Я хочу сказать, он часто говорил шутливо, но без язвительности или пренебрежения. Шутка или, если хотите, ирония выражали его сердечность. Кроме того, мой муж — настоящий меломан, и они с самого начала поладили друг с другом.
— Погодите, — перебил Матеос, слегка приподняв правую бровь, как делает известный современный телеведущий. — Что-то я не пойму. Бонапарт, который любит музыку?
— В этом смысле я пошел в Жерома, а не в Наполеона. Музыка очаровала меня с детства.
— И я могу это подтвердить, — поспешила заверить княгиня. — Муж помог мне с помощью музыкотерапии справиться с небольшим расстройством здоровья, случившимся некоторое время назад.
— Жена страдала от бессонницы, — объяснил Бонапарт, не знавший, что Делорм уже рассказал об этом Матеосу. — Мы перепробовали самые разные методы лечения, но все безрезультатно, и тут я вспомнил Баха и «Гольдберг-вариации». Вероятно, вам знакома эта история.
— Я что-то об этом слышал, — солгал Матеос, стараясь казаться более образованным, чем на самом деле, — но помню смутно.
— Рассказывают, что богатый берлинский аристократ, граф Кайзерлинг, страдал жестокой бессонницей и заказал Баху пьесу, чтобы придворный клавесинист Иоганн Готлиб Гольдберг развлекал его по ночам. Бах написал «Гольдберг-вариации». И здесь, в Испании, я думаю, кастрат Фаринелли тоже пел их Филиппу Пятому, когда тот не мог сомкнуть глаз.
— Да, мне известна эта история, — снова солгал инспектор.
— Узнав, что в Аяччо существует клиника музыкотерапии, я рассказал об этом жене и, хотя я буквально приволок ее туда, считаю, что это самое удачное решение, которое мы приняли за последние годы. Разве не так, chérie?[16]
Княгиня хранила молчание, но по глазам ее было видно, что она вот-вот расплачется, взволнованная воспоминаниями об этом трудном времени.
— Князь, вы сказали, что Томас говорил за ужином о Бетховене. Я думаю, он не упоминал ни о какой рукописи.
— Нет. Он только сказал нам, что ему придется сочинить большую часть музыки, поскольку материала для реконструкции очень мало.
— Он не сказал, доволен ли он тем, что уже сделал?
— Раза два он произнес что-то вроде «да простит меня Бетховен», словно давая понять, что его талант и все его усилия — ничто в сравнении с гением великого композитора.
— Отец Софи, судя по всему, был человеком осведомленным, — заметила княгиня. — Когда мой муж изложил свою теорию насчет того, что Наполеона отравили, Томас предложил собственную гипотезу. Он многое знал о ядах той эпохи и утверждал, что и Бетховен, и Наполеон умерли от случайного отравления.
Разговор прервал жуткий грохот упавшего на пол подноса с бокалами. Шум был такой, словно весь второй этаж Эйфелевой башни, включая ресторан, рухнул на Марсово поле. Никто не отчитал за это безобразие бармена, ибо он, казалось, не имел к этому никакого отношения. В этот момент Матеос твердо решил никогда не назначать любовные свидания в «Пти Карлтоне».
Придя в себя, инспектор продолжил расспросы о том, что именно Томас рассказывал о Бетховене.
— Вы говорили об отравлениях.
— Отец Софи, — сказала княгиня, — объяснил нам, что в девятнадцатом веке мышьяк в сочетании с другими веществами применялся для окраски обоев и в очень влажном климате, как на острове Святой Елены, яд мог испаряться и отравлять воздух дома, в котором жил император.
— А Бетховен?
— Если верить Томасу, Бетховена отравил Сальери. Вы слышали о нем?
На этот раз Матеосу не пришлось лгать, чтобы скрыть пробелы в своем образовании, — благодаря фильму «Амадей» Сальери прославился на весь мир.
— Сальери? Тот, что убил Моцарта?
— Именно. Томас говорил, что Сальери убил не Моцарта, а Бетховена. В доказательство своей любопытной теории, — продолжал князь, — Томас рассказал нам о том, что Бетховена отравили свинцом. Кажется, какой-то американский медицинский институт, получив возможность сделать химический анализ черепа и волос Бетховена, обнаружил, что содержание свинца в его организме в сто раз превышает норму. Исследование подтвердило, что Бетховен не мог получить большие дозы свинца в детстве и юности, прошедших в его родном Бонне, поскольку это сказалось бы на его умственном развитии, а значит, отравление следует отнести к венскому периоду его жизни. В то время у него начались тяжелые расстройства пищеварения, хронические боли в животе, приступы раздражительности и частые депрессии. Никто из врачей, к которым он обращался, не смог порекомендовать ему эффективное лекарство. Ученые, сказал нам Томас, сумели также опровергнуть давнее подозрение, будто бы Бетховен умер от сифилиса, поскольку не нашли в его останках следов ртути, которая была в то время самым распространенным средством для лечения этого заболевания. Но в результате ученые, по мнению Томаса, пришли к совершенно неправильным выводам, предположив, что свинец попал в организм Бетховена вместе с водой, пищей или при пользовании столовыми приборами. Одним из любимых блюд Бетховена была рыба, а в то время воды Дуная были загрязнены содержащими свинец отходами расположенных вдоль берега фабрик, число которых все увеличивалось. К тому же композитор имел привычку пить красное вино, и причиной отравления можно считать свинцовые бокалы, имевшиеся у него в доме, или даже вещества, которые венские трактирщики обычно подсыпали в суп. Томас отмел все эти теории, вплоть до последней, которую отстаивал глава Отделения судебной медицины Венского университета. Согласно этой теории, один из врачей, лечивших Бетховена от желудочных заболеваний, доктор Андреас Ваврух, прописал ему лекарство, содержащее слишком большое количество свинца, и тем самым в каком-то смысле непреднамеренно его убил.
— Я помню эту заметку. Ее публиковали по всему миру. Почему сеньор Томас был не согласен с версией случайного отравления?
— Он говорил, что у Бетховена, как и у него самого, была масса врагов. И что отравить в то время было легко. А так как из-за ограниченных возможностей судебной медицины доказать факт отравления никто бы не смог, вполне естественно предположить, что Бетховен умер от руки одного из тех, кого он оскорбил, а таких было множество.
— Мне трудно поверить, что у Бетховена, чья музыка сегодня служит символом всеобщего согласия, было много врагов.
— Именно это я сказал во время ужина. Но Томас сказал, что нам не следует обольщаться на этот счет. Своими политическими идеями Бетховен возбуждал ненависть, поскольку всегда был страстным республиканцем; своим неприятным характером он мог обидеть публику, в том числе аристократов, которые финансировали его творчество, а его огромный талант совершенно затмевал современных ему пианистов и композиторов. Сам Бетховен в письмах того периода не раз признавал, что существует множество людей, желающих ему зла. В самом известном письме, написанном в тысяча восемьсот первом году другу, доктору Вегелеру, где композитор впервые решился упомянуть о проблемах со слухом, он выразился так: «Будь у меня какая-то другая профессия, это было бы еще терпимо, но при моей профессии ничего ужаснее быть не может. Что станут говорить по этому поводу мои враги, которых немало!»
— А Томас рассказывал, каким образом Бетховен возбудил ненависть Сальери?
— Судя по всему, итальянский композитор, предполагаемый убийца Моцарта, довольно долго поддерживал дружеские отношения с Бетховеном. И хотя точно известно, что Сальери присутствовал на многолюдных похоронах Бетховена, он также приходил на скромные похороны Моцарта, что опровергает толки о его неприязни к покойному. Сальери в течение многих лет преподавал Бетховену драматическую и вокальную композицию и, по всей видимости, находился в теплых, сердечных отношениях со своим учеником, который посвятил ему несколько сонат для скрипки и фортепьяно. Однако с того момента, когда Сальери позволил себе раскритиковать единственную оперу Бетховена «Фиделио», отношения между ними стали портиться, и в тысяча восемьсот девятом году Бетховен категорически утверждал, что Сальери его враг: «Герр Сальери, мой ярый враг, сыграл со мной злую шутку».
