– Не пропустим, – бормочет Сара.
Мэгги нетерпеливо оглядывает их.
– Никто не собирается прочитать мне его?
Бретт читает:
– «Карман на расстоянии примерно полтора километра к западу»… – Он останавливается. – Карман?
– Полоса для стоянки транспорта. Продолжай.
– «Карман на расстоянии примерно полтора километра к западу и есть ваша цель. Средний бегун преодолеет это расстояние за девять минут. У вас есть щедрые десять. Эта часть игры называется…» – Он смотрит на Сару, лицо которой в свете телефона очень бледное, и заканчивает: – «Цыпленок».
Завывает ветер. Мэгги уже рассовывает по карманам осколки своего телефона. Ной разминает ноги.
– Подождите, – останавливает их Сара. – Просто повремените секунду… – На экранах телефонов появляется новый таймер. Начинается десятиминутный отсчет. – Мы все отказываемся, – продолжает Сара. – Мы просто говорим «нет». Мы просто…
Но француз уже удаляется, растворяясь в темноте как тень, и Бретт со спринтерской скоростью припускает за ним.
Он оставляет Сару возле ограждения, умоляя их подождать, но думает только о Крейге.
Все его мысли крутятся вокруг друга, которому он стольким обязан.
41
Крейг
К нему возвращается сознание, и вместе с ним приходит мучительная боль. Так он понимает, что очнулся, хотя ничего не видит в кромешной тьме.
Оглушенное невыносимой болью, заторможенное из-за обморока, его тело жаждет облегчения, ему нужно вырвать. Он не может позволить этому случиться. Если он это сделает с заклеенным скотчем ртом, то задохнется и умрет.
Не засыпай. Сохраняй спокойствие. Дыши медленно. Сосредоточься.
Легко сказать, но перед глазами у него пелена белых облаков, и кажется, будто правая нога вот-вот лопнет. Лодыжка раздроблена. Он подозревает, что и стопа тоже, хотя среди всеобъемлющей боли трудно выделить ее конкретный источник. Крейг и прежде ломал кости и помнит отголосок той глубокой тошнотворной боли с детства.
Отец научил его всему этому, когда ему было шесть, а затем он прошел курс повышения квалификации в девять. Отец многому научил его, и мало что из того было хорошим.
Кожа Крейга словно покрыта льдом, и он дрожит всем телом. Нет, не дрожит. Его трясет. Это шок. Перелом – это плохо. Очень плохо.
Сколько он был в отключке? Невозможно сказать. Времени здесь не существует. В помещении свет появляется только вместе с двумя мужчинами.
Сейчас они ушли. Их двое: один черный, второй белый, оба наркоманы. Они тщедушные и неадекватные, и первые несколько часов – первую ночь? – они по очереди ходили курить где-то поблизости. Крейг чуял запах каждый раз, когда они возвращались. Наверное, они ходили к себе в квартиру, потому что не могли курить на улице возле дома. Крейг уверен в этом, потому что через дорогу находится полицейский участок. Крейг знает, что там участок, потому что как бы ни было невыносимо это признавать, он находится в подвале собственного дома.
Что может быть хуже? Только то, что он сам пришел сюда. Собственноручно вляпался в это дерьмо.
Воскресенье было одним их худших дней в его жизни. Отчасти из-за похмелья, но по большому счету причина в другом. Впервые за много лет Крейг, как сучка, распустил нюни. Бретт был его братишкой, единственной его семьей, и Крейг завидовал ему, как завидовал бы кровному брату. У Бретта был прекрасный дом и баба-богиня, и все это оказалось гребаным грязным притворством. Их дружба – то единственное настоящее, что всегда держало Крейга, – была построена на лжи.
То чувство, которое он никак не мог сформулировать, – теперь до него дошло, что это было горе. Он никогда не хотел ничего менять, и все изменилось за одну ночь.
Воскресный день превратился в вечер, и от мысли о том, что через несколько часов он столкнется с Бреттом на работе, ему становилось по-настоящему плохо. Он выходил из квартиры только один раз, чтобы купить пирог неподалеку в Tepango’s Pizza and Mexican, а потом сбросил штаны и жевал его в одних трусах и джерси «Рейнджерс», потягивая пиво и тупо глазея на фильм «Форсаж». Он подумал о том, чтобы передернуть разок – что угодно, лишь бы отвлечься от жалости к себе, вернуть хоть какое-то ощущение мужественности, но лишь пялился на свои старые журналы, не чувствуя ничего.
Ближе к одиннадцати он лег на диван, укутавшись в джерси команды, которую, возможно, никогда уже не будет любить, и провалился в сон без сновидений.
Спустя примерно час, когда Крейгу исполнилось сорок, в дверь его квартиры ворвался незнакомец. Крейг только успел сесть, когда рядом с ним возник какой-то парень, на лице его была маска из сплетенной проволоки, он размахивал у Крейга перед лицом чем-то тяжелым – возможно, молотком. Дезориентированный после сна, Крейг двигался слишком медленно и получил удар молотком почти в висок. Из глаз посыпались искры, а на лицо брызнула кровь. Он отразил второй удар предплечьем и сумел вскочить на ноги. Тогда он решил, что его габариты отпугнули ублюдка, потому что в следующее мгновение до Крейга дошло, что тощий злоумышленник выбежал прочь из квартиры.
– Гребаный ублюдок! – прорычал Крейг, зажимая рану на голове, а затем сделал то, о чем до конца жизни будет сожалеть. Он поддался эмоциям и босиком, в одних трусах, бросился в погоню по коридору к узкой запасной лестнице. Когда нападавший ринулся вниз, скрывшись за самым нижним поворотом, а шаги его прогрохотали мимо бойлера в подвале, Крейг торжествующе ухмыльнулся: тупой мудак летел прямиком в старый подвал, в тупик с закрытыми помещениями, которые частенько затапливало. Здесь хранились ремонтное оборудование, мышеловки и хлам, оставленный бывшими жильцами. Крейг не дал себе времени задаться вопросом, почему дверь открыта, ведь замок срезали болторезом.
Он шагнул в темноту и с тех пор не выходил отсюда. Те, кто это сделал, – те двое, что схватили и привязали его здесь, живут в этом же доме. Это его соседи. Он видел, как они слонялись у входа, и даже однажды перешагнул через них в холле на первом этаже, когда они были так пьяны, что не могли добраться до своей квартиры. Парень, который выбил его дверь, белый с татуировками, осветленными волосами, стрижкой под Слим Шейди, тогда был в старой потрепанной маске катчера. Но хоть заходят они сюда, в основном замотав лица в шарфы и светя ему в глаза фонарями, чтобы ослепить, Крейг все равно смог разглядеть очертания их фигур и походку, чтобы опознать обоих. Пару месяцев назад горячая пуэрториканская мамаша с нижнего этажа пыталась собрать подписи под петицией, чтобы их выселили раз и навсегда. Крейг так и не удосужился ее подписать.
Довольно быстро им надоело с ним нянчиться, и вскоре они перестали сменять друг друга, просто оставляя Крейга одного в этой отвратительной темноте. Каждый раз, уходя, они проверяли скотч на его губах, забирали с собой фонарики и запирали дверь с другой стороны. Должно быть, они сняли висячий замок и заменили его своим. Все равно сюда никто не спускается.
Как во всем этом замешан Бретт, для Крейга не очень ясно. Возможно, эти торчки видели, как к нему заходил Бретт, им понравился его дизайнерский прикид, и они решили его шантажировать. Какова ни была причина, сейчас важно лишь одно. Если Крейг не встанет с этого кресла, он умрет здесь в собственном дерьме, в нескольких метрах от ближайшего полицейского участка Нью-Йорка.
Он уже дважды опорожнял кишечник – наложил в штаны, как они говорили раньше, – и помочился бессчетное количество раз. У него такое чувство, что правая нога распухла до безобразных размеров и онемела под стяжками – по паре на каждой лодыжке и по три на каждом запястье, которыми его приковывали к старому парикмахерскому креслу. В голову все чаще лезут навязчивые мысли об ампутации. Это при лучшем раскладе, если он когда-либо отсюда выберется.
Поначалу, по наивности, он возлагал кое-какие надежды на побег благодаря простому трюку, подсмотренному на Ютуб. Крейгу нравились ролики, которые выкладывали люди, готовящиеся к концу света, деревенские маньяки и отставные морские котики. Он самостоятельно научился разжигать огонь с помощью сломанных палочек и фильтровать непитьевую речную воду. В одном видео какой-то придурок из английского спецназа демонстрировал, как действовать, если вас похитили. Парень говорил, что первое, что нужно сделать, когда вас связывают, – это сжать кулаки. Позже, когда вы их разожмете, ваши запястья должны уменьшиться в размерах, ослабляя путы.
