Повисло молчание.
Макэвой заранее знал, что она скажет. Фарао не сможет зайти еще дальше. И она, и Спинк, и Трем-берг – все они постараются убедить себя в виновности Чандлера. И что теперь нет смысла разбираться со слабыми местами в деле. И что Колин Рэй с самого начала был прав. А теперь все они убедились: преступник уже за решеткой.
– Вы ведь понимаете, что Чандлер этого не делал, – устало сказал Макэвой. – Не в одиночку, я хочу сказать.
– Я не знаю, что думать, Эктор. Невиновные так не поступают.
– Он преступник, и он невиновен. Так уж вышло.
– На самом деле у нас ничего нет, верно? У нас с тобой. Мы проиграли Колину. Напортачили с самого начала, черт подери. Мы расследуем преступления, которые называются «серьезными» и «организованными». И как, по-твоему, я выгляжу? Серьезно или организованно?
Макэвой смотрел в тоскливое небо.
– Что у тебя на уме? О чем ты думаешь?
Макэвой вздохнул.
– Я думаю, у Чандлера возникла идея для книги, но некто увидел в его замысле гораздо большее. – Он постучал себя по лбу пальцами, злясь на свою неспособность извлечь из спутанного клубка мыслей одну-единственную. – В этом деле нет ничего случайного, уж в этом я уверен. Все убийства совершались не ради любви, денег или мести. Эти смерти имеют смысл только для человека, который восстанавливает баланс справедливости. Забирает у этих людей выпавший им второй шанс. У людей, которые спаслись там, где остальные не сумели. Кто-то решил, что они должны умереть, – в точности так, как им следовало умереть когда-то. В этом есть логика. Этот «кто-то» тщательно воспроизводит ситуации. Пытается отобрать у этих счастливчиков чудо. Мотив же Чандлера сводится к одному – соорудить из убийств книгу. А я видел глаза убийцы. Видел в них обиду на весь мир, ненависть к себе, но в них не было…
– Зла? Макэвой, не всегда же…
– Знаю, знаю. Большинство убийств происходит из-за вспышки гнева, по пьяни или неумения рассчитать свою силу. Но мне доводилось видеть зло в глазах преступников, и я знаю точно: в глазах нашего убийцы зла не было. Грусть, и отчаяние, и неотвратимость происходящего. Он платит по счетам. Это…
Фарао накрыла его ладонь своей:
– По-твоему, кто убивает этих людей, Гектор?
– Кто-то, похожий на меня, – ответил Макэвой.
– Ты не способен на такое. Ты не способен причинить вред людям.
– Способен, – возразил он. – Ради семьи. Ради любви. Я бы отправил свою душу в ад ради людей, которых люблю. Я бы плакал, совершая это, но сделал бы. А вы разве нет?
Фарао отвернулась:
– Не каждый любит так сильно.
– Значит, искать нужно как раз такого человека. Кого-то достаточно сильного, чтобы одолеть меня в рукопашной. Кого-то, кто способен вырезать проход из грузового контейнера и убить старика. Кого-то достаточно близкого к Чандлеру, чтобы воспользоваться его связями. И человека, который любит так же сильно, как я.
Лицо его исказилось. Фарао невольно отстранилась, вся сжалась, и до Макэвоя дошло, насколько он сейчас угрожающе выглядит.
– Простите, шеф, я только…
Фарао качнула головой, на лице ее нарисовалась кривая усмешка, и напряжение спало. Она похлопала Макэвоя по плечу:
– Для общения с тобой нужно сперва хорошенько изучить инструкцию по применению. Твоя Ройзин святая, не иначе.
У Макэвоя сорвался легкий смешок.
– Она лучше всех нас вместе взятых. – Вялым взмахом руки он обвел вечернюю улицу с ее непросыхающими обитателями, заколоченными магазинами и мусором в подворотнях: – Лучше всего этого.
Фарао всмотрелась в его лицо, удержала взгляд.
– Пусть и дальше будет лучше всех, Гектор. А ты проследи, чтобы грязь к ней не пристала.
Макэвой стоял, прислонясь к одной из красных кирпичных колонн элегантного портика у раздвижных стеклянных дверей.
– Детектив-сержант Макэвой?
Обернувшись, он увидел высокую, тонкую женщину с короткой стрижкой. Теплый жилет поверх белой больничной униформы. Женщина протянула бледную руку без колец, и Макэвой ответил осторожным пожатием.
– Меган Страуб.
Они улыбнулись друг другу.
– Я лечащий врач Энн, – сказала Меган Страуб и жестом предложила последовать за ней в теплое нутро ультрасовременной клиники. – Кажется, ваш визит немного расстроил кое-кого из наших функционеров, – заметила она, когда двери с шелестом закрылись за ними.
– Как я уже объяснял, мы ведем расследование убийств…
– Вот-вот, что-то такое они и говорили. – И доктор Страуб со смешком добавила: – Сложно представить, чтобы Энн подозревали в чем-то подобном.
– Конечно, нет…
Макэвой замолчал, потому что доктор остановилась у одной из дверей и положила пальцы на ручку.
Дверь открылась.
Свет лился в комнату из сияющего прямоугольника окна под потолком; стены выкрашены в темномалиновый цвет и украшены рисунками в массивных рамках.
На кованой кровати с пологом лежала Энн Монтроуз. Руки ее покоились на гладком золотистокремовом покрывале, на подушке озерцом расплавленного золота пылали волосы.
Капельница с питательным раствором и дренажное устройство были спрятаны за двумя высокими торшерами в стиле рококо; пробежав по ним, взгляд Макэвоя уперся в резной ночной столик у кровати. Из того же светлого дерева был и низкий книжный шкаф у стены, над ним – большое зеркало, из-за которого комната казалась еще просторнее и светлее.
– Она похожа на принцессу, – прошептал Макэвой.
Доктор Страуб рассмеялась:
– Семьи наших пациентов иногда предпочитают сами обставлять палаты. Не могу сказать, делается это ради них самих или ради пациентов, но эта палата совершенно точно любимая у всех нас.
– А этот свет сверху…
– Там оборудованы лампы, – объяснила Меган Страуб. – Даже если погода хуже не придумаешь, здесь светло, как в солнечный день.
– Недешевое удовольствие.
– Ее счета всегда оплачиваются без задержки, как я понимаю, – сдержанно ответила доктор Страуб, подошла к кровати и улыбнулась неподвижной пациентке. – И когда мы хотим испробовать новый подход, который может обойтись чуть дороже, проблем не возникает.
– Не сомневаюсь, подполковник Эмме весьма великодушен, – сказал Макэвой, наблюдая за лицом Страуб.
– А вот это не в моей компетенции, – сказала она с улыбкой.
Макэвой подошел к кровати и осторожно склонился над спящей Энн Монтроуз – точно в бездну заглянул. Идеальная ухоженная кожа. Ни морщинки на лице. Блестящие волосы.
– Она словно…
– Спит? Да. Близким это труднее всего принять. Они оплакивают того, кто все еще с нами.
– А Энн еще с нами? – Он понизил голос до шепота: – Она может вернуться?
– Некоторых мы возвращаем. Не всегда в точности такими, какими они были прежде, но порой возвращаем.
– И Энн?..
– Надеюсь, – вздохнула Страуб. – Хотелось бы мне познакомиться с ней. Судя по истории болезни, у нас немало общего, хотя, боюсь, та работа, которую Энн выполняла за границей, выше моих сил.
– Вы знаете о ее благотворительной деятельности?
– Я лечащий врач, – подняла брови доктор Страуб, – и я должна делать все возможное, чтобы добиться отклика.
– И вы беседуете с Энн о том, кем она была прежде?
– Кем она остается, – резковато поправила Страуб. – А в чем, собственно, дело, сержант?
Макэвой собрался успокоить ее заученной скороговоркой о стандартных процедурах и обычной полицейской рутине, но в последний миг передумал.
– Думаю, кто-то убивает людей, выживших после нападений и катастроф, – сказал он, – и, думаю, это имеет какое-то отношение к Энн.
– Вы считаете, ей может что-то угрожать?! – Переменившись в лице, Меган Страуб безотчетно вскинула ладонь ко рту.
– Это не исключено.
– Но…
Макэвой лишь плечами пожал. Он слишком устал, чтобы вновь разматывать цепочку догадок, приведших его в мир доктора Страуб.
– Ее часто навещают?
– Мать. – Голос докторши еще нервно подрагивал. – Изредка сестра. Конечно, здесь бывают врачи со стороны, студенты…
– Я слышал, она была помолвлена.
– Да. Когда Энн перевели в нашу клинику, с ней поступили и личные вещи. Я много общалась с семьей, чтобы разобраться в деталях ее жизни. Она была влюблена в солдата, которого встретила в Ираке. Насколько я помню, он служил в полку капелланом. Сильное чувство, похоже. Жаль, что эта связь была так беспощадна разорвана.
– И все эти сведения вы используете в терапии, верно?
– Все, что только можем.
Макэвой оглядел книжные полки:
– Читаете ей вслух?
– И это тоже, – кивнула доктор Страуб. – Женские романы. Поэзию. Разговариваю с ней о политической ситуации в Ираке.
Недоумение на лице Макэвоя заставило ее улыбнуться.
