Джесси сидел за моим компьютером. Я встала и спросила:
— Не можешь уснуть?
Он ударил по кнопке на клавиатуре.
— Сейчас шесть утра. Ты вырубилась в одно мгновение.
Теперь я и сама заметила сероватый брезжащий свет, пробивавшийся из-под занавесок. Я обняла Джесси за плечи, теплого, лохматого, и поцеловала в макушку. Потом посмотрела на монитор и застыла.
— Откуда это пришло?
— От твоего отца.
— Ч-черт!
Он убрал руки с клавиатуры.
— Ты просто смотри. Не теряй присутствия духа.
Я села. Он переключил ноутбук на видео, искоса глянул на меня и нажал кнопку «пуск».
Дергаясь и подпрыгивая, как при обычной домашней видеосъемке, камера двигалась через комнату. Стандартная гостиная, с мебелью из ИКЕА на заднем плане. Яркий свет из окна засветил объектив, и изображение пропало. А когда возобновилось, человек с камерой уже стоял перед креслом и наводил объектив на сидящую в нем женщину.
— Дана, — прозвучал нежный мужской голос, — хочешь поздороваться?
Я вцепилась в край стола.
— Боже!
Джесси обнял меня за плечи.
— Ее муж снимал это видео и передал его твоему отцу.
Изображение сфокусировалось на лице женщины. Это была Дана Уэст. Вернее, то, что от нее осталось.
Она сидела в кресле скукоженным маленьким комочком. Камера держала в кадре только лицо и плечи, но не могла скрыть чудовищных спазмов, сотрясавших ее руки и ноги. Она была истощена до предела, голова — обтянутый кожей череп. Весила она килограммов сорок, а то и меньше, и напоминала какую-то бесформенную игрушку. А еще она смеялась.
Потом губы ее страшно ощерились, зубы выдвинулись вперед, и из-за них, как слизень, высунулся язык. Она махнула рукой перед камерой и крикнула:
— Привет!
Звук этот больше походил на вопль попавшей в капкан кошки. В объективе снова показалась ее рука со скрюченными пальцами. До меня наконец дошло, что так она, оказывается, машет в камеру.
За кадром снова раздался голос ее мужа:
— Милая, ты хочешь что-нибудь сказать?
Взгляд ее блуждал по потолку. Один зрачок нормальных размеров, другой сильно расширен. Черный и влажный.
На этом кадре Джесси остановил видео в прошлый раз, теперь же оно продолжалось.
Дана смеялась. Эти гортанные звуки, казалось, никак не были связаны с ее мыслями, движениями или эмоциями. Я судорожно сжимала край стола.
Мужчина нежно обратился к ней:
— Дана, ты помнишь, как мы упражнялись?
На мгновение мне показалось, что она ничего не осознает. Но постепенно я с ужасом понимала, что она находится в ясном уме. Взгляд ее перестал блуждать, и Дана направила его прямо в камеру. Она продолжала трястись и дергаться, извергая из себя этот гортанный смех, но тем не менее с усилием поднесла скрюченную руку к лицу. Рот ее открылся, и она снова издала утробный крик попавшего в капкан животного.
— Привет, доченька! — Она перевела дыхание. — Мамуля любит тебя!
Она хлопнула себя кулаком по губам и послала воздушный поцелуй. Потом камера выключилась, успев показать последний кадр, где Дана уронила руку на живот. Его размеры не оставляли сомнений — Дана была беременна.
Я вышла из ванной после приступа тошноты. Джесси сидел с закрытыми глазами, потирая пальцами лоб.
— Второй видеоматериал ты, наверное, смотреть не захочешь, — сказал он.
— Включай.
Я села. Казалось, кровь сгустилась у меня в венах. Джесси запустил новый файл.
Это было низкокачественное видео, записанное с веб-камеры. Человек в форме офицера военно-воздушных сил, сидя за письменным столом, говорил в объектив. Примерно моего возраста, он выглядел прямо-таки изможденным. Тихим, ровным голосом он комментировал видео с изображением Даны:
— Поначалу я считал ее состояние просто депрессивным. Оно заметно ухудшалось первые три месяца. Она отказывалась от еды и не могла спать. — Он несколько раз моргнул и продолжил: — Но потом начались приступы панического страха и галлюцинации. Словно она бредила наяву. Я понял, что с нею происходит что-то ужасное. У нее начались нарушения координации движений и речи. Постепенно болезнь окончательно пожрала ее.
Он смотрел в камеру.
— То видео, что я отснял? Да, это было за две недели до появления на свет ребенка. К тому времени Дана была уже совсем плоха, и я знал, что ее дни сочтены. Тогда мы уже получили результаты магниторезонансного сканирования. Когда я снимал то видео, она не спала уже целых восемь недель. У нее была патологическая бессонница. — Он взъерошил волосы. — Мы делали эту видеозапись для нашей девочки, чтобы, когда она подрастет, у нее осталась память о матери. И Дана даже в том своем состоянии… — Он закрыл глаза. — В общем, мы делали это для нашей малышки.
Он потянулся к клавиатуре и нажал на кнопку. Изображение исчезло. Когда через несколько секунд оно появилось снова, мужчина, похоже, уже взял себя в руки.
— Наша малышка прожила всего три часа. У нее обнаружили глубокие неврологические аномалии. — Он плотно сжал губы. — Ее звали Клэр.
Я сидела с каменным лицом. Джесси, похоже, вообще не дышал.
— В ту же ночь у Даны началось кровотечение. Врачи не могли остановить его. Утром они снова разрезали ее и удалили матку. Конечно, спасать там было уже нечего. Они просто удаляли все, чтобы остановить кровотечение.
Теперь он снова смотрел в камеру.
— А пожар случился уже после операции. И я всегда считал странным то обстоятельство, что двери в операционную оказались заперты. — Он покачал головой. — С какой стати? Я знал, что она умирает, что мгновения ее сочтены, но зачем было убивать ее?.. Зачем было устраивать этот пожар и сжигать всю больницу?
Он наклонился вперед, поближе к камере. Голос его оставался тихим и ровным.
— Капитан Делани! Найдите того, кто сделал такое с моей женой, и тогда я убью этого ублюдка!
Койот стоял у окна, и душа его радовалась. Все здесь было родным и знакомым — и свет, и шум на дороге, и духота, и запахи. Тесные комнатенки, плесневелые ковры, затхлая вонь. Когда-то, во времена немого кино, такие квартирки служили жилищем среднему классу, сейчас же в них доживало свой век дряхлое полунищее старичье.
От тряпичного гнезда его детских лет не осталось и следа, и все-таки это был его родной дом. Он запер дверь и разделся — снял очки, допотопный пиджачок и замшелый седовласый парик. Все это полетело в чемодан вместе с нагрудным пропуском добровольной сиделки, который та надевала, отправляясь в больницу ухаживать за такими же немощными стариками. Переодевшись в спортивные брюки и белую футболку, Койот почувствовал себя самим собой. Полной грудью вдохнув пыльного воздуха, он ощутил на языке многообещающий привкус победы. Настало время для последнего рывка.
Он раскрыл журнал на новой странице и начал делать записи, чувствуя невероятный внутренний подъем. Он уже получил сообщение по электронной почте — «церк. св. креста, чайна-лейк, четв., 10 утра». Ну что ж, время удобное. Он повесил амулет на подсвечник и задумался.
Доктор Эббот, сидя за письменным столом, смотрела видеопленку с Даной Уэст на моем ноутбуке.
— Анорексия, хроническая бессонница, атаксия и миоклонус. То есть расстройство координации движений. И еще нарушение речи.
Она взяла со стола компьютерную распечатку. Это была история болезни, которую прислал по электронной почте муж Даны.
— Магниторезонансное сканирование подтвердило, что она страдала передающейся формой губчатой энцефалопатии. Или, как это называют по-другому, коровьим бешенством. Ее мозг был изъеден дырами.
— А как ребенок? — спросила я.
— Не знаю. На младенца никаких медицинских данных у меня нет.
Я смотрела на нее почти молящими глазами — ждала, что она даст мне гарантию, взмахнет своей волшебной докторской палочкой, произнесет заклинание и сообщит: «У вас все в порядке».
Но она сказала:
— Я звонила в Мемфис и говорила с тамошними врачами о Шэрлин Джексон. Она умерла от внутричерепного кровоизлияния, случившегося после падения. Она находилась на двадцать пятой неделе беременности.
— А ребенок?
— Ребенок родился, но был слишком недоразвит, чтобы выжить.
Я устало опустилась в кресло.
— Значит, смерть Шэрлин никак не связана с остальными?
— Об этом мне неизвестно. Доктора были в недоумении. Она упала с лестницы и сильно ударилась головой. Правда, потом утверждала, что чувствует себя отлично. У нее были множественные ушибы, но она настаивала, что не испытывает никакой боли. Продолжала ходить на работу. А в один из дней у нее начались преждевременные схватки. Она их не почувствовала и родила прямо в школьном классе во время урока.
Я сидела ни жива ни мертва.
— Значит, она все-таки получила антиболевую вакцину, и та убила ее.
