Корентен радовался тому, что наконец сумел найти хоть какую-то достоверную информацию, относящуюся к епархии Драгуан. Он желал Шюке всяческих успехов, еще раз выражал свои соболезнования по поводу смерти епископа и заявлял о своей готовности и впредь оказывать Шюке содействие в его поисках.
Шюке отложил в сторону записку архивариуса и тут же принялся за чтение писем, принесенных из дома де Моза. Дата каждого из писем была обозначена свинцовым грифелем внизу первой страницы. Первое письмо было написано четко, аккуратно и, безусловно, немного по-детски: Акену тогда было всего двенадцать лет. Шюке отложил письма из верхней части стопки, не читая. Раздираемый любопытством, он стал дальше рыться в стопке, выборочно просматривая письма. После двух десятков ничем не примечательных посланий он наткнулся на письмо, датированное 1232 годом. Это письмо было написано как раз в начале таинственного периода в жизни Акена — так сказать «ирландского» периода, если верить предположениям архивариуса. Шюке быстро просмотрел его содержание. Манера изложения в этом письме отличалась нервозностью и немногословностью.
Викарий присмотрелся к письму. На нем была печать Акена (Шюке хорошо ее знал, потому что не раз ею пользовался), однако вместо привычных символов епархии Драгуан — оленя и юной девы — на оттиске был хорошо различим орел у основания креста. Это были символы Папы Римского Григория IX! Шюке посмотрел на подпись и обратный адрес. Это письмо было прислано из Рима.
Из Рима?!
Возглавляемое Профутурусом братство получило во владение монастырь на берегу Адриатического моря восемь лет назад. Монахи навели порядок в этом старинном аббатстве, переданном им решением канцелярии Папы Римского, и укрепили его стены. Они построили три новые часовни и множество подземных ходов. Затем семнадцать официальных членов ордена разбились на три группы для осуществления пожизненного и непрерывного богослужения, что не так часто случалось в Западной Европе. Согласно установленному в ордене правилу, в монастыре непрерывно должно было проходить богослужение.
Эймар дю Гран-Селье по своей собственной инициативе решил принимать участие во всех богослужениях, проводимых в монастыре, как в дневных, так и в ночных. Он без передышки переходил от одной службы к другой, выступая то в роли певчего, то в роли дьякона, то в роли простого молящегося, то в роли церковного сторожа. Это было не очередным испытанием, предусмотренным процедурой «очищения», а, скорее, ее последствием: Эймар испытывал настоятельную необходимость погрузиться в священные тексты и безостановочно молиться. Он теперь спал ночью не более двух часов, причем располагался отдохнуть в углу ризницы, чтобы даже во сне слышать церковные песнопения.
Постепенно к нему возвращалась память о его прошлом. Теперь он легко смог бы ответить на вопросы в анкете наставника Дрона. Он помнил свое имя, свой приезд в монастырь и — лучше всего — те страдания, через которые прошло его тело. Эймар не стал другим человеком, но у него теперь были другие убеждения. Он чувствовал, что эти убеждения насильно проникли в него — через пот, через кровь, через каждую клеточку его терзаемого тела.
Но на этом испытания еще не закончились. Отец Профутурус и Дрона терпеливо доводили до конца свою работу по «очищению». Они подвергали Эймара искушениям. Однажды они оставили двери монастыря распахнутыми настежь, однако Эймар даже не обратил на это внимания. А еще его искушали деньгами, оружием, вкусной, но не освященной пищей… Все было напрасно: Эймара невозможно было оторвать от скамеечки для молитв.
Теперь вполне уже можно было поверить, что сын Энгеррана изменился до неузнаваемости, что он стал буквально обновленным человеком. Однако у его наставников была совсем другая цель.
Как-то раз они привели к Эймару одного незнакомого монаха, специально вызванного в монастырь. Это был общительный и симпатичный человек, однако во время богослужения он умышленно позволял себе весьма сомнительные высказывания, недостойные верующего человека. Слушая эти богохульства, даже самые безобидные, Эймар испытывал отвращение, однако внешне он никак не реагировал на провокации своего соседа. Монах несколько дней находился возле Эймара, все больше и больше изощряясь в богохульстве. Эймар старался не слушать высказываний этого монаха и концентрироваться на молитвах. Монах не унимался, стараясь вызвать хоть какую-то реакцию у Эймара.
В конце концов Эймар не выдержал. Он с невиданной яростью бросился к стоявшему в церкви бронзовому подсвечнику, схватил его и замахнулся, чтобы обрушить подсвечник на голову монаха. Глаза у Эймара налились кровью. Потребовались усилия пятерых человек, чтобы удержать его.
Отец Профутурус со стороны наблюдал за этой сценой.
Он был в восторге. Инстинкты Эймара не отмерли. Сущность его натуры осталась неизменной: он по-прежнему был агрессивным, злобным, импульсивным, несдержанным, способным на что угодно… Просто направленность его агрессии стала совсем другой.
Проведенное наставником Дрона «очищение» удалось на славу.
В Эртелу не один лишь Энно Ги пытался изучать жизнь и быт местных жителей. Флори де Мён тоже проводил свои собственные изыскания. Ничего не сказав ни своему учителю, ни Марди-Гра, он занялся своего рода «переписью населения» деревни, включая сторонников Тоби, которые большей частью сидели по своим хижинам, стараясь не попадаться на глаза трем «злым духам»…
Мальчик то слонялся между домами, то сидел, спрятавшись где-нибудь между деревьями или возле болота, пока не наступала темнота. Через несколько дней он уже знал в лицо каждого из двадцати пяти жителей Эртелу. Ничто не ускользнуло от его внимания.
Результаты этих усилий его разочаровали.
Флори, в общем-то, искал девушек, на которых он наткнулся в лесу вскоре после своего приезда в эти края… Он до сих пор толком не знал, была ли та встреча видением или реальностью…
Если они были из плоти и крови и если они жили не в этой деревне, то где же тогда они могли прятаться?
* * *
А Марди-Гра тем временем возобновил работу по восстановлению маленькой церкви. Жители деревни испытывали неописуемый страх перед этим великаном и шарахались от него, как от какого-то чудовища.
Однако Марди-Гра не обращал на это внимания. Он энергично принялся воссоздавать то, что было разрушено отчасти временем, отчасти местными дикарями. Его упорство и физическая сила творили просто чудеса.
Один из местных жителей несколько дней подряд наблюдал издалека за усилиями Марди-Гра. Этого человека звали Агриколь. Ему было лет двадцать, а его примечательной особенностью была реденькая всклокоченная бороденка. Носил он такие же одежды, как и другие жители деревни. Этот человек в теплое время года тоже занимался плотницкими работами. То мастерство и сноровка, с какими великан работал с деревом, вызвали у него восхищение, и он в конце концов предложил свою помощь.
Марди-Гра практически не мог разговаривать с Агриколем: великан не знал ни одного слова на окситанском наречии, да и латинский язык был ему неведом. Тем не менее они стали вдвоем заниматься ремонтом церкви.
Через некоторое время между этими двумя мастеровыми выработался своеобразный язык жестов.
Агриколь удивился той привязанности, которую проявлял к Марди-Гра волк, регулярно навещавший великана. Агриколь при помощи Флори, уже начавшего осваивать местное наречие, объяснил Марди-Гра, что местные жители с большим почтением относятся к этим полуволкам-полусобакам, живущим в лесу.
— Они живут стаями, — рассказал он. — Логово у них где-то в сторону Роше, но мы их никогда не видим. Только главный самец позволяет себе приближаться к нам. Это загадочные животные. Мы с ними тесно связаны. Говорят, что именно благодаря этим волкам нашим предкам удалось избежать пламени и что эти волки одно время жили вместе с нашими предками.
— В самом деле? — спросил Флори. — А у вас есть какие-нибудь подтверждения этому?
— Конечно, — сказал Агриколь. — Все подтверждения имеются у жрецов.
* * *
Энно Ги в сопровождении юного Лолека направился в овраг, служивший убежищем местным жителям. Ему хотелось поближе рассмотреть это загадочное сооружение, расположенное посреди леса.
Придя туда, он стал ощупывать вертикальные опоры, отдирая большие куски земли. Взяв один из них, он долго мял его пальцами. Так он щупал землю в разных частях оврага, в том числе и в его центре.
В конце концов его лицо вытянулось от удивления.
— Это углубление не было вырыто. Здесь раньше находилась вода. Это был какой-то водоем.
Энно Ги повернулся на месте и направился по тропинке, ведущей к уже известному маленькому болотцу. Эта была та самая тропинка, где кюре и великан в свое время набросились на Лолека. Она начиналась на дне оврага. Кюре внимательно рассмотрел отверстие, по которому жители попадали внутрь сооруженного в овраге убежища.
