– Да уж слышал.
– Вот-вот! Геббельс на том свете от радости «Семь-сорок» танцует! Сам президент России взял на себя расстрел поляков. И русский премьер-министр! А до них – и Горбачев, и Ельцин оговорили и оклеветали собственную страну! Вот скажите, почему, когда КГБ признался, что Рауль Валленберг [38] умер у них в тюрьме, на Лубянке… то хватило одного раза признать и за Валленберга извиниться. Сам Андропов [39] извинялся. Не знаете, почему один раз? Я скажу: потому что это была правда! Рауль Валленберг умер в тюрьме НКВД. Один раз умер и один раз извинились. А почему про Катынь столько лет каждый год признаются и прощения просят? Одного раза недостаточно? Правильно, недостаточно! А почему? Да потому что это неправда! Никто им не верит, что Сталин виноват и своих союзников будущих взял и расстрелял. Он же тогда решил создавать советскую польскую армию против Гитлера. Но для польской армии нужны-таки поляки. Зачем их расстреливать? Не смешите меня. А вот над Россией сейчас весь мир смеется! Все знают, что поляков немцы расстреляли! Ничего, – мрачно пообещал Брафман, – скоро мы узнаем, что и Освенцим Красная Армия устроила, и холокост Берия организовал…Так что вот так, молодой человек! Что можно простому советскому еврею ждать от такого государства? Вот и приходится нам объединяться. А вот когда эта власть рухнет, нам, евреям придется отвечать и за Чубайса, и за Абрамовича, и за Березовского. За всю воровскую банду. Они воровали, грабили, людей убивали, вывозили миллиарды по Женевам и Лондонам, а нам – отвечать. Как во все времена… может, кто-то и успеет убежать в Израиль или в ту же Германию – среди немцев евреям сейчас лучше всего. За деньгами не надо бегать. Деньгами за холокост немцы сами на квартиру приносят. Но уже такой старый или такой совсем русский, как я?.. Куда мне ехать! Не доеду.
Мышкина внезапно стало жаль этого колоритного старика. Он вздохнул и спросил:
– А если… если бы однополчанин Штейна или ваш, но другой национальности, казах, например, или русский, захотел к вам, вы его к себе приняли бы?
Тонкие губы Брафмана сложились в презрительно-брюзгливую усмешку.
– Вы читали табличку на двери? – властно спросил он.
– Конечно, – улыбнулся Мышкин. – У вас это взаимопомощь. А если бы появилась организация, такая же, ветеранская, но только для русских? В России для русских? – совсем весело спросил он.
– Ха! – фыркнул Брафман. – Зачем вы так спрашиваете? Вы сами знаете, как это называется. Национализм и шовинизм.
– Да-да, – торопливо согласился Мышкин. – В самом деле. Преступление.
– Хотя… хотя… – с неожиданным сочувствием добавил Брафман. – Вам, русским, тоже надо брать хорошие примеры. Хоть с нас. У вас нет такого национального единства.
– Вы абсолютно правы, Исус Соломонович, – грустно подтвердил Дмитрий Евграфович. – Нам все равно, кто какой национальности. Был бы человек хороший. Так нас с детства учат. В самом деле, не могу же я любить бандита и убийцу Ельцина только потому, что он русский. Оттого и страдаем. Грузин Сталин поднял Россию из дерьма на высоту, небывалую в истории человечества. А русский Горбачев ее развалил. Нынешние вообще превратили остаток России в концлагерь, где заключенными – нормальные законопослушные граждане, а надзирателями – воры и бандиты…Спасибо вам! За все.
Провожая Мышкина до выхода, охранник пожелал ему всего доброго и неожиданно добавил, улыбнувшись:
– Раскричался наш Зуся. Он вообще любит кричать – такой характер. Вы на него не обижайтесь. Вообще, он мужик хороший.
– Я заметил, – усмехнулся Мышкин. – Берегите его.
Спускаясь в ПАО, он еще на лестнице услышал, что в его кабинете надрывается телефон. Мышкин торопливо открыл дверь и бросился к столу.
– Вы где так много ходите и гуляете? – раздалось в трубке знакомое пронзительное кудахтанье.
– Это вы? – удивился Дмитрий Евграфович. – Зуся Соломонович?
– Я точно есть Зуся Соломонович! А вот вы, доктор, где гуляете?
– В настоящий момент я на службе.
– Это сейчас вы на службе. А раньше? Целый час вам звоню, а вас нет!
– Но… Исус Соломонович… Я ведь был у вас, потом добирался общественным транспортом… «И что я перед тобой оправдываюсь?»
– Целый час надо ехать?! – не отставал Брафман. – Целый час!
– Вы что-то хотели спросить? – осведомился Мышкин.
– Еще как хочу спросить!
– Пожалуйста.
– Так вот, молодой человек. Я хочу узнать, знаете вы или не знаете: а что – Бог есть?
– Бог?… – удивился Мышкин. – Бог и религия не по моей специальности. Я занимаюсь наукой.
– Вы так думаете? Бог для вашей специальности не годится? А для других годится?
– Не знаю. Отчего такие интересные вопросы?
– Оттого, что сейчас узнаете! – с угрозой пообещал Брафман. – Вы за Штейна спрашивали и за его дочку, бандершу из Хайфы. Так?
– Бандершу? – растерялся Мышкин.
– Хозяйку борделя, то есть дома терпимости. Так в Одессе называют – бандерша и всё. Так знайте: эта сука объявилась. Прискакала. За наследством!
– В самом деле? – равнодушно удивился Мышкин. – Вы говорили, что после Штейна ничего не осталось.
– О, еще, оказывается, что осталось! – воскликнул Зуся. – Целых триста тысяч зеленых долларов!
– У парикмахера? Триста тысяч баксов? Откуда? – возмутился Мышкин.
– А что, по-вашему, парикмахер не человек? – обиделся Брафман.
– Ну, отчего же… Это же сколько парикмахеру надо работать, чтоб накопить триста тысяч долларов. Слухи, наверное?
– Никаких слухов! – отрезал Брафман. – Один наш ветеран только был у меня. Он адвокат у Штейна. Готовил завещание, печати ставил. И все триста тысяч долларов Штейна завещал… кому? Вы думаете?
– Даже не думаю.
– Триста тысяч! Понимаете? Целых триста тысяч! – вопил Брафман, будто его резали, чтоб отобрать у него эти триста тысяч. – Прискакала за наследством, а Штейн!.. А Штейн!.. – задыхался Зуся Соломонович. – Взял да и завещал все в благотворительный фонд «Смерть раком»! В Женеву! А ей – ни доллара, ни рубля, ни шекеля! Чтоб знала, как папу надо любить.
Мышкин молчал.
– Вы что там? – спросил Брафман. – Удивляетесь?
– В какой-то степени, – в раздумье ответил Мышкин. – Не знаю, где такое благотворительное общество с таким названием.
– Может, как-то по-другому, но против раков – точно. Они в Женеве частное предприятие открыли. Ох, какой молодец наш Абиноам! Какой молодец! Но мог бы и фронтовым товарищам отсыпать. Хоть половину. Только мы и нашлись у него в трудную минуту. Теперь уже ничего не сделать. Швейцарские раки не отдадут, ой-вей!
– Спасибо, Зуся Соломонович. Одного не понимаю, зачем вы мне сообщили. Мне совершенно не интересно. И завещание Штейна не имеет отношения к моим служебным обязанностям.
– А затем, чтоб вы знали: Бог есть!
– Спасибо большое. Учту в своей работе.
– Будьте здоровы, доктор!
– И вы тоже, – Мышкин положил трубку.
Да, новость, действительно, была интересная.
15. Тетродоксин для Ладочникова
Впервые Мышкину очень не хотелось идти на утреннюю конференцию. Он прекрасно знал, чем она кончится. Заведующая архивом и без пяти минут кассирша мясной лавки Потапова вцепится ему в горло и не разожмет челюсти, пока он не вернет ей историю болезни Салье. Он должен был отдать ее три дня назад, но не выпадал момент скопировать документ.
До начала оставалось еще сорок минут. Но Мышкину надо было всего четверть часа. И Дмитрий Евграфович полез с ключом в нижний ящик своего стола.
Ключ в замке не проворачивался. Мышкин вытащил его, снова вставил, пробовал провернуть ключ вправо, потом влево. В конце концов ключ застрял намертво. Вчера замок открывался нормально.
Мышкин приказал себе успокоиться. закрыл глаза, расслабился, ясно представил себе, как ящик сейчас откроется сам. Потом изо всех сил рванул ключ на себя. Послышался треск, отлетела щепка, и ящик с запертым замком вылетел на пол.
Ящик был совершенно пуст. Еще вчера вечером в нем лежала история болезни Салье, сорок страниц начатой докторской диссертации, пять страниц недописанной статьи, «Правила дорожного движения», шесть гибких дисков и два компакта и, наконец недочитанный исторический роман «Наследство последнего императора». Но это все ерунда. Хуже всего, что пропали стекла с нелегальными срезами.
Он положил ящик на стол. Осмотрел и ощупал сантиметр за сантиметром. В правом углу фанерное дно отошло сантиметра на полтора. Он сунул руку в проем стола, пошарил наугад и почувствовал, что порезал палец. Пошла кровь, но Мышкин вздохнул с облегчением. Не обращая на порез, нащупал выпавшие стекла – пять штук. Шестого не было.
Пошептал над окровавленным пальцем, проделал несколько пассов – без толку, кровь обильно стекала на пол. Он понял, что сегодня остановить кровь не получится, и заклеил порез пластырем.
Загремела дверь. Мышкин прислушался к шагам на лестнице – Клементьева.
– Вы уже здесь? – удивилась Большая Берта.
