Голоса наверху звучали громче, ближе, злее, мужчины обыскивали дом.
— Последняя дверь… куда деваться… — прошипела Эми.
Спотыкаясь об останки, они подошли к последней двери.
Безумие происходящего не уменьшало приближавшейся опасности. Они вместе потянули за ручку двери; металл скользил под их покрытыми омерзительной слизью пальцами. На лице Эми был написан неприкрытый страх — что, если оттуда хлынет еще один поток, поток плоти и костей? — но ничего такого не произошло. Дверь открылась довольно легко. За ней скрывалось сухое высокое помещение, а в конце его… в конце был туннель. Затянутый паутиной, длинный и мрачный и уходящий в еще большую темноту.
— Chemin![49]
Эми уже нырнула туда, маня Дэвида за собой. Мартинес задержался только для того, чтобы закрыть за собой дверь в последнее помещение. Тихо и старательно. Конечно, никого она не остановит. Не ей останавливать Волка. Эта мнимая преграда может только задержать преследователей на одну-две жизненно важные минуты.
— Да, иду…
Тоннель был слишком низким, чтобы можно было просто по нему идти; им пришлось согнуться почти вдвое и бежать так, словно они превратились в каких-нибудь насекомых.
Но они наконец-то действительно удалялись от дома. Шаги и голоса были уже почти не слышны. Но что будет, когда мужчины найдут дверь подвала и спустятся вниз?
— А теперь куда?
Дэвид повел телефоном вправо-влево, и жалкий свет открыл перед ними новые тоннели, отделявшиеся от основного. Потолок ближайшего прохода был битком набит червями, розовыми, шевелящимися. Дэвид остро ощутил липкую жижу, покрывшую его джинсы, он весь был облеплен разлагающимися человеческими останками, смазан пеной древнего человеческого жира… И Дэвида снова одолела тошнота.
— Сюда, — с трудом выговорила Эми, показывая налево. — Этот должен… точно, должен вести в лес.
— Вперед!
Они продолжали путь в испуганном молчании, пока их движение не остановил тихий гул, за которым послышался звук падающих капель: вода просачивалась сквозь почву над ними и стекала по грязным стенам.
— Адур? — тихо произнесла Эми. — Мы пошли в другом направлении…
— Теперь уже поздно поворачивать. — Дэвид схватил влажную руку Эми. — Быстрее…
Еще через несколько метров грязный туннель начал расширяться, стал выше — настолько, что уже почти можно было идти в полный рост. А потом и почти бежать.
И они побежали. Туннель повернул налево, направо, а потом закончился у каких-то ступеней, выбитых в плотно утрамбованной земле. А наверху, над ступенями, они увидели люк.
— Он может открываться куда угодно, — сказала Эми. — В чей-нибудь дом. В boulangerie[50].
— Мы их здорово удивим…
Дэвид поднялся по земляным ступеням и с силой нажал плечом на люк; деревянная конструкция начала поддаваться, на лицо Дэвида упал слабый свет — и люк вдруг распахнулся с громким ударом. Дэвид огляделся… четыре лица таращились на него, ухмыляясь.
Что?..
Но это не были человеческие лица: это были четыре тряпичные куклы: mounaques Кампани. Семейство тряпичных кукол, усевшееся на передней скамье в церкви.
Эти куклы непрерывно улыбались. Улыбались, глядя на то, как Дэвид выбирался из люка, потом наклонялся и вытаскивал на поверхность Эми. Она осмотрелась по сторонам.
— Церковь… ну конечно.
Дэвид кивнул.
— Нам лучше избавиться от нашей одежды… можем у них позаимствовать… пусть пользу принесут.
Он показал на тряпичных кукол. И через несколько минут они оба уже разделись, забрав из карманов деньги и прочие мелочи, и натянули на себя кукольную одежду, мешковатые джинсы и джемперы. Дэвид отбросил в сторону свои вещи, стараясь не думать о том, что именно… какая именно грязь прикасалась к его коже.
— Порядок? — спросил он.
Эми снятым с себя джемпером вытирала голову. Девушка содрогнулась.
— Боже мой… Дэвид… Что это было такое? Там, в подвале.
— Трупная жидкость.
— Что?!
— Если хранить тела в герметичном пространстве, без доступа воздуха, долгие века, они разлагаются… определенным образом. Но…
— Но превращаются в жидкость?
— Постепенно. — Дэвид осмотрел церковь, пытаясь сообразить, что им делать дальше.
Эми не отставала:
— Объясни же!
— Тела постепенно, очень медленно превращаются в жировоск… трупный воск. Нечто похожее на зернистый пчелиный воск. А потом, с течением веков, они снова меняются, становясь… — Дэвид старался не думать о том, что говорит, — чем-то вроде густого супа. С остатками плоти. Мне очень жаль. Но это именно то, что мы там нашли.
— А откуда ты все это знаешь?
— Биохимия человека. Прослушал курс.
Эми дрожала с головы до ног.
— Ох, Боже… ох, Боже… ох, Боже…
Она плотно зажмурила глаза, побледнев от ужаса. Дэвид решил не говорить ей о своих худших опасениях. Одной из причин того, что вы складываете трупы так тщательно и усердно, может быть ваш страх того, что они таят в себе страшную болезнь. Заразную болезнь.
— Ладно, ладно, — пробормотала наконец Эми, открывая глаза. — Всё в порядке. Но Хосе… — она глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. — Бедный Хосе… А теперь что?
— Надо убираться из Кампани ко всем чертям.
Дэвид осторожно подошел к входной двери и приоткрыл ее. Они с Эми крадучись прошли по дорожке через заросший травой церковный двор к главным железным воротам. И посмотрели на улицу. Вокруг не было ни людей, ни машин; единственным человеческим существом оказалась какая-то старуха, спешившая куда-то по серой и пустынной центральной улице, прикрываясь зонтом.
— Бежим!..
Они рванули вон с церковного двора, понеслись по тихой главной улице Кампани, мимо последних обветшалых домов, прямо в поля. И продолжали бежать, бежать…
Через двадцать минут Эми потребовала остановки и согнулась, уперев ладони в колени, задыхаясь и вздрагивая. Дэвид тоже остановился, лишенный сил, и огляделся по сторонам. Они добрались до места слияния дорог; впереди видны были машины, мчащиеся по шоссе.
Эми снова рванула с места.
— Мы должны поймать попутку! Нам надо проголосовать…
— Но куда мы…
— В Биарриц! Вообще куда-нибудь, где шумно, где много людей, где мы сможем затеряться. Эта дорога ведет в Биарриц!
Дэвид поспешил за ней, а Эми уже бежала к дороге, подняв вверх большой палец, надеясь, что кто-то остановится. Мартинес был в отчаянии: да какой дурак станет тормозить ради них? Одеты как бродяги, лица испуганные, перемазаны чем-то невыразимо вонючим…
Но через пять минут рядом с ними остановился французский грузовик с яблоками; шофер перегнулся со своего места и распахнул пассажирскую дверцу. Они забрались в кабину, многословно благодаря добряка. Он посмотрел на их одежду, втянул носом воздух, потом пожал плечами… и тронул машину с места.
Они сбежали. Они удалялись от Кампани. Они неслись по громыхающей автотрассе к Биаррицу. Дэвид откинулся на спинку сиденья; руки у него болели, в мыслях была полная сумятица. Он старался немного успокоиться. Но тут послышался писк телефона. Дэвид похлопал по достойным огородного пугала джинсам. Он и забыл, что включил телефон, чтобы воспользоваться его светом; в последнее время он постоянно держал мобильник выключенным, на тот случай, если Мигель выслеживает и его номер тоже.
Когда Дэвид достал телефон из кармана, его охватило чувство несоответствия, неуместности здесь этого признака современного мира и безумия ситуации. Он только что тонул в море мертвых тел — и вдруг телефонный звонок…
На дисплее мигал британский номер. Дэвид ответил.
А потом ему пришлось пережить самый странный разговор в его жизни. С журналистом из Англии. С журналистом по имени Саймон Куинн. Разговор продолжался почти час; к тому времени они уже ехали через гасконские холмы, подбираясь к Камбо-ле-Бану.
Дэвид наконец отсоединился. А потом набрал один номер, которым пользовался очень редко; как только ему ответили, он открыл окно кабины и с огромным облегчением выбросил мокрый, грязный телефон в высокую траву на обочине. Если кто-то и отслеживает его звонки, они смогут проследить его только до Камбо-ле-Бана.
Эми спала рядом с ним. Водитель грузовика энергично курил, не обращая никого внимания на пассажиров.
Дэвид задумчиво откинулся на спинку. Телефонный звонок этого журналиста был странным. Что все это значит? Убийства в Британии? Ученые? Генетика?
Деформации?
К концу телефонного разговора у Саймона устала рука, потому что он непрерывно делал записи. Журналист поблагодарил Дэвида Мартинеса и отключился, после чего упал на кровать и его глаза загорелись от нахлынувших на него мыслей и идей.
