– Вам лучше зайти в вагон, – крикнул Трэвис через гул колес, – я сам его вытащу из кабины!
– Нет уж, мы здесь подождём, вдруг вас тоже отключит! – прокричал ему доктор и махнул, чтобы тот не боялся и шёл.
Трэвис набрал воздуха в лёгкие и закрыл нос рукавом.
Дверь машиниста открылась, выпустив из себя клубящиеся пары белого газа. У меня заслезились глаза. Трэвис пробрался внутрь. Полянский сказал мне не заходить.
– Лучше потеряет сознание один, чем все трое!
Он был прав, тогда мы хоть сможем вытащить его.
Но Трэвис был на редкость силён. Через несколько секунд он уже стоял перед нами с мужчиной на плече.
Едкий дым постепенно рассеивался, выползая змеевидными струями, улетая в зябко-светлую даль.
Мы перенесли бедолагу в вагон и усадили на первое из сидений.
– Он жив? – спросил я.
– Надеюсь, что да.
Полянский пару раз побил мужчину по щекам. Но пассажир никак не приходил в себя.
– Странно, пульс есть…
– Кто ж так будит? – сказал Трэвис и со всей силы влепил парню пощёчину.
Колин слетел с сиденья на пол и застонал.
Вид у него был помятый.
– Живой! – заулыбался Трэвис. – Живой!
Колин протирал глаза.
– Какого чёрта ты делаешь! – потрогал он свою челюсть.
– Иначе вы не просыпались, – спокойно сказал Полянский.
– А наши где? – смотрел он на нас.
Трэвис опустил глаза.
– Выжил только Юсуф, но, кажется, он спятил. Надо будет за ним вернуться на обратном пути.
– Скажите, вы не видели, куда исчезли все тела? Кто их скидывал с поезда? – спросил я.
– Тела? – оглядывался по сторонам Колин.
– Да, мальчишка сказал, пассажиров было одиннадцать, но по факту только три и ещё двое ваших.
Колин присмотрелся к своим, они так и лежали в углу, ближе к двери.
– На нас бежал тот обмотанный…
– Вы видели террориста?
– Да, – закашлялся Колин, – он устроил стрельбу. Он был весь в проводах, с пистолетом, он кричал, что не знает, где он, он кричал, чтобы его выпустили отсюда.
– Не знает, где он? – не понял я.
– Почти все террористы – наркоманы, – сказал Полянский, – они совсем не дружат с головой.
– Он стрелял напропалую, – продолжал Колин, – и, скорее всего, убил всех. Я не смотрел, мне нужно было дойти до кабины.
– Всех, кроме мальчишки, – сказал я.
– Какого мальчишки? – оглядывался Колин.
– Пацан, вылезай! – Трэвис заглянул под сиденье.
Ребёнка нигде не было.
– Я чего-то не понял. – Он пошёл заглядывать под другие. – Он же только что был здесь! Он же был? – засомневался сам в себе Трэвис. – Я же видел его, перед тем как уйти.
– Мы все его видели, – сказал Полянский.
Я метнулся в конец вагона.
– Сейчас не время его искать! Ребёнок мог убежать и в другой вагон, да и газ почти рассеялся.
Полянский был прав. В тамбуре уже рассеялась дымка, так что в кабине была видна панель управления.
– Там никого нет, – сказал Колин, – поезд мчится на максимальной скорости, я только успел подключиться к громкой связи, потянулся к рычагу скорости и, похоже, тогда отключился.
– Хватит метаться! – крикнул мне доктор. – Ребёнок, наверное, уже и до нашего купе добежал.
Я успокоился. А точнее, сдался. Единственное, что мне оставалось, это верить, что мы его найдём.
Газ уже почти выветрился из кабины. Чётко была видна панель управления и все датчики на ней. Скорость на табло застыла на отметке 120. Впереди лишь вершины заснеженных гор, на которые падало небо со всеми его облаками.
Полянский закашлялся, взявшись за горло, а я опять ощутил нестерпимую боль где-то в районе желудка.
– Снижайте скорость и приступайте к торможению, – сказал он, еле дыша. Он как-то резко вдруг побледнел и схватился за сердце.
– Вам плохо? – крикнул я.
– Снижайте скорость, – повторил он.
– Вы знаете как? – Меня опять скрутило.
– У вас что, опять приступ?
– Всё хорошо. – Я лишь отмахнулся, сейчас было не до того.
– Здесь десять делений, – указал на шкалу скорости Трэвис. – Давайте снижать постепенно.
Я взялся за рычаг.
– Тяните его на себя.
– Вы уверены?
– Не трусьте!
Трэвис взял мою руку и опустил рычаг на одно деление, потом ещё на одно.
– Мы замедляемся! – указал он на скоростное табло.
И правда, смазанный до того горный пейзаж становился более чётким.
– Уже шестьдесят! Тяните, Берроу! – кричал мне Полянский, а сам отвернулся и вздохнул пару раз глубоко, но от того, как мне показалось, побледнел ещё больше.
У меня же в животе сжалось так, что в глазах потемнело, и эта дурацкая боль разнеслась по всем нервам. Я весь дрожал.
– Да что это с вами со всеми? – посмотрел на нас Трэвис и опустил рычаг ещё ниже.
Мы услышали мощный взрыв.
Нас отбросило на панель приборов, поезд заскрипел металлическим скрежетом, заглушая все звуки вокруг.
– Что происходит! – кричал Колин.
Полянский с трудом поднялся и посмотрел в окно.
Состав давал крен, мы были на повороте.
– Что там?
– Взорвался последний вагон, багажный, – сказал доктор.
Нас будто кипятком обдало.
– Они подключили взрывчатку к регулятору скорости! – понял Трэвис. – Снизимся ещё на одно деление – взорвётся и следующий вагон!
– Может, перевести пассажиров из нашего вагона сюда? – предложил я.
– А может, нам повезло, что взрывом не снесло поезд с рельсов? – прокричал Колин. – Вы думаете, мы переживём ещё один взрыв?
Я посмотрел на приборы.
– Пятьдесят километров в час! Недостаточно, чтобы спрыгнуть, а?
– Будет достаточно, – сказал Полянский.
– Для чего? – вылупился на него Колин. – Для того, чтобы разбиться насмерть? Тогда валяй, парень, прыгай. Я сразу после тебя!
– Никто разбиваться не будет, – сказал спокойным голосом доктор. – Поезд достигнет своей минимальной скорости вон на том участке пути.
Мы прильнули к окну.
Примерно через километр виднелся подъём в гору.
– На самой верхней точке скорость может достигнуть двадцати километров…
– Может и меньше, – кивнул Трэвис.
– Зато вниз он помчится на всех порах, – смотрел я на крутую возвышенность.
– Мы успеем сойти до того!
– Вы понимаете, что нужно успеть вывести всех? – Колин смотрел на нас.
– Другого шанса у нас нет!
Мы выбежали из кабины.
– Трупы мы сбрасывать, надеюсь, не будем? – спросил доктор, входя в вагон.
– Одно тело – одна спасённая жизнь. Нет времени, – сказал Трэвис.
Мы прошли весь вагон.
Мальчонку я так и не нашёл, хотя заглядывал под каждое кресло. Я даже вспомнил пару слов по-французски, но пацан не откликался всё равно.
– Я вспомнил какого-то мальчишку, – вдруг сказал Колин, догоняя меня. – Он был с отцом, тот прижимал его к стене, загораживая от террориста.
– Значит, отца его тоже убили?
– Не знаю, – пожал тот плечами, – я толком и не помню ничего. Этот чёртов газ будто ослабил память.
– Быстрее, Берроу! Мальчишка может быть в следующем вагоне, – кричал мне Полянский уже у двери в тамбур.
– Вы помните этого бедолагу из вашего вагона? – спросил я. – У него ещё убили жену.
– Да, – кивнул Колин, – и мы не знаем как. Она проснулась от пулевого ранения в ногу, потом отключилась, то теряя сознание, то опять приходя в себя. Мы потеряли её через пару часов. Этот бедняга так и сидел над телом.
– Её больше нет, – сказал я.
– Да, я же сказал, что она умерла.
– Тела больше нет, как и того бедняги – он выбросился из вагона, почти сразу, как мы вошли.
Колин замолчал и посмотрел на меня.
– Сам? – спросил он.
Я кивнул:
– Он крикнул что-то вроде – я иду к тебе – и спрыгнул. Мы не успели его остановить.
Колин молча шёл по вагону, вошёл в тамбур, остановился.
– Вы хотите сказать, – посмотрел он на меня, – что те, кто исчез, могли спрыгнуть и сами?
– Если были живы, то да. Трупам точно кто-то помог.
