Квартира Кэрол находилась в соседнем подъезде. Убогая лестничная клетка со стенами, выкрашенными грязно-коричневой краской, нанесенной прямо на десятки предыдущих поколений краски. Пеллэм вслед за хозяйкой поднялся пешком наверх. Его чуткое обоняние уловило запахи старого дерева, нагретых на солнце обоев, масла и чеснока. «Еще один потенциальный факел», — подумал он.
Дойдя до своей площадки, Кэрол резко остановилась, вынудив Пеллэма остаться на ступеньке ниже. Короткая пауза. Кэрол колебалась в раздумье. Затем она обернулась. Их лица оказались на одном уровне. Кэрол поцеловала Пеллэма в губы. Его руки скользнули по ее плечам, спине, и он ощутил разгорающееся внутри пламя. Привлек молодую женщину к себе.
— Turiam pog, — прошептала Кэрол, снова целуя его взасос.
Рассмеявшись, Пеллэм вопросительно поднял брови.
— Это по-гэльски. Догадайся сам, что это значит.
— Лучше не буду.
— «Поцелуй меня», — перевела она.
— Хорошо, — сказал он, выполняя ее просьбу. — Ну а теперь, что же это все-таки значит?
— Нет-нет, — рассмеялась Кэрол. — Именно это и значит.
Хихикнув словно школьница, она шагнула к двери, ближайшей к лестнице. Они снова поцеловались. Кэрол достала ключи.
Пеллэм поймал себя на том, что критически присматривается к ней. Когда она нагнулась вперед, без очков, прищурившись, чтобы разглядеть замочную скважину, он увидел Кэрол Вайандотт, совсем не похожую на каменного, деловитого работника службы социального обеспечения с Таймс-сквер. Пеллэм увидел ожерелье из искусственного жемчуга, блузку с темными пятнами пота под мышками, дешевый хлопчатобумажный бюстгальтер, складки жира на шее, которые не рассосет никакой «гербалайф». Вечера молодой женщины заполнены сиденьем перед телевизором, ее комната завалена гламурными журналами и пустыми банками из-под диетической «Пепси-колы», а в гардеробе у нее больше хлопчатобумажных носков, чем черных трусиков. А приглашая гостей на кухню, Кэрол машинально убирает с глаз упаковки сдобных булочек — инстинкт полной женщины.
«Не делай этого исключительно из чувства жалости», — подумал Пеллэм.
Но, как выяснилось, жалость тут была ни при чем. Абсолютно ни при чем.
В конце концов, восемь месяцев — это восемь месяцев.
Пеллэм жадно поцеловал Кэрол в губы и, когда наконец щелкнул засов последнего замка, с нетерпением распахнул входную дверь обутой в черный сапог ногой.
На западной стороне Манхэттена у самой реки стоит на отшибе одинокий крошечный жилой квартал, состоящий из семи или восьми старых зданий.
К западу, там, куда сейчас заходило солнце, расположены пустынные автостоянки, заросшие сорняком, шоссе, а за ним бурые воды Гудзона. К востоку, за мощенной булыжником улочкой начинаются невысокие домики, среди них приютились бар для голубых и испанский ресторанчик, в витрине которого выставлены грязные пирожные с заварным кремом и нарезанная ломтиками свинина. Это Челси, учтивый, безобидный кузен Адской кухни, которая начинается к северу от него.
Угловое здание на северо-восточном краю квартала оканчивалось острым выступом. Унылое и убогое место, приют самых обездоленных. Однако обитатели дома почти не жаловались на свое жилье. Впрочем, они даже не подозревали о главной проблеме своего дома: грубом нарушении одного параграфа кодекса жилых зданий. В подвале хранились галлоны солярки, бензина, лигроина и ацетона. Взрывной силы этих легковоспламеняющихся жидкостей было достаточно для того, чтобы сровнять здание с землей, причем сделать это особенно отвратительным способом.
Одна из квартир этого дома представляла собой образчик сурового спартанского жилища. Обстановка в ней была минимальной: стул, койка, два кухонных стола и один письменный, старый и обшарпанный, заваленный инструментом и тряпьем. Ни кондиционера, ни даже вентилятора. Зато телевизор — огромный «Сони тринитрон» с экраном тридцать четыре дюйма по диагонали и пультом дистанционного управления длиной целых десять дюймов. Сейчас телевизор был настроен на канал Эм-ти-ви, но музыкальный клип шел с выключенным звуком.
Сынок сидел прямо перед мерцающим экраном, не обращая на него никакого внимания, и медленно расплетал свои длинные светлые волосы. В отсутствии зеркала работа продвигалась очень медленно. «Это все из-за проклятого зеркала», — мысленно ругался Сынок. Хотя на самом деле все было в его трясущихся руках. В потных, трясущихся руках, черт бы их побрал.
Встрепенувшись, Сынок поднял взгляд — в сторону телевизора, но не на экран, — и застыл. Нагнувшись к пятидесятипятигаллонной канистре с ацетоном, он несколько раз постучал по ней костяшками пальцев, прислушиваясь к гулким отголоскам. Это его несколько успокоило.
Но все же не до конца.
Никто не хочет помогать!
Происшедшее на заправочной станции напугало Сынка, а он совершенно не привык к этому чувству. Поджог — самый безопасный вид преступления. Анонимный, скрытный, а от большей части улик избавляться помогают подручные самого господа бога — законы физики. Но теперь всем известно, как выглядит поджигатель. И, кроме того, Сынок прослышал, что Алекс, тот малолетний педик из сгоревшего здания на Тридцать шестой улице, видел его и собирается сдать его фараонам.
А Сынку нужно совершить еще три поджога перед главным, великим пожаром.
Он достал из заднего кармана план города, успевший помяться и порваться, и рассеянно уставился на него.
Да, на заправке случился полный облом. Но больше всего Сынка беспокоил пожар в больнице. Потому что он не доставил ему никакого удовлетворения. Огонь всегда его успокаивал. Но в данном случае этого не произошло. Совсем не произошло. Сынок стоял, склонив голову набок, и слушал крики, смешивающиеся с шелестящим ревом языков пламени, но руки его при этом тряслись, а широкий лоб оставался покрыт испариной. Почему? Быть может, все дело было в том, что пожар получился маленьким. Быть может, в том, что по-настоящему его сейчас волновал только один пожар, тот, которому суждено будет прославить самого Сынка и педераста Джо Пеллэма. Быть может, в том, что сейчас уже все охотятся за ним.
Но Сынка не покидало предчувствие, что причина чрезмерного потения и возбуждения не только в этом.
У него защемило сердце при мысли, что отныне ему придется тратить еще больше времени на то, чтобы запутывать преследователей, — сейчас, когда он мог бы готовиться к великому пожару. К последнему, решающему столкновению с антихристом.
Тук, пинг. Тук, пинг. Как гидролокатор в кино про подводные лодки.
Сонни опустил расчесанную наполовину голову на большую канистру и снова постучал согнутым пальцем по стенке.
Тук, пинг.
Ну как, теперь он хоть чуть успокоился? Сынок решил, что успокоился. Может быть. Да.
Закончив расплетать волосы, Сынок потратил полчаса на то, чтобы смешать в нужной пропорции стиральный порошок, бензин и солярку. Ядовитые испарения были очень сильными, — не менее опасными, чем огонь, который разгорится с помощью этого «сиропа», — и ему приходилось готовить смесь маленькими порциями, чтобы не потерять сознание. Закончив, Сынок взял несколько ламп накаливания и разложил их на столе. Пилкой с алмазным напылением он осторожно подпилил металлический цоколь в том месте, где тот соединяется со стеклянной колбой. Послышалось шипение воздуха, врывающегося в вакуум. Сынок расширил пропил — достаточно для того, чтобы можно было налить внутрь волшебный состав. Ни в коем случае нельзя заливать колбу полностью. Это ошибка, которую совершают многие начинающие поджигатели. Необходимо оставить в колбе немного воздуха. Горение — это окисление; подобно живому существу, огню для жизни обязательно требуется воздух. Напоследок Сынок заклеил пропил суперклеем. Всего он приготовил три специальные лампочки.
Любовно погладил ровное стекло, гладкое, словно кожа на ягодицах маленького мальчика…
У него снова задрожали руки, а лицо покрылось крупными капельками пота, словно его облили из душа.
Вскочив со стула, Сынок принялся беспокойно расхаживать по комнате.
«Ну почему я не могу успокоиться? Почему, почему, почему-почему?» Его мысли закружились вихрем. За ним охотятся. Его хотят убить, остановить, отобрать у него огонь! Алекс, брандмейстер Ломакс, тот старый педераст адвокат, который вертится вокруг Пеллэма. И сам Пеллэм, антихрист.
Ну почему в жизни ничего не бывает простым?
Сынок вынужден был лечь на койку и заставить себя вообразить, на что будет похож последний пожар. Великий пожар. Похоже, теперь только это видение могло его успокоить, дать ему радость.
Он представил себе: огромное пространство, заполненное людьми. Десять, двадцать тысяч человек. Это будет самый страшный пожар в истории этого огненного города. Страшнее, чем пожар на швейной фабрике «Трайэнгл уэст»[53] на Вашингтон-сквер, когда молодые швеи оказались заперты в огне, потому что хозяева не хотели, чтобы они в рабочее время ходили в туалет. Страшнее, чем пожар в Хрустальном дворце.[54] Страшнее пожара на экскурсионном корабле «Дженерал Слокум», сгоревшего на Ист-ривер, когда погибло свыше тысячи женщин и детей иммигрантов; после этой трагедии все немецкоязычное население города, не в силах оставаться среди горестных воспоминаний, перебралось в район Йорквилль в Верхнем Ист-Сайде.
