Виктор Суворов - Змееед

Взвизгнул танк, на всем ходу вдруг поперек дороги разворачиваясь. Врубился мотоциклист в броневой борт между двух средних опорных катков. Водила, не мешкая, вернул машину в колею и наддал. В разбитый мотоцикл, в распластанный на дороге труп врезался следующий преследователь, через руль кувыркнувшись. Остальные, опытом ученые, отстали.

На троих танкистов — один пистолет. Правда, большой. «Лахти». Лучший пистолет мира.

Но куда ехать? На Коммунарке много всего: тут вам и дачи руководства, и санаторий, и стрельбище, и расстрельный участок, как водится, и всякие заведения, о которых не каждому знать положено. Потому тормознул водила возле первого встречного чекиста, Дракон его за ворот в танк вздернул: веди!

Когда-то в юности был у Дракона старшина роты. А лучшие старшины, как всем известно, из хохлов: застыбнитъ поговку. У этого старшины присказка любимая была: Терзать буду!

И вот сейчас свирепый Дракон из ревущего танка, помахивая огромным пистолетом, орал (почему-то с украинским выговором, точно как тот старшина): Дэ воны! Тэрзатъ буду!

И разбегались в ужасе случайные зеваки. Оно и не мудрено. Тут, в Коммунарке, — тишина, которую и звуки расстрелов не особо нарушают. Потому как ели да сосны шум глушат. Тут синички летают, зайчики прыгают, и вдруг — рев да грохот, да дядька огромный из танка матерится, не то пьяный, не то с ума свихнувшийся.

Вот и забор глухой. И ворота высокие. В эти-то ворота и врубился танк, измяв и оборвав себе крылья над колесами, но разметав ворота в щепы. Нет в танке башни. Дырка круглая там, где башне быть надлежит. С хрустом и треском обломки досок с болтами, гайками и четырехдюймовыми гвоздями над этой дыркой пролетели, никого не зацепив. Сей Сеич с Драконом головы пригнули, на пол повалившись. Чекиста, ненужного более, Дракон из танка заранее вышвырнул. Влетел танк на полянку перед ямами свежими, и, развернувшись на месте, замер возле шайки палачей, мотором урча, словно большой ласковый кот в добрых руках хозяина.

Водила — за рычагами, Сей Сеич пулеметом народ стращает, Дракон на землю спрыгнул и, взглядом толпу разгребая, ринулся к центру ее. Тут гроб новенький, свеженький, из неструганых досок сосновых, запах тайги сохранивших. И дядька молотком стучит, гвоздей полный рот.

Грохнул выстрел. Дракон в землю шарахнул, прямо у ног согнувшегося у гроба, молотком вооруженного пролетария. Взвизгнул тот, отскочил. Дракон пистолетом в морду: открывай!

Сколько там было чекистов, я вам достоверно не скажу. Точно не помню. Навскидку — 130–150. Почему никто из них не стрелял, почему никто Дракону не возразил и ему не помешал, не знаю — объяснить не могу, а врать не буду.

Пистолет у Дракона в кобуре уже, беззащитен он, а про танк без башни и про свирепого дядьку с пулеметом в руках все присутствующие тут же и забыли: все внимание — на Холованова. И под его взглядом трое исполнителей приговоров из комендантской спецгруппы Лефортовского следственного изолятора ринулись крышку гроба срывать.

Змеееда Дракон не узнал. Змееед лежал на левом боку, скрючившись, подобрав колени к животу, насколько это позволяло пространство гроба. На нем — обрывки штанов. Он был мертв. Но, может быть, без сознания. Лицо его — кровавая бордовая подушка с синевой, кисти рук и ступни ног черные, все тело изодрано, словно крючьями, избито собственной Змееедовой французской головоломкой. Подхватил Дракон его на руки:

— Змееедушка, родной, жив ты, а? Словечко, одно словечко скажи. Со мной будь, со мной. Это я. Ты же узнал меня, да? Не уходи, Змееед. Не уходи! Я спасать тебя пришел. И Сей Сеич тут. Мы же друзья твои. Ну! Мы на танке приехали…

Бросил Сей Сеич свой пулемет на дно боевого отделения. Бросил за ненадобностью. Выскочил. Вдвоем тело Змееедово подняли. Водила принять его помог. Все они сейчас беззащитны. Стреляй всех четверых, а в ямах Коммунарки всем места хватит.

Взревел танк, на месте разворачиваясь. Рванул с места так, что грязь комьями из-под всех колес. Крикнул Дракон что-то, что из-за рева никто не расслышал. Но поняли все: вам, ребята, зачтется!

Утро. Несгибаемый Генрих в своем кремлевском кабинете. Он сжал все свои эмоции в ком и вышвырнул из души. Сейчас он спокоен и холоден.

Что делать?

Думать!

Холован силой вырвал Змеееда из рук НКВД. Авторитету Железного Генриха нанесен удар неслыханной силы. Слух об этом поползет в первую очередь по НКВД, потом — и дальше. Ответный удар должен быть сильнее. Это должен быть разящий смертельный удар. Как бы ни сложилась ситуация, Холовану не жить. Он должен не просто умереть, но умереть мучительной смертью.

Кроме того, ситуация во многом прояснилась. Чемодан воровал Змееед, за его спиной стоял Холован. А кто за ним? Холован вертится рядом с Гуталином, явно выполняя какие-то его тайные поручения. Но стоит ли Гуталин за ним в данном деле? Вот в чем вопрос. В последние дни Гуталин очень неласково обходился с Холованом. Это может означать, что Холован копает под Железного Генриха, но действует по своей воле, по своему разумению.

Совсем недавно Генрих упустил момент. Упустил такой момент! С 1 по 4 июня в Большом Кремлёвском дворце проходил Пленум Центрального Комитета, который обсуждал проект новой сталинской Конституции. Все голубчики сидели в одном зале. 136 человек. Это все руководство Советского Союза. ВСЕ! Охрана Кремля — в руках НКВД. Сюда еще особую роту ввести для пущей безопасности. И никаких проблем. Зачем же тянул? Зачем более подходящего момента ждал? Тут как в картах: думал, дай еще самую малость доберу. И перебрал! А перебрал ли? Что случилось, что произошло? Да ничего особенного. Какой-то прохвост танк без башни с Ходынки угнал, пленника НКВД силой вырвал. Никто об этом еще ничего толком не знает.

Что же предпринять? Что сейчас можно предпринять?

Входы и выходы в Кремль под контролем НКВД. А триста отборных молодцов, как триста спартанцев, совершат все, что им прикажут. Но!

Но сейчас в Москве нет Гуталина. Он расслабляется в Крыму. Всех вождей в одном зале не захватишь. Эх, если бы можно было блокировать всю связь в стране. Тут в Москве — захват власти, а Гуталин в Крыму с отключенным телефоном сидит. Это был бы вариант. Но в Наркомате связи засел злейший враг Ягоды Рыков, который после Ленина был главой правительства. Против Рыкова Ягода ведет яростную борьбу в надежде вывести его в качестве врага народа на грядущем процессе.

Если ждать, будет ли ситуация лучше или хуже? Она будет хуже. Что-то трещит и расползается под ногами Железного Генриха: пропал курьер, украли чемодан с золотым песком, вырвали из рук НКВД укравшего чемодан. События становятся все более неприятными, темп нарастает. Тенденция, однако. Надо выступать сегодня. Завтра будет поздно.

Стукнул в дверь секретарь Буланов:

— К вам товарищ Холованов.

— Как Холованов?

— Так — пришел, просит немедленно принять.

— Ты его обыскал?

— Пистолет он мне в руки отдал без предупреждения, и сам предложил себя обыскать.

Вошел Холованов, широко улыбаясь. Протянул руку, вроде ничего между ними и не случилось, крепко пожал руку Генриха, которая на ощупь вовсе не стальная. Но Холованов знал, что сила человека вовсе не в силе его рук, ног и спины, а мощь мозга Железного Генриха Дракон оценил давно и по высшей мере.

Предложил Генрих сесть напротив: слушаю вас, товарищ Холованов.

Холованов проверил, застегнута ли верхняя пуговка на воротнике гимнастерки и, улыбнувшись, сообщил радостную весть:

— Генрих Григорьевич, отныне вся связь Советского Союза под вашим контролем. Товарищ Сталин распорядился. Рыков снят с поста. Народным комиссаром связи вас назначил, принимайте дела.

Вот оно! Левая рука Генриха — под столом. И этой рукой он сжал колено, чтобы не расхохотаться от радости: наконец!

Унял он внутреннее ликование и бросил безразлично:

— Как же я справляться буду сразу с двумя наркоматами — и связи, и НКВД?

— Товарищ Сталин все предусмотрел. С должности наркома НКВД он вас снял. Товарищ Ежов теперь во главе НКВД встанет.

Рядом с кабинетом Сталина — кабинет Холованова. Дракон тяжело опустился в кресло. Достал из кобуры свой тяжелый пистолет «лахти». Долго смотрел на него. Он знал, что иногда случаются ситуации, когда человек стреляет себе в висок, но остается жив. Лучше в сердце. И напишут на могилке: «Холованов А. И. 10 июля 1905–26 сентября 1936». Впрочем, не напишут. На могилах самоубийц часто ничего не пишут.

То, что он совершил, не прощают. Холованов весело сообщил Ягоде, что тот снят с поста наркома НКВД. Но… Но никто Ягоду не снимал. Никто не назначал Ежова. Просто вот прямо сейчас надо спутать карты. Надо хоть на короткое время отстранить Ягоду от рычагов власти. Иначе…