Айзек подбежал к ней. Синяк побледнел, но щека все еще припухшая и намазана тональным кремом.
— Привет, — сказала она. — Давно не виделись.
— Извините, — сказал он, — работал поздними вечерами. «Это уж наверняка».
— Что, трудитесь над диссертацией?
— Да, по большей части над ней. И над 28 июня — тоже. К сожалению, здесь ничем похвастаться не могу. Библиотекарь все еще ищет. — Он нахмурился. — Если честно, то я уже начинаю сомневаться: может, я был не прав. Может, сделал поспешный вывод из статистического казуса.
— Зря сомневаетесь, — сказала Петра и бесцеремонно уставилась на синяк.
Рука Айзека поднялась к щеке и снова опустилась.
— Вы думаете, что я не ошибся?
— Время покажет.
Она поднесла к его глазам свои часы. Крошечные черные цифры в окошке календаря показывали 21-е число.
— Знаю, — сказал он и перебросил кейс в левую руку. Его плечи опустились.
— Вы выглядите немного побитым, — сказала Петра.
— Автобус опаздывал, и мне пришлось поехать по другому маршруту. Кончилось тем, что я прошел несколько лишних кварталов.
«В самом деле?»
— Должно быть, трудно обходиться без машины, — заметила Петра.
— Ничего, если привыкнешь. Я слышал, что по телевидению показывали одного из Леонов. Мой отец видел его лицо в «Новостях». Я рассказал родителям, что вы работаете над этим делом. Надеюсь, что я не сболтнул чего-то лишнего.
— Нет, — сказала Петра. — В этой передаче упоминали мое имя.
— Значит, все-таки стрелял Леон?
Она покачала головой, не зная, что может сказать ему — на данный момент.
Шум двигателя заставил ее взглянуть через его плечо. На стоянку въехал черный «форд» и агрессивно устремился к первому свободному месту. За рулем сидел один из детективов Даунтауна. Широкие плечи, уверенный вид — ни дать ни взять — коп из кино. У его напарника была такая же манера. И у того и у другого солнечные очки с отражательными стеклами. Двигатель порычал и замолк.
— Поговорим потом, — сказала Петра и, открыв дверь, подержала ее для Айзека.
«Перемена ролей, — подумал он и вошел в здание. — Для нее я всего лишь мальчишка».
Первый детектив сказал:
— Привет, к собранию готовы?
— Какому собранию?
— В пять часов. Мы звонили.
— Когда?
— Пятнадцать минут назад.
Стало быть, когда она сидела в машине с Родманом и Люсидо. Короткое извещение, словно она на них работает.
— А что за повестка? — спросила Петра.
— На собрании и узнаете, — сказал второй детектив.
Айзек сел за угловой стол и водрузил на него ноутбук. В комнате были еще два следователя — Барни Флейшер и незнакомый грузный мужчина. На нем красовалась портупея с ремешками крест-накрест. Они впивались в тесную зеленую рубашку с воротником «поло».
Айзек включил компьютер, вызвал базу данных библиотеки Доэни, притворился, что ему надо что-то в ней найти.
Притворился, что с Кларой у него ничего не произошло.
На самом деле — произошло, и он низко пал в личном и профессиональном отношении.
Воспользовался слабостью беззащитной женщины, это подло. Большим прегрешением было смешивать дело с… удовольствием, рискуя завалить расследование убийств от 28 июня.
Он попытался рассуждать разумно, хотел убедить себя, что все было наоборот и воспользовалась им Клара. Что тонко чувствующий студент хотел лишь мира, покоя, шелеста книжных страниц, а не слияния бедер, не стонов…
Было замечательно. Во второй раз, не в первый. В первый раз он ничего не понял, чувствовал лишь, как стучит в голове от удивления и оргазма. Клара продолжала двигаться, и эрекция не пропала. Она взяла его лицо в свои ладони и прошептала:
— Да, продолжай, продолжай.
И эти слова, конечно, же, снова его вдохновили.
Во второй раз он испытал фантастические ощущения. Клара, похоже, тоже была под впечатлением. Она извивалась, стонала и пыталась заглушить крик, прикрывая рот рукой. Она его еще долго не отпускала, целовала шею, через рубашку скребла ногтями по его спине, щекотала лицо рыжими прядями. Он уже не мог более выносить этого и повернул голову. Она решила, что он устал и прошептала:
— Бедный мальчик. Тебе тяжело, я такая толстая.
Она улыбалась, но, казалось, вот-вот заплачет, поэтому он сказал:
— Нет, нисколько, — и поцеловал ее, через ткань с бабочками взял ее за бедра, мягкие, словно подушки.
— Господи, я все никак не успокоюсь, — сказала она и прослезилась. — Прости, Айзек. Ну, зачем тебе толстая, старая, истеричная женщина?
Пришлось ее утешать, ласкать. Целовать… хотя к этому моменту эмоции его угасли и телесный контакт был неприятен. Она действительно была тяжелой.
— Ты такой приятный, — сказала она. — Но это не должно повториться. Верно?
— Верно, — сказал он.
— Что-то ты очень быстро согласился. Растерявшись, Айзек промямлил:
— Я хочу того же, чего и вы.
— В самом деле? — сказала она. — Если бы это зависело от меня, то я потрахалась бы с тобой еще сотню раз. Но надо и честь знать.
Поцеловала его в подбородок.
— Стыдно… но жизнь — сложная штука. Я тебе в матери гожусь.
При этой мысли она нахмурилась. Айзеку тоже вдруг стало стыдно. Он попробовал избавиться от этого чувства, сосредоточился на бабочках и цветах. Чуть двинулся, желая дать ей понять, что ему неудобно.
— Но, — сказала она, сойдя с него наконец и вроде бы не желая больше к нему притрагиваться.
Не глядя на него, подняла трусики, надела туфли и взбила огненные волосы.
Айзек тоже натянул джинсы, застегнул на ширинке молнию и уселся, ожидая окончания фразы. Она слабо улыбнулась дрожащими губами.
— Но что? — спросил он.
— Но что? — удивилась она.
— Вы сказали «но» и более ничего.
— Ох, — она опустила руку и кончиками пальцев притронулась к его ширинке. — Но это была фантастика. Даже несмотря на то что я гожусь тебе в матери. Мы можем быть друзьями, правда?
— Конечно, — сказал Айзек, не уверенный в собственном ответе.
Клара криво улыбнулась.
— Значит, мы можем вместе пить кофе. Как друзья.
— Конечно, — повторил он.
— Сейчас?
— Сейчас?
— Прямо сейчас.
Они вместе вышли из библиотеки и отправились в кафе на Фигероа. Это было на другой стороне улицы, у восточной границы кампуса. Прошли мимо студентов. Те прогуливались со своими ровесниками.
Клара покачивала бедрами и время от времени задевала его. Айзек пытался оставить между ними некоторое расстояние — достаточное, чтобы рассеять впечатление интимности, но не такое большое, чтобы ее обидеть. Она продолжала подталкивать его в бок.
В ресторане она повела его в кабину, заказала чай с мятой и сложный зеленый салат. Айзека вдруг замучила жажда, и он попросил колу.
Когда официантка отошла от них, Клара созналась:
— Я всегда начинаю испытывать голод. После. Шея ее порозовела.
За час она рассказала ему о своем детстве, о раннем замужестве. Она когда-то думала, что это на всю жизнь. О своих двух талантливых детях и о замечательной маме. Мать могла проявлять власть, но лишь с лучшими намерениями. Говорила и об отце-юристе, работавшем в фирме. Он ушел на пенсию и через год умер от рака простаты.
После недолгой задумчивости, заметила:
— Ты замечательно слушаешь. Мой прежний был ужасным слушателем. Ты не думал о том, чтобы стать психиатром?
Айзек покачал головой.
— Почему?
— Я пока не выбрал определенную специальность. Все впереди.
Она перегнулась через стол и дотронулась до кончиков его пальцев.
— Ты красивый мальчик, Айзек Гомес. Однажды ты станешь знаменитым. Надеюсь, вспомнишь обо мне с добром.
Он рассмеялся.
— Я и не думала шутить, — сказала Клара.
Он проводил ее до рабочего стола в справочном отделе библиотеки и пошел прочь, когда она начала болтать со своей помощницей, Мэри Золтан, женщиной с личиком крота. Мэри была на десять лет младше Клары, но выглядела старше. Когда Клара увидела, что он уходит, то побежала за ним, догнала его у дверей, прикоснулась к плечу и страстно прошептала, что он был прекрасен, что это было прекрасно, и жаль, что больше между ними ничего не будет.
Мэри Золтан смотрела на них. В кротовьих глазах никакой теплоты.
Клара стиснула его плечо.
— О'кей?
— О'кей.
Он высвободился и вышел из библиотеки. Слишком взволнован, чтобы сосредоточиться на диссертации, или на расследовании событий 28 июня, или на чем бы то ни было. Вышел на воздух, ощущая пульсацию в паху. Запах Клары прилип к коже, к горлу, к носовым пазухам. Он остановился в туалете в соседнем здании и вымыл лицо. Не помогло. Он пропах Кларой и собственным семенем.
Нет, сейчас он никак не может ехать к Петре.
Во всяком случае, ему нечего ей предложить.
Отчего он чувствует себя так, словно изменил ей?
Он пошел назад, к Фигероа, сел на 81-й автобус в сторону холмов, вскочил в автобус № 2 на перекрестке Цезаря Чавеса и Бродвея, проехал станцию Сансет — Вилкокс, в Ла Бреа вышел и пешком одолел расстояние до бульвара Пико. Там пересел на «голубую линию» наземной рельсовой дороги из Санта-Моники к пляжу.
