про молитву и все остальные её заветы.
Как всегда я хватаю её руки, дрожа не то от волнения, не то от боли или страха, что у нас опять ничего не получится и говорю ей, что всё делала в точности с её наставлениями.
Так и летели дни, месяцы, целый год прошёл. Весна сменила холодную зиму, промозглая осень убила лето, а долгожданной жизни во мне так и не зародилось.
Бабуле становилось всё хуже.
Жизнь покидала её тело и вскоре у нас с Августом не осталось никаких надежд на её выздоровление. Она высыхала на наших глазах, а мы ничем не могли ей помочь.
Нужно было что-то придумывать, как – то решать ситуацию, ведь времени с каждым днем оставалось всё меньше.
И мы придумали.
Часть третья
По ту сторону надежды
Это случилось в пятницу вечером.
Я летел по голым и мокрым осенним улицам невзирая на погоду и скоростные лимиты. Несся как угорелый (опаздывал на важную встречу), поэтому и заметил её слишком поздно.
Опаздывать на деловые встречи да и вообще куда либо в мои правила никогда не входило, поэтому пришлось изрядно поднажать, чтобы успеть. Плотная стена из дождя, бьющегося о кузов машины, меня не нисколько не смущала.
Ливень стоит такой мощный, что дворники и на максимальной частоте не успевают смахивать воду с лобового. Льет страшно.
Именно дождь и мешает мне вовремя обратить на неё внимание – он украл у меня нормальный обзор. Даже желтый зонтик в ее руках не помог – его я тоже не заметил.
Перед тем, как облить её, я максимально сосредоточился на дороге и ближайшем светофоре, пока еще горевшего зеленым, но уже отсчитывавшего последние секунды до перехода на желтый. Не успевал, поэтому поддал еще газу, чтобы проскочить перекресток.
Перестраиваюсь вправо – собираюсь повернуть и подняться выше (в нижней части города жуткие пробки как всегда), ну и налетаю на эту огромную лужу у бордюра. Арыки переполнены, дороги и тротуары спрятались под гладью грязного напористого дождевого потока.
Волна от машины поднимается впечатляющая – как в рекламе новой тачки или тест-драйве какого-нибудь кроссовера.
Боковые зеркала тоже сплошь покрыты водой, но в последнюю секунду я всё же успеваю выхватить желтое размытое пятно зонта над дорогой и женский силуэт под ним.
Среагировать она не успела – всё случилось быстро. Да и прятаться ей было негде – вокруг сплошные лужи да грязь.
Вот же дурак…
Притормаживаю на автомате, сжав руль изо всех сил. Гляжу в боковое зеркало, вижу, что она буквально остолбенела. Стоит, склонив голову и оглядывает свои мокрые ноги, пальто, стряхивает руки. Пытается осознать, что с ней сейчас произошло.
Я растягиваю рот от нелепости, понимая, что кому-то испортил, возможно, и без того безнадежный вечер (счастливые люди в одиночестве под дождём не ходят), и сдаю потихоньку назад.
Нужно выйти, как-то уладить это всё. Не могу я вот так проехать мимо.
Зонтик ей уже не нужен, необходимости в нем больше нет. Ткнув его кончик в асфальт, утопленный в луже, она выгибается, надуваясь от злости как кобра и грозя мне кулаком, соскакивает с бордюра.
Идет к машине.
Я выбираюсь наружу, поднимая ворот пальто. Съежившись под дождем, направляюсь к ней навстречу. Поступил я и вправду по-идиотски, но ведь не специально, Бог видит.
– Прошу прощения! – перекрикиваю я дождь и шум проезжающих мимо машин. – Мне ужасно неловко. Я не хотел вас…
– Ты что, слепой? – возмущенно голосит она, вышагивая ко мне навстречу – мокрая, грязная, злая. – Разуй глаза, придурок! Смотри, куда едешь!
– Простите меня! – с идиотской улыбкой отвечаю я, морща нос под ливнем. – Ничего не видно, видимость нулевая…
– Да насрать мне на твою видимость, понятно? С какой стати это должно меня волновать?
Утирает глаза от воды и демонстрирует мне насквозь промокшее, черное от грязи пальто.
– Слепой козёл!
– Но, но, тише! – протестую я мягко. – Я же извинился!
– Мне от твоих извинений ни холодно, ни жарко! Засунь эти извинения себе знаешь куда?
Лицо ее горит от негодования, брови нахмурены, кожа на лбу сморщилась.
Она разгневана, но мне её этот гнев кажется неправдоподобным, наигранным. Возможно, из-за того, что столь красивому лицу вовсе не идет злоба.
– Что ты лыбишься? Я что-то смешное сказала? – с надрывом спрашивает она, притоптывая ногой.
Джинсы тоже промокли и скукожились, кроссовки раскисли и хлюпают.
Впрочем, я и сам уже изрядно вымок. Хлещет как из ведра, а на мне из верхней одежды лишь тонкое демисезонное пальтишко. По волосам и спине стекает в три ручья, ноги в туфлях чавкают, рубашка прилипла к груди.
– Как так можно вляпаться? – сокрушается она. – Просто не верится!
Похожа на неопытную театральную актрису, задача которой – максимально ярко показать режиссеру раздражение и ненависть, но от того, что актриса она неопытная (допустим, это её первые пробы) или слишком добрая, получается игра смешной и нелепой.
Но как же она красива и сексуальна! Даже во гневе…
Вместо того, чтобы сказать хоть слово, просто смотрю на нее и не могу отвести глаз. Уже и дождь не так раздражает, и вода в обуви… Ради такой красоты можно и под ливнем постоять, и заболеть, и туфли дорогие испортить.
Большие черные глаза, обрамленные короткими завитыми ресничками. Мокрые, розовые в меру пухлые губы. Волосы, сексуально облепившие щеки, порозовевшие то ли от осенней прохлады, то ли от злости.
И еще эти веснушки под глазами… Ничего красивей не видел.
В ней всё так гармонично, целостно: черты лица, одежда, движения рук, мимика, голос. А фигура какая… В общем, всё как я люблю.
Как бы мне не упустить эту птицу? Упорхнет ведь и не посмотрит, что у меня тачка бизнес-класса и пальто за две тысячи долларов. Эта девочка не из тех, кто ведется на роскошь и крутые машинки. Таких надо цеплять чем-то более серьезным и глубоким.
Ну ничего… Это мы умеем.
Настолько сильно возбуждаюсь, что приходится нарочно сдерживаться от того, чтобы не подойти к ней ближе и не обнять или взять за руку, прикоснуться хоть кончиком пальца к её лицу, скользнуть ладонью по груди, прихватить за талию и прижать к себе.
– Я запомнила твои номера! – сообщает она. – И я это так не оставлю!
– И чего мне ждать? – слизывая соленую воду с губ, спрашиваю я.
Мне и правда интересно.
– Какая тебе к черту разница? – уже немного спокойнее, но всё также
