Сутки? Двое? Может, неделю?
На коже выступил холодный пот, пока я отчаянно хваталась за скользкие от противной влаги ледяные решетки, продолжая вопить, что должна поговорить хоть с кем-нибудь. Просто обязана сделать это!
— Черт! Ты заткнешься когда-нибудь?! — рявкнул какой-то мужской голос из темноты, но явно не тот, кто мог бы решить хоть что-нибудь, устав от моих воплей. — Кто вас в принципе сюда приволок?! Всех новых держат в другом месте, пока они не сломаются!
Я снова слышала эту жуткую фразу о том, что кто-то и для чего-то нас должен сломать, но до сих пор не понимала ничего из того, что успела услышать.
— Расскажи, что ты знаешь! — крикнула я этому голосу, стараясь понять, где находился тот мужчина и почему не пытался оказывать сопротивление и хоть как-то бороться за свою свободу.
— Да пошла ты! — выплюнул он в ответ. — Придет время— всё узнаешь, а пока замолкни и дай поспать!
У меня застучали зубы от паники и осознания того, что всё действительно просто ужасно!
Что с нами собирались делать?
Бить? Насиловать? Использовать в каких-то опытах?
Я старалась прогнать каждую из этих странных мыслей.
Старалась мыслить позитивно и думать о том, что, конечно же, моя семья уже обратилась в полицию и скоро меня найдут и вытащат из этого жуткого места…но у меня ничего не получалось.
— Лиза?..
У меня сердце ушло в пятки, когда в темноте я услышала своя имя, произнесенное так тихо и с дрожью.
Здесь никто не мог произнести мое имя как положено — Елизавета.
Поэтому на новый манер уже много лет меня называли Эльза. И только самые близкие, друзья и выходцы из бывших республик, где говорили на русском, могли называть меня Лизой.
Но я узнала этот голос, тут же ахнув в ответ:
— Саша?!
Эта девушка была последней, о ком я помнила и с кем провела время до того, как оказалась здесь. Просто такое было в принципе сложно забыть, что бы ни творилось в моей больной голове.
Наша встреча и знакомство не были нормальными.
Я задержалась на работе, пытаясь безуспешно привести в божеский вид весь документооборот папы, а когда не кстати разболелась голова, решила прогуляться до дома пешком, хотя погода была малоприятной и с неба сыпался не то липкий снег, не то дождь.
Алексу я увидела сидящей на краю моста, когда до дома мне оставалось пройти всего несколько кварталов.
Я сразу обратила на нее внимание.
Хрупкая, излишне бледная.
Одетая не пойми во что, словно куртка была и не ее вовсе. Но самое главное, под верхней одеждой я увидела больничную сорочку и обнаженные ноги в одних кроссовках явно не по погоде.
И пускай девушка сидела почти у края, было очевидно, что делала она это явно не ради яркого селфи, чтобы показать, что внизу под ней более чем сто метров до ледяной серой воды залива Беррард.
Я двинулась к ней осторожно, но не крадучись, потому что уже тогда боялась, что стану тем тотализатором, который подвигнет ее на глупость, что будет стоить жизни.
Упав с такой чудовищной высоты, нельзя не разбиться!
Но даже если от тебя не останется кровавая лепешка, то ледяная вода, в которой плавали куски льда, не оставит шанса на спасение однозначно.
— Не самый лучший день для любования закатом, — тихо проговорила я, понимая, что девушка не обращает на меня внимания, глядя только перед собой пустыми печальными глазами.
Она была такой симпатичной, но выглядела совершенно измученной, словно болела давно и тяжело — кареглазая, с аккуратным, почти кукольным носиком и точеным лицом.
— …Я уже позвонила в полицию и службу спасения! — прошептала за моей спиной какая-то неравнодушная женщина, которая не смогла пройти мимо и поняла по состоянию девушки, что она стоит на пороге большой беды.
— Я присяду с тобой, можно?
Не дождавшись ответа, я осторожно перелезла через высокие перила, стараясь не смотреть вниз, чтобы не закружилась голова, и хватаясь одной рукой за поручни, потому что прощаться с жизнью не планировала так скоро.
Еще никогда мне не приходилось оказываться в такой жуткой ситуации, когда любое неверное слово или взгляд могли стать последними.
И я боялась даже подумать о том, как смогу жить, зная, что я не смогла спасти ее…как не знала, для чего остановилась и села рядом с ней, не став дожидаться специалистов и психологов, которые точно знали, что нужно делать в подобной ситуации.
— Не делай этого, — проговорила я тихо, смотря на бескровное красивое лицо девушки и замечая, как ее ресницы затрепетали. — Неужели нет иного выхода?
Она тихо покачала головой, так и не глядя на меня, но, пока я обдумывала, что могу сказать еще, чтобы переубедить ее, девушка вдруг проговорила тихо и едва дрожа от пробирающего холода.
— …Я из детдома. Родители умерли, когда мне было пять. Других родственников не было. Жизнь всегда казалась мне не самым лучшим вариантом, но я не опускала рук, пыталась бороться. Три года назад встретила парня. Свою самую большую любовь.
Ее бледные, почти синие от холода губы чуть улыбнулись, но в глазах не появилось слез, а мое сердце замерло от боли за эту незнакомую девушку, которая так просто и незамысловато говорила о своей тяжелой судьбе.
— Мы поженились. Стали жить вместе, и тогда мне казалось, что, возможно, мои страдания стоили всего этого, чтобы подарить мне тепло и счастье, о котором я так долго молилась.
Когда она замолчала, я боялась заговорить первой, но еще больше боялась срыва и попытки убить себя прямо сейчас, слыша, как за нашими спинами собирается всё больше народу, а затем визг тормозов машин.
Очевидно, это приехали полиция и скорая помощь.
— …Он оставил тебя?
Девушка покачала головой:
— Умер. Сегодня десять дней.
— Мне очень жаль, — прошептала я, на что она кивнула в ответ, а я вдруг подумала, что ее речь не была чисто канадской.
— Русская? — проговорила я на родном языке, на что девушка чуть повернула голову ко мне, окидывая быстрым мягким взглядом, чтобы ответить уже не на английском:
— Мои родители были родом из Беларуси.
Мой папа часто любил повторять одну фразу: «Мы своих в беде не бросаем!»
И это было чистой правдой, потому что кто, как не соотечественники, поможет в чужом городе?
— Я — Лиза. — Протянув руку девушке, я не была уверена в том, что она пожмет ее, но когда она сделала это, кивнув скромно и даже как-то смущенно, выдохнув в ответ: «Алекса», я поняла, что не смогу оставить ее в беде совершенно одну, первым делом сказав вслух слова папы:
— Мы своих в беде не бросаем, Саш. У нас семейный бизнес, небольшой, но, чтобы поставить тебя на ноги, денег будет достаточно! В офис как раз нужна девушка, которая сможет разгрести все бумажные завалы папы, а комнату мы тебе выделим! Не нужно вот этого всего, правда… — я кивнула на серую воду, что безразлично текла далеко внизу, с замиранием сердца замечая, что на глазах Саши вдруг появились слезинки и она прижала белые дрожащие ладони к животу.
— Всё не так просто, Лиза…
— Всё очень просто, если ты не будешь сама усложнять, — закивала я головой твердо, понимая, что мои мысли о возможной беременности Алексы могут оказаться правдой, потому что этот ее жест был скорее неосознанный, чем продуманный.
Не в том состоянии она была тогда, чтобы мыслить логически.
Я сомневалась ровно минуту, но всё-таки сказала вслух то, что терзало меня вот уже почти полгода, не давая спать ночами и заставляя рыдать в подушку:
— У меня тоже была большая любовь. Всё было так красиво и романтично: с ухаживаниями и клятвами в верности. — Алекса повернулась ко мне, слушая внимательно и печально, заранее понимая, что в этой ситуации едва ли я стала бы делиться какой-то забавной или смешной историей. А я говорила и чувствовала, как пропадает голос, оттого что, сколько бы недель ни прошло, было больно. — Нет, он не умер… За два дня до нашей свадьбы, когда всё было устроено, разосланы приглашения, а белое платье и фата ждали своего часа, он переспал со мной в ночном клубе, подсыпав что-то в коктейль, чего я даже не помню, потому что была без сознания. Обокрал дом и просто сбежал.
