Однажды вечером Эйдриен тихо вышла из комнаты и с верхней ступени лестницы услышала разговор между стариками и представителем службы сиротского надзора.
– Со старшей девочкой хлопот нет, – говорила приемная мать. – Непоседа, шалит без меры, но в остальном – такая милашка. А вот та, что помладше, меня беспокоит. Маленькая чистюля, никогда и словом не обмолвится – все в себе держит, словно робот какой-то.
Наутро Эйдриен спросила Никки:
– Что такое робот?
Никки, чтобы продемонстрировать робота, стала ходить по комнате на негнущихся ногах и неуклюже размахивать руками. Она жужжала, натыкаясь на стены, и стучала по ним, приговаривая: «Жжж, жжж». Эйдриен изо всех сил изображала веселье и вовсе не собиралась рассказывать сестре о словах миссис Данкирк. Ведь Никки обязательно бы взбесилась, а в таком состоянии она становилась неуправляемой.
– Через двадцать минут будут здесь, – сказал Дюран, вешая трубку, – иначе пицца бесплатно.
Эйдриен кивнула, по-прежнему думая о сестре и своем детстве. После Данкирков они сменили еще три дома, перемежая жизнь у приемных родителей с сериями коротких пребываний в приемнике Делавэрского детского центра. А потом их взяли Дек и Марлена.
«Хватит», – подумала она и отправилась в душ, оставив Дюрана щелкать пультом перед телевизором.
Когда доставили пиццу, Эйдриен уже оделась. Ее лицо разрумянилось и блестело после горячей воды.
– Прости, что не сдержалась, – сказала она, вернувшись в комнату.
Дюран окинул девушку удивленным взглядом.
– Слезы, – объяснила та. – Не удержалась.
– А, ты об этом, – ответил он и подумал: «Бог ты мой, как она хороша!» Дюран прежде по-настоящему не смотрел на Эйдриен – во всяком случае, не так. Лицо ее обрамляли завитки влажных, цвета потемневшей меди, волос. Он, не задумываясь, поднял с коробки с пиццей крышку и придвинул угощение к Эйдриен – лучшее, что Дюран мог предложить в подобных обстоятельствах.
– М-м… вкуснятина… – протянула она, взяла кусочек и унесла с собой к письменному столу у окна. Усевшись, Эйдриен раскрыла блокнотик, что лежал возле телефона, и приступила к составлению списка дел:
1. Работа:
А. Одеться, макияж
Б. Позвонить Слу
В. Ссылки из «Лексиса» в резюме по асфальту
2. Прах Ники
3. Дюран -?
4…
Дюран смотрел телевизор, а Эйдриен, постукивая карандашом о блокнот, размышляла, что же будет четвертым номером. В итоге она решила вовсе отказаться от пункта четыре. Возможно, добавит еще что-нибудь к «работе» – и хватит. Того, что есть, уже достаточно: надо развеять прах сестры, да и Дюран сам по себе заслуживает целого алфавита.
– Что такое Слу? – словно подслушав ее мысли, поинтересовался тот. Он незаметно подошел к Эйдриен и внимательно изучал список из-за ее плеча.
– Юридическая фирма, где я работаю. А теперь тише, мне надо подумать, – сказала девушка, помахав в воздухе рукой. В пункте «Дюран» она записала:
А. Общее – детектор
Б. Записи
В. Компьютер
Г. Пациенты
– Я прошел детектор, – подсказал Джеффри, стараясь быть полезным и втайне довольный, что так много места занял в списке дел своей хорошенькой подруги по несчастью. Эйдриен подняла на него взгляд и кивнула:
– Верно, прошел. И мне интересно как.
– Ничего удивительного, – ответил тот, – просто сказал правду.
– Только ты не Джеффри Дюран – и сам хорошо это знаешь. Ты же ходил на кладбище.
– Да, – сказал он. – Только я могу это объяснить.
– Правда? – удивилась Эйдриен. – Хотелось бы услышать твою теорию.
– Ладно, – ответил Дюран и присел на край кровати. – Ситуация такова: имя я получил от родителей, которые носили фамилию Дюран. Так меня зовут сколько себя помню. Значит, если фамилия украдена – позаимствована с надгробия, например, – то, видимо, это сделали они.
Эйдриен нахмурилась:
– А зачем им это понадобилось?
– Я могу лишь догадываться, – ответил Дюран. – Не исключено, что они были беглецами. – Собеседница пренебрежительно усмехнулась, и Джеффри решил уточнить: – В то время Америку сотрясали антивоенные беспорядки. Не исключено, что они участвовали в пацифистском движении.
Эйдриен некоторое время молчала и наконец спросила:
– В этом и заключается твоя теория?
Джефф пожал плечами:
– Ну да…
– А что с университетами, в которых ты якобы учился? Браун и Висконсин?
– А что с ними?
– Там о тебе никогда не слышали! – возмутилась Эйдриен, откинувшись на спинку кресла и отложив карандаш.
– Сбой в базе данных, – ответил тот. – Я в списке выпускников университетов. Мне оттуда каждый месяц почта приходит: то пожертвования собирают, то продают майки со своими эмблемами. В ведомостях не отмечен – только и всего.
– И как ты это объяснишь?
– Ну, мало ли. Задолжал книгу в библиотеке, какое-то административное взыскание объявили… Смысл не в этом. Главное – я прекрасно помню, где учился. Я уже написал и в Висконсин, и в Браун. Скоро все прояснится. Меня уже, наверное, письма дожидаются, где они извиняются за недоразумение. Только доберусь до почтового ящика, перешлю их тебе по факсу.
– Хм… Занятная теория…
Дюран засмеялся:
– Я совсем недавно ездил на встречу выпускников.
– Ого, уже интересно.
– В Сидвелл. Это частная школа.
– Я знаю, что такое Сидвелл.
– Ну вот, я оттуда.
Эйдриен недоверчиво посмотрела на него:
– И на что это похоже?
– Что «это»? На обычную встречу выпускников. А ты как думала?
– Не знаю – никогда не бывала на подобных мероприятиях.
– Там здорово, – загорелся Дюран. – Я со всеми встретился.
– С кем, к примеру?
– С Банни Кауфман, – ответил он без колебаний. – И с Адамом Бауманом.
– Они твои друзья?
Дюран просветлел:
– Да!
Эйдриен колебалась: поверить – не поверить?
– Ну, скажем так, друзья, – повторил он. – В основном просто те, с кем здороваешься в дверях. А с Адамом мы играли в одной баскетбольной команде.
– И они тебя узнали?
Тот кивнул:
– Вроде бы.
Она посмотрела на него, как на ребенка:
– Вроде бы?
Дюран удрученно вздохнул:
– Вообще-то не думаю, что на улице они бы отличили меня от тюка соломы.
Собеседница округлила глаза и улыбнулась:
– Что ж, хотя бы честно.
Джеффри вконец запутался – растерянность читалась на его лице.
– Со мной что-то не так, – признался он. – Я чувствую, только не могу понять – что.
Эйдриен удивилась неожиданной искренности собеседника. Впрочем, насколько она знала по паре дел, где выступала в роли присяжной, многие социопаты превосходно манипулируют людьми. Может, именно так и надо воспринимать Дюрана: как потенциально опасного клиента, чья невиновность очень сомнительна.
– Я бы с радостью тебе поверила, – призналась девушка, – только во всем этом слишком много «но».
– Например?
Эйдриен заглянула в блокнот:
– Карты пациентов.
– Что с ними?
– Их нет.
Дюран покачал головой:
– Просто недоразумение.
– Недоразумение? Тут речи не может идти о недоразумении, в папке было пусто – одна фотография, и все.
– Да, но твой друг… Он ворвался в кабинет, точно Грязный Гарри, полицейский-мститель без тормозов. Наверное, большая часть содержимого до сих пор на столе лежит. Вероятно, я работал с файлом, когда вы пришли.
Эйдриен посмотрела на него не без доли скепсиса.
– Давай проверим, – предложил Дюран. – Сходим туда. Не сегодня, конечно, а как-нибудь позже. К тому же в основном я вел записи на компьютере, так что вся информация о пациентах – в базе данных. И ты могла бы, я думаю, запросить в судебном порядке кассеты.
– Какие кассеты?
– Мы с твоей сестрой встречались дважды в неделю, – объяснил Дюран. – Каждый сеанс записывался на пленку – для страховой компании.
– Какой именно?
– «Совместное страхование граждан», их офис в Нью-Йорке. – Он замолчал и открыл баночку кока-колы. – А теперь расскажи ты что-нибудь. Для разнообразия.
Эйдриен озадаченно посмотрела на собеседника:
– Что, например?
Тот пожал плечами:
– Не знаю.
Она на миг задумалась и проговорила:
– У Никки было оружие.
Дюран поинтересовался:
– Какое?
– Винтовка.
Настала его очередь удивиться:
– Зачем ей понадобилась винтовка?
– Не знаю.
– Может, Нико собирала антиквариат? – предположил Джеффри.
Собеседница покачала головой:
– Это новая винтовка с телескопическим прицелом и глушителем.
– Не может быть!
– Кроме шуток, – ответила Эйдриен.
Дюран притих.
– О чем задумался?
– Просто пришло в голову: Никки страдала диссоциативным расстройством[23], которое обычно возникает после посттравматического шока.
– И что? – В глазах Эйдриен загорелся недобрый огонек. Она заподозрила, к чему клонил Дюран, и беседа приобретала очень неприятный оттенок.
