Глава 4
Бэзил Дженрет был настроен весьма благодушно. После обследования Бентон привел его в небольшой кабинет и закрыл за собой дверь. Они сели за стол друг против друга. Бэзил был спокоен и вежлив. Всплеск эмоций в магнитной камере продлился у него не больше двух минут. Когда он успокоился, доктор Лейн уже ушла. Он так и не увидел ее и вряд ли когда-нибудь увидит. Бентон этого не допустит.
— Голова не кружится? — участливо спросил он.
— Отлично себя чувствую. Классные испытания. Мне всегда нравилось тестироваться. Я знаю, что у меня все высший класс. А где фотографии? Вы же обещали.
— Мы никогда не показываем их пациентам, Бэзил.
— Я же все правильно сделал. Все по высшему разряду.
— Значит, вам понравились испытания?
— В следующий раз обязательно покажите мне фото!
— Я никогда не обещал вам этого, Бэзил. Так вы получили сейчас удовольствие?
— Здесь, наверное, нельзя курить?
— Боюсь, что нет.
— Ну и как выглядит мой мозг? Надеюсь, неплохо? Вы там что-нибудь увидели? Глядя на мозги, можно определить, умный человек или нет? Если бы вы показали мне фотографии, то могли бы сравнить их с теми картинками, которые сидят у меня в мозгу.
Сначала Дженрет говорил спокойно, потом начал частить, глаза его остекленели. Он долго распространялся насчет своего мозга, предполагая, что ученые могут расшифровать то, что там находится, а там, по его убеждению, много чего было.
— Много чего? — переспросил Бентон. — Что вы имеете в виду, Бэзил?
— Мою память. Вы можете заглянуть в нее? Посмотреть, что там хранится, покопаться в моих воспоминаниях?
— Вряд ли.
— Неправда. Держу пари, когда вы делали все эти ваши бип-бип, бэнг-бэнг и тук-тук, у вас на экране появлялись картинки. Вы просто от меня скрываете. Их было десять, и вы видели их все. Видели десять картинок, а не четыре. Вы думаете, их было четыре? На самом деле их было десять. Вы бы и сами все узнали, если бы показали мне фотографии. Потому что их как раз столько, сколько у меня в мозгу. Не четыре, а десять.
— О каких картинках вы говорите, Бэзил?
— Я вам просто мозги пудрю. — подмигнул ему Дженрет. — Где моя корреспонденция?
— Какие картинки мы могли увидеть у вас в мозгу?
— Этих глупых телок. Мне не дают мою почту.
— Вы хотите сказать, что убили десять женщин? — невозмутимо уточнил Бентон.
Бэзил улыбнулся, словно в голову ему пришла какая-то мысль.
— Теперь я могу двигать головой. Никаких намордников. А на меня наденут намордник, когда будут делать укол?
— Вам не будут делать укол, Бэзил. Это часть нашей договоренности. Вам заменили смертную казнь пожизненным заключением. Помните, мы говорили об этом?
— Потому что я сумасшедший, — с улыбкой кивнул Бэзил. — Поэтому меня сюда и упекли.
— Нет. Я объясню вам все снова, потому что для нас важно, чтобы вы все понимали правильно. Вы находитесь здесь, поскольку согласились участвовать в нашем исследовании. Губернатор Флориды разрешил перевести вас в эту клинику, но власти Массачусетса потребовали, чтобы он заменил смертный приговор на пожизненное заключение. У нас в Массачусетсе нет смертной казни.
— Я знаю, что вы хотите увидеть этих дамочек. Увидеть так, как я их помню. Они сидят у меня в башке!
Бэзил прекрасно знает, что чужие мысли и воспоминания увидеть невозможно. Он, как обычно, хитрит. Ему хочется заполучить фотографии вскрытия, чтобы дать волю своим необузданным фантазиям. Как всякий психопат с комплексом нарциссизма, он обожает внешние эффекты.
— Это и есть ваш сюрприз, Бэзил? То, что вы убили десять женщин, а не четыре, как это считалось раньше?
Бэзил покачал головой:
— Был один случай, о котором вам будет интересно узнать. В этом и заключается сюрприз. Нечто особенное, специально для вас, потому что вы так добры ко мне. Но взамен я требую мою корреспонденцию.
— Я хочу поскорее узнать, что за сюрприз вы мне приготовили.
— Женщина в рождественской лавке. Помните ее?
— Ну расскажите же о ней, — поторопил его Бентон, совершенно не представляя, о ком идет речь. Об убийстве в рождественской лавке он ничего не слышал.
— Так как насчет корреспонденции?
— Сделаю все, что смогу.
— Побожитесь!
— Обещаю.
— Точно не помню, когда это было. Дайте-ка подумать… — начал Бэзил, уставившись в потолок и подергивая лежащими на коленях руками. — Три года назад, в Лас-Оласе. Кажется, был июль. Тогда, значит, два с половиной года назад. Какой дурак будет покупать рождественскую дрянь в июле да еще в южной Флориде? Она продавала маленьких санта-клаусов и всяких там эльфов, щелкунчиков и младенцев-Христов. Я зашел туда утром, после бессонной ночи.
— Вы помните ее имя?
— Я его не знал. А может, и знал, да забыл. Вот если бы мне показали фото, это бы освежило мою память и вы бы увидели ее у меня в мозгу. Я вам лучше ее опишу. Так вот. Белая женщина, с длинными рыжими крашеными волосами. Немного полноватая. Лет тридцати пяти — сорока. Я вошел, запер дверь и показал ей нож. Потом оттрахал ее в подсобке и одним махом перерезал горло. — Бэзил резко провел рукой по горлу. — Вышло очень забавно — перед этим я включил вентилятор, чтобы стало чуть попрохладнее, и он забрызгал кровью все вокруг. Вот кому-то досталось убираться. А потом… — Бэзил опять посмотрел в потолок — он частенько так делал, когда лгал. — В тот день я был не на полицейской машине. Я приехал на двух колесах и припарковался на платной стоянке за отелем «Риверсайд».
— На мотоцикле или на велосипеде?
— На моей «хонде-шедоу». Какой может быть велосипед, когда собираешься кого-нибудь грохнуть?
— Так вы планировсши каждое убийство?
— Мне показалось, что это неплохая идея.
— Вы хотели убить именно ее, или вам было все равно, кого убивать?
— Я помню, на парковке было много уток. Они бродили вокруг больших луж, потому что несколько дней шел дождь. Взрослыеутки и множество маленьких утят, я всегда жалел их. Бедные утятки. Они так часто попадают под машины! Когда видишь раздавленного утеночка и его мамашу, которая ходит вокруг своего погибшего сыночка, прямо слезы наворачиваются на глаза.
— А вы, Бэзил, когда-нибудь наезжали на уток?
— Я бы никогда не смог причинить вред животному, доктор Уэсли.
— Но вы же сами говорили, что в детстве убивали птиц и кроликов.
— Это было очень давно. Мальчишеские забавы. Ну так вот. В результате я поимел всего двадцать шесть долларов и девяносто один цент. Вы должны разобраться с моей корреспонденцией.
— Вы уже говорили мне об этом, Бэзил. Сделаю все, что смогу.
— Какой облом! Всего двадцать шесть долларов и девяносто один цент.
— Из кассы?
— Так точно.
— Вы, наверное, были весь в крови.
— У нее за магазином находилась ванная. — Бэзил опять возвел взор к потолку. — Я облил труп хлоркой, чтобы уничтожить следы моей ДНК. Теперь вы мой должник, я требую свою корреспонденцию, и заберите меня из камеры для самоубийц. Я хочу в нормальную камеру, где за мной не будет ежеминутной слежки.
— Это в целях вашей же безопасности.
— Переведите меня в другую камеру, дайте мне фотографии и мою корреспонденцию, и тогда я расскажу вам еще кое-что про рождественскую лавку. Я заслужил награду.
Глаза у Бэзила совсем остекленели, он сжал кулаки и беспокойно заерзал на стуле.
Люси устроилась напротив входной двери — так было видно всех, кто входил и выходил из бара. Она незаметно наблюдала за посетителями. Смотрела и лихорадочно думала, хотя со стороны казалось, что она беззаботно отдыхает.
Вот уже несколько дней приходила она в «Лорейн», чтобы поговорить с барменами Бадди и Тоней. Никто из них не знал ее настоящего имени, но оба помнили Джонни Свифта, этого симпатичного доктора с нормальной сексуальной ориентацией. Бадди сказал, что он был доктором по мозгам и ему нравилось в Провинстауне. Жаль только, что парень был натуралом. А Тоня добавила, что он всегда приходил один, кроме последнего раза. В тот самый вечер она заметила, что у Джонни были шины на запястьях. На ее вопрос он ответил, что ему только что сделали не совсем удачную операцию.
Джонни и та женщина сели у барной стойки и увлеклись беседой. Женщину звали Джен, хорошенькая молодая девушка, вежливая и скромная, совсем не задавака, одета обыкновенно — в джинсы и майку. Казалось, они никого вокруг не замечали. Было видно, что Джонни познакомился с ней совсем недавно, возможно, только что, и она ему явно нравилась.
— Нравилась как женщина? — спросила Люси.
— Я бы не сказала. Скорее, у нее была какая-то проблема, и он пытался ей помочь. Он ведь был доктором.
Это было похоже на правду. Джонни действительно был великодушным и добрым.
Сидя в баре, Люси представляла, как Джонни входил и садился у стойки, может быть, даже на тот самый стул, на котором сейчас сидела она. Она представила, как он привел сюда свою новую знакомую, Джен. Джонни не имел обыкновения снимать девушек на ночь. Может, и правда, что он пытался помочь ей, дать какой-то совет. Но по какому поводу? Какая-нибудь медицинская проблема? Что-то связанное с психологией? Вся эта история с молодой застенчивой девушкой кажется довольно странной. Что-то в ней вызывало у Люси недоверие.
