– Да, надо.
– Если войти в компьютер не сможете, просто извлеките жесткий диск и спрячьте, чтобы сам дьявол не нашел. И все носители – всё, что найдете, туда же.
Карташихин молча кивнул.
– Результаты вскрытия заверьте у нотариуса. Вернее, вашу подпись. Но все равно, по закону, копию нотариус должен хранить у себя.
– В самом деле! – удивился Карташихин. – Мне бы и в голову не пришло.
– Потребуйте от прокуратуры повторную экспертизу. Пусть назначат эксперта из другой конторы. К примеру, из военно-медицинской академии. И только после этого принимайте решение.
– И это сделаю.
– Последнее, – сказал Мышкин. – Автомобиль они уничтожили. Но им надо, чтоб и от погибших остался только пепел. И они, безусловно, постараются. Здесь я вам не помощник. Но вы должны учесть такую возможность.
Прощаясь, Карташихин обнял Мышкина.
– Уходи, Димочка… И не звони мне и не приходи. Я сам тебя найду, если понадобишься.
– Нику отправьте в отпуск. Хорошо бы ему за границу на месячишко. А что вы сейчас будете делать?
– Отчитаюсь перед тобой позже. Не звони!
16. Клементьева и Лев Троцкий
День еле тянулся до вечера – медленно и сонно. Мышкин засыпал на ходу. Хорошо, было всего два вскрытия. Одно еще утром закончила Клементьева и до сих пор сидела у биохимиков. Даже обедать не пришла. С другим два часа назад справился Клюкин.
Широко распахнулась дверь – потоком воздуха снесло несколько бумажек со стола. Одну Мышкин успел поймать.
Большая Берта влетела в отделение, со свистом рассекая воздух. Дмитрий Евграфович едва успел отскочить в сторону.
– Точную тебе кликуху дали, подруга! – проворчал он. – Так и норовишь сделать из начальника кровавый бифштекс.
– Очень хорошо!.. – она пыталась одновременно отдышаться и говорить. – Хорошо… мне повезло, что вы еще здесь.
Мышкин снял халат, повесил в шкаф.
– Вот как! Значит, тебе повезло… А мне, похоже, не очень. Ну, что тебе не появиться на двадцать секунд позже!
Клементьева, глотала воздух, как щука на песке.
– Сядь, – приказал Дмитрий Евграфович. – Теперь слушай мою команду: сделала глубокий вдох! Задержала дыхание! Держим – считаем до тридцати. Медленный выдох. Еще раз… Теперь можешь рожать.
В самом деле, Клементьева успокоилась.
– С цепи сорвалась? – с участием поинтересовался Мышкин.
Но Большая Берта, дерзко пропустив вопрос мимо ушей, уже раскладывала на своем столе эпикриз и листки ответов биохимической лаборатории.
– Иди сюда, Дима, – приказала она.
Мышкин навострил уши: такого тона Татьяна себе еще никогда не позволяла.
– Не пугай меня, пожалуйста, – попросил он.
– Дима, я тоже сначала испугалась, – с твердым спокойствием произнесла Клементьева. – Подобного еще не видела за всю жизнь… Итак: у меня Туманов Владимир Ильич, шестьдесят два полных, обширный геморрагический инфаркт головного мозга. Это непосредственная причина смерти.
– Он что – единственный такой? – удивился Мышкин. – Из-за инфаркта каких-то мозгов ты меня чуть не убила?
– Боюсь, что да, единственный. Есть кое-что, кроме инфаркта.
Мышкин вдумчиво посмотрел на часы.
– Вообще-то, Даниловна, я очень спешу. У меня свидание. С девушкой. Такая девушка!.. Негритянка, представляешь? Чернее сапога. Очень я ей понравился. Давай завтра, а?
– Это невозможно! – протрубила Клементьева замогильным голосом.
Он обреченно бросил кейс на стол.
– Ну, валяй, садистка! Губи мне личную жизнь!..
– В анамнезе, – невозмутимо продолжила Большая Берта, – кроме инфаркта головного мозга, целый букет, даже венок: четыре инфаркта миокарда. На фоне тетрады Фалло. [41]
– Всего-то? – поднял брови Мышкин. – И ты меня посмела…
– Еще слипчивый перикард, гипертония обеих почек, некомпенсированный кардиосклероз, цирроз печени в терминальной стадии и рак поджелудочной железы.
– Значит, у тебя не покойник, а учебник пропедевтики внутренних болезней. Поздравляю. Все? Я могу идти? Разрешаешь?
– И еще аневризма аорты, – упрямо заявила Большая Берта.
– Интересно, как он дотянул до своего возраста?
– У меня было точно такое же сомнение, – сказала Клементьева.
– Что значит «было»? – подозрительно посмотрел на нее Мышкин.
Но она опять дерзко отмахнулась от вопроса начальника и продолжила, четко выговаривая каждое слово:
– По результатам вскрытия, по моим результатам, значит, имеем: четыре инфаркта – не подтверждаются. Тетрада Фалло – не подтверждается. Слипчивый перикард – не подтверждается. Гипертония почек – не подтверждается. Цирроз – не подтверждается. Рак поджелудочной – не подтверждается. Аневризма аорты…
– Не подтверждается? – тихо подхватил Мышкин.
– Именно так.
– А мозги?! – вскочил со стула Мышкин. – А твой инфаркт?
– Подтверждается.
И застыла – скифская каменная баба.
Несколько минут Мышкин ошалело смотрел на Большую Берту, чувствуя, как в голове у него возникает абсолютная пустота. Наконец спросил вкрадчиво:
– Ты в своем уме, Татьяна?
– Исключительно в своем.
– Значит, это я, по-твоему, спятил?
– Вы, Дмитрий Евграфович, совершенно нормальны. Даже слишком. Можно бы и поменьше.
– Хоть это радует, спасибо тебе, ангел из морга! – усмехнулся Дмитрий Евграфович. – Кто же это у нас такой замечательный врач? Чей пациент?
– Ничей.
– Как ничей? – огорошено переспросил Мышкин. – Выходит, ты на помойке его нашла? И сюда притащила. Зачем, притащила?
– Его привезли из Петропавловской, утром. Вы на конференции были.
– Кто привез? За каким дьяволом? И почему к нам?
– Родственники привезли. И предписание из горздрава тоже. На бланке. С печатью.
– Что еще за предписание? Впервые слышу о таком.
– Предписание вскрыть Туманова повторно. У нас.
– Где бумажка? С печатью, говоришь?
– Я в канцелярию отправила, чтоб зарегистрировали, номер поставили и все такое…
– Тащи сюда! Немедленно!
Через пять минут Мышкин читал:
...
Заведующему ПАО Успенской клиники
Г-ну Мышкину Д.Е.
ПРЕДПИСАНИЕ
Настоящим предписывается произвести вскрытие покойного пациента Туманова В.И. с целью постановки окончательного диагноза, а также проведения биохимических анализов.
Зам. председателя комздрава Л. Каменев
Зав. оргсектором Г. Зиновьев
Мышкин перечитал бумажку дважды и отшвырнул ее в сторону.
– А Троцкий где? – рявкнул он. – Троцкий – я тебя спрашиваю! – где? В Мексике на кладбище или в горздраве?
– Не понимаю вас, Дмитрий Евграфович, – обиделась Большая Берта. – Какой еще Троцкий?
– Тот самый! Лев Давидович! Бронштейн! С ледорубом в черепе. Товарищ Лопес Рамон Иванович он же Рамон Меркадер вогнал ему ледоруб в башку!
– Все-таки не поняла, Дмитрий Евграфович… Никакого ледоруба у меня нет.
– Ледоруба у нее нет!.. Каменев есть, Зиновьев есть. Не хватает только Троцкого. Откуда ты взяла эту филькину грамоту?
– Сказала же: родственник покойного привез. Утром. Вместе с трупом.
– И ты купилась на эту ерунду? – с нескрываемым презрением сказал Мышкин. – На Зиновьева с Троцким?
– С Каменевым, – уточнила Клементьева, совершенно сбитая с толку.
– Давай еще раз сначала: почему он здесь оказался?
Больной Туманов лечился в Петропавловской больнице четырнадцать месяцев, куда попал сразу после выхода на пенсию. Больше года! Это при том, что даже самая щедрая страховая компания оплачивает только десять койко-дней. После чего больного либо просто выбрасывают из больницы, либо заставляют платить из своего кармана.
Клементьева узнала о покойном не много, но информация оказалась интересной. Туманов был гендиректором крупного оборонного предприятия с Выборгской стороны. В начале счастливой демократической эпохи ему едва удалось спасти завод сначала от Гайдара с Чубайсом, а потом, в еще более счастливое время, от Путина с Медведевым с их модернизацией, которая означала тоже самое разворовывание остатков госимущества, но в особо крупных размерах. Туманов тоже мог бы совершенно спокойно украсть предприятие или часть его, как это делалось по всей России. Распродать уникальное оборудование, здания, станки, запасы металла, и положить в карман десять-пятнадцать миллионов долларов. Остальное разделить с заместителями, что-то отсыпать в пользу министерства обороны, которому принадлежал завод и которое возглавлял бывший торговец мебелью Сердюков. Путин назначил мебельщика специально для решения коммерческих вопросов в армии. Большего цинизма пополам с абсурдом и придумать было нельзя. Именно армия в нормальном государстве дальше всего отстоит от коммерции. Иначе это уже не армия, а огромная воровская кормушка, из которой тащат все – от офицера и генерала до президентской команды.
Но Туманов почему-то воровать не захотел. И, что еще хуже, не предусмотрел, что такие капризы в его обстоятельствах легко с рук не сходят. В самом деле: все вокруг воруют, а Туманов святее Папы римского. Кто такое стерпит? Его наглость вызвала справедливое возмущение начальников. И только одно оставалось для Мышкина непонятным: почему в итоге Туманов оказался в больнице, а не на кладбище? Или в Неве с гирей, привязанной к ногам.
