Она выбежала на балкон и сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь восстановить сердечный ритм. К черту обычаи! Ей захотелось побежать за Кристианом, упасть в его объятия, крепко-накрепко прижать к своей груди, лишь бы избавиться от чувства тревоги, которое никак не хотело ее отпускать. Испачканная наяву фата во сне превратилась в кровавую пену! Посмотрев вниз, на поблескивающие в лунном свете серебристые гребешки волн, она обозвала себя идиоткой. Море не могло быть врагом. Просто ночной кошмар.
Только ли кошмар?
Мари собиралась вернуться и снова лечь в постель, как вдруг ее внимание привлекла какая-то движущаяся точка. Она прищурилась, приспосабливая глаза к темноте, и вскоре взгляд ее сосредоточился на силуэте мужчины, который быстро шел к отелю со стороны пляжа. Он все время озирался, будто опасался преследования.
Мало сказать, что инстинкт полицейского никогда не изменял Мари, он составлял неотъемлемую ее часть. Теперь она пыталась лучше разглядеть приближавшегося мужчину. Лойк? Нет, высокий, слишком тонкий для Лойка. К тому же кафе совсем в другой стороне. Да и от кого ему скрываться? Даже если он перебрал — кстати, пьяные обычно ни от кого не прячутся, — его не ждали дома упреки жены.
Она прошла вдоль балкона, чтобы не терять из виду незнакомца, который тем временем подошел к зданию. Садовый фонарь высветил темные пушистые кудри племянника, еще более взлохмаченного, чем обычно, в кое-как застегнутой рубашке. Она улыбнулась: «Мать права — работа, связанная с преступлениями, в конце концов ударила мне в голову: в море я вижу кровавую пену, а Нико принимаю за вора. Год спокойной жизни пойдет мне на пользу».
Вернувшись в спальню, Мари постаралась прогнать мысль о том, что похожие кошмары преследовали ее по ночам, когда она была еще маленькой.
Однако и три часа спустя, когда Мари окончательно потеряла надежду заснуть и решила устроить пробежку, странный сон не выходил у нее из головы. Физические упражнения всегда действовали на нее благотворно, опустошая голову, но на этот раз мысли не пропадали бесследно, а возвращались бумерангом, следуя четкому ритму ее бега. Чайка. Фата. Пена. Кровь. Чайка… Странные звуки, раздавшиеся в ночи…
Невольно замедлив шаг, Мари осознала, что все еще их слышит.
Вот тогда-то она и увидела чаек. Сотни птиц, испуская отчаянные вопли, пролетали над ее головой, держа курс на один из утесов и исчезая за ним. Удивленная их количеством и маневром, Мари снова ускорила бег. Миновав менгиры Ти Керна, она достигла берега в том месте, где чайки резко снижались, подобно японским бомбардировщикам.
Начался прилив, и море уже осторожно лизало края песчаного пляжа. Внизу, на расстоянии двадцати метров, стая птиц яростно что-то терзала, должно быть, труп выброшенною волнами дельфина.
Почему ей так и не удалось справиться с тоской?
Затаив дыхание, Мари быстро спустилась по тропинке между скал к бухте, пробежала мимо входа в грот, где в давние времена морские грабители прятали добычу, и громко крикнула, чтобы вспугнуть обезумевших чаек, которые никак не отреагировали на ее появление.
Вдруг взгляд Мари упал на ярко-желтое пятнышко, мелькнувшее среди черно-белых птиц, и, охваченная все возраставшим чувством тревоги, она, подобрав несколько камешков, с силой запустила их в чаек. Оглушительно хлопая крьшьями и выражая истеричными стонами свое возмущение тем, что их потревожили, птицы наконец улетели. Тогда Мари смогла рассмотреть предмет их вожделения, который, как она уже догадалась, вовсе не был дельфином.
Трупов она повидала немало, но ей до самой смерти не удалось бы забыть глаз, наполовину вырванный из орбиты, и страшные рваные раны, оставленные на теле острыми клювами хищниц.
Шею убитого, лежавшего на спине, обвивал шарф ярко-желтого цвета, который он обновил вчера вечером.
Жильдас.
Сраженная горем, Мари упала на колени; ей захотелось вытянуться на песке возле брата — пусть море накроет волной их обоих и унесет далеко-далеко… Взяв руку Жильдаса в свою, она вздрогнула, обнаружив в его зажатом кулаке клочок бумаги. Мари осторожно высвободила его и развернула. Текст, написанный по-бретонски, ее ужаснул:
«За Мари. Всевышний вынесет приговор. Из каменного сердца брызнет кровь и прольется свет».
Стефан Морино включил полный привод, преодолевая сотню метров по пересеченной местности, отделявшей Ти Керн от грунтовой дороги. Припарковав автомобиль рядом с пожарной машиной, старший сержант открыл заднюю дверь и сделал знак Риану, что тот свободен. Писатель, не считая себя обязанным благодарить его за этот жест, сразу направился к женщине, стоявшей к нему спиной на берегу.
— Мы не знакомы, но Жильдас много о вас рассказывал… Мое имя Патрик Риан. Хочу…
Когда Мари обернулась, слова замерли у него на губах. Потемневший от горя бездонный взгляд зеленых глаз, маленький подбородок, гордо выпяченный и все-таки дрожавший… На долю секунды ему показалось, что он стал жертвой галлюцинации. Писатель тряхнул головой, будто пытаясь прогнать печальное воспоминание, и закончил:
— …выразить вам глубокое соболезнование.
Обычная формула вежливости утратила банальность, потому что он вложил в нее подлинную искренность. Мари едва кивнула, и сердце у него сжалось. Опустив голову, Риан отправился помочь пожарным, которые, привязав труп к носилкам, поднимали его наверх. Из-за крутизны склона требовалась особая осторожность. Снизу подъемом руководил лысоватый человек средних лет.
Поравнявшись с Мари, Стефан не стал произносить слова утешения, а обратил на нее сочувствующий взгляд, который, по его убеждению, лучше мог выразить испытываемые им чувства, и присоединился к мужчинам.
Когда носилки уже находились наверху, внезапно поднялся сильный ветер. Конец брезента, в который было завернуто тело, откинулся, и обнажилось обезображенное лицо убитого. Не выдержав этого зрелища, Стефан Морино едва успел отбежать к машине, его тошнило.
Резиновые перчатки, целлофановые пакеты, моток желтой ленты, знак аварийной остановки… Он вверх дном перевернул багажник, пытаясь найти, чем бы вытереть лицо. Безрезультатно. Несмотря на унизительное состояние, Стефан с благодарностью принял бумажный носовой платок, который ему протянула Мари.
— Впервые вижу труп так близко, — пробормотал он, не задумываясь, что это признание не делает ему чести и свидетельствует о его неопытности. — Сквозь землю готов провалиться…
Мари собралась было его утешить, мол, все это пустяки, но вдруг Морино стал ей рассказывать о произошедшем накануне в кафе.
Она похолодела. Оказывается, вчера брат подрался из-за нее. За нее. За Мари.
— Лучше бы я задержал Жильдаса, чем этого треклятого писателя, лучше… — И он зарыдал в бумажный платок.
Сказать этому недотепе, что он здесь ни при чем и его угрызения совести беспочвенны? Вместо этого Мари, взяв целлофановый пакет, осторожно вложила туда записку, найденную в кулаке Жильдаса. Действовать надо, а не раскисать.
— Снимите копию и подлинник отправьте лейтенанту Карадеку в региональную службу судебной полиции Бреста, — произнесла она, протягивая ему пакет. — Необходимо узнать, остались ли на бумаге другие отпечатки пальцев, кроме моих и Жильдаса. Мои у них есть, а вот отпечатки пальцев брата нужно им переслать.
— Где же я их возьму?
— А как вы думаете?
Стефан чуть не поперхнулся. Мысль о том, что ему предстоит снимать отпечатки пальцев у мертвеца, вызвала у него такой ужас, что он решил пока с этим повременить, и достал записку. Брови у него поползли вверх.
— «Мари»… это вы? О чем здесь говорится? — спросил он извиняющимся тоном. — Я не знаю бретонского.
— О том, что нельзя терять ни минуты! — строго сказала она.
Морино мгновенно поднес палец к козырьку, уже не сомневаясь, что получил приказ от старшего по званию, который он обязан выполнить. Дверь его автомобиля захлопнулась как раз в тот момент, когда в пожарную машину втискивали носилки с трупом Жильдаса.
Мари подошла к лысоватому мужчине, стоявшему теперь без дела. Ив Перек — единственный на острове врач — исполнял обязанности мэра Ланд, унаследовав эту должность от отца, который когда-то тоже получил ее в наследство. От предков Иву достались и прозрачной голубизны глаза — единственная примечательная черта на слегка одутловатом, невыразительном лице. Дорогая, но без малейшей изысканности одежда говорила о его равнодушном отношении к своей внешности. Вчерашняя пьянка явно не добавила ему красноречия.
— Не знаю, что и сказать… Брат… Все… как свиньи! И несчастный случай…
— Это был не несчастный случай.
Ив нахмурился и удивленно посмотрел на Мари, внезапное горе которой никак не отразилось на ее красоте. На память ему пришли картины с Мадонной, оплакивающей Христа. Только в глазах Мадонны не могло быть того особенного блеска, который выдает охотника, преследующего добычу. Неловкость Перека от этого лишь возросла.
