Наконец-то. «Бог мой, — подумал он, — такой дозой алкоголя и травки можно было слона уложить. Ну и молодежь пошла. Железная».
Ключи он нашел почти сразу же. Белинда кинула связку на стол, когда с энной попытки открыла дверь. Понять, какой из многочисленных ключей на кольце подходит к замку в квартире Сент-Джона, не представлялось возможным, но Джастин решил, что кроме как в этой связке ему быть негде. Если Белинда по два раза в день ходит кормить кошек, значит, ключ должен быть под рукой. Он сунул связку в карман, решив пока не заморачиваться с тем, как будет ее возвращать.
Его взгляд упал на вырубившуюся девушку.
«И это тоже моя работа, — подумал он. — Споить одинокую женщину и воспользоваться ее слабостью».
Утро она встретит с жутким похмельем. Джастин знал, каково это, поэтому счел своим долгом скрасить неприятное пробуждение. Только не мог придумать как. Наконец отыскал листок бумаги и написал на нем: «Не беспокойся. Я покормлю кошек, на утро им тоже хватит. Ключи занесу консьержу». Оставил записку на кофейном столике и уже собирался уйти, но вернулся и приписал: «Р. S. Спасибо за чудесный вечер».
Вряд ли она поверит словам в постскриптуме. С другой стороны, эта девушка, если захочет, убедит себя в чем угодно. Пусть и ненадолго.
Уже в лифте он вспомнил, что она не сняла туфель. А жаль: ему так хотелось посмотреть, как она справится со всеми этими ремешками.
Квартира Эллиса Сент-Джона заставила Джастина усомниться в собственной проницательности — она оказалась совсем не такой, как он ожидал.
Джастин представлял себе что-то элегантное и суперсовременное — обилие стекла и черного полированного мрамора. Холод, безликость и прямые углы. Однако сотрудник «Рокуорт и Уильямс» обитал в довоенном двенадцатиэтажном здании с видом на Грамерси-парк. Изящное, неброское здание. И квартира Сент-Джона оказалась такой же изящной и неброской. Наряду с добротной современной мебелью в ней присутствовали элементы старины — антиквариат колониальной эпохи в приглушенных тонах. Все четыре комнаты — гостиная, основная спальня, дополнительная спальня, в которой располагался также кабинет и маленькая обеденная зона, отделенная от гостиной, были обставлены умеренно и со вкусом. Выбивалась из общего стиля только кухня — новая, по последнему слову техники, хромированные приборы, дорогущие ножи и прочая утварь на крючках и магнитных держателях. Насколько можно судить по остальной части квартиры, Сент-Джон не из тех, кто любит пускать пыль в глаза. Он обустраивал жилище так, чтобы ему самому было приятно и уютно. Судя по изрядно поцарапанным разделочным доскам и замасленным чугунным сковородкам на кухонном столе, он предпочитал простые в обращении предметы. Джастин потыкался туда-сюда, и вдруг что-то его царапнуло. Такое ощущение, что он где-то уже видел похожую квартиру или похожий дом. Он остановился и закрыл глаза, пытаясь поймать ускользающую мысль. И поймал: квартира Эллиса Сент-Джона очень напоминает дом Эбби и Эвана Хармонов. Тот же стиль, только обстановка, разумеется, дешевле. И оглядевшись, понял, что не ошибся. Сходство очевидно. Элементы декора в том же стиле, стулья и диваны такого же типа, похожая цветовая гамма.
Джастин, не торопясь, обошел всю квартиру. Не в поисках чего-то конкретного, просто хотелось оглядеться. Пока ясно было одно: никаких срочных семейных дел, которые бы сорвали Сент-Джона с места, нет. Значит, если Сент-Джон каким-то образом причастен к убийству Хармона, у высшего руководства «Рокуорт и Уильямс» тоже рыльце в пушку. Дэниел Френч со своим начальством, самое меньшее, покрывает Сент-Джона. Или не хочет портить репутацию компании.
Вот она корпоративная логика, подумал он. Главное — самосохранение и личная безопасность.
Окинув беглым взглядом основную часть комнат, Джастин отправился в спальню, чтобы порыться по-настоящему. В шкафах царил идеальный порядок. Рубашки разложены на одинаковом расстоянии друг от друга и даже не соприкасаются рукавами. По цвету — белые, потом серые, потом черные, потом голубые и зеленые. Такая вот цветовая гамма. Для неоднотонной рубашки место в этой гамме определял преобладающий оттенок. У Эллиса Сент-Джона было восемь спортивных пиджаков из плотной ткани — четыре черных, два серых, два синих. Все десять костюмов оказались в тонкую полоску — за исключением одного светло-серого летнего и темно-серого зимнего из фланели. Самый смелый из полосатых (в черную полоску на черном фоне) отливал винно-красным. Все ботинки начищены до блеска и, надетые на деревянные колодки, покоятся на предназначенных для них металлических подставках. Джастин готов был спорить на крупную сумму, что каждую пару отделяет от соседней ровно полдюйма. «Педант, зацикленный на чистоте», — решил он. Кругом ни пылинки. Все расставлено по линеечке, у каждой вещи свое раз и навсегда отведенное место.
Джастин отвернулся от гардероба и внезапно замер. Повернулся обратно, нахмурившись. Что-то тут не так, снова его что-то зацепило. Какая-то мысль билась в глубине сознания, не в силах найти выход, нечеткая, слабая, и Джастин никак не мог ее ухватить. Всколыхнулась и пропала, как не было. Он пожал плечами. Сейчас ее все равно не вытащить. Или вернется, или поминай как звали.
Джастин двинулся дальше. Вот в дальнем правом отсеке шкафа стойка для чемоданов. Дорожный комплект (кто бы сомневался) из светло-зеленой холстины с коричневыми кожаными вставками. Стойка предназначалась под четыре предмета багажа. Слева самый большой — обычной формы и размера чемодан, потом средних размеров овальный чемоданчик на колесиках. Рядом пустое место — не хватает маленькой дорожной сумки. Напоследок портплед с ремнем, чтобы носить через плечо. Джастин задумчиво рассматривал место под дорожную сумку. Эллиса нет уже почти неделю. Почему же он взял такую маленькую сумку? Не собрался уезжать надолго, но что-то его задержало? Убийство? Или убегал в спешке, потому и не взял много багажа, чтобы легче было скрыться?
Шумно выдохнув, Джастин подошел к старинному комоду из тигрового клена. В одном из ящиков обнаружился фотоальбом. Его явно хотели спрятать подальше от посторонних глаз, поэтому засунули под стопку нижнего белья (трусы-боксеры, подобранные по цвету к пиджакам и костюмам). Джастин принялся листать страницы. Сплошь фото Эвана Хармона, больше ничего. Снимки, сделанные скрытой камерой, в офисе и окрестностях. Вырезки из газет и журналов за последние лет десять. Некоторые изображали Эвана в хэмптонском особняке — лишнее доказательство, что Сент-Джон, обставляя свое жилище, и вправду подражал Хармону. Подборка фотографий наводила на мысли. Эллис Сент-Джон сдвинулся не только на почве порядка и аккуратности, его вторая страсть — Эван Хармон. Возникает вопрос: мог ли он сдвинуться настолько, чтобы убить предмет обожания? Теперь Джастин был как никогда уверен, что Сент-Джон так или иначе участвовал в убийстве. Однако в каком качестве и, главное, по какой причине, до сих пор не ясно.
Может быть, ревность? В альбоме не было ни одной фотографии Эбби. Джастин пролистал его снова и заметил, что на некоторых снимках ее специально вырезали. Да, мания налицо. Впечатление такое, что Эллису невыносимо было видеть Эвана с кем-то другим или чувствовать намек на близость. Но ведь сколько Сент-Джон знал Эвана, тот всегда был женат. Пора бы и свыкнуться с этой мыслью. Хотя, может, ревность взыграла в нем неожиданно? Может, Эван завел роман с Сент-Джоном? Если так, неудивительно, что тот взревновал.
Он вспомнил, с каким жаром Эбби отвергала возможность гомосексуальных связей у мужа. Сложно было не поверить. Но может, она просто отрицала очевидное? Может, ей претила сама мысль?
Как, черт подери, связаны между собой все эти люди? Как соединить эти проклятые точки?
Джастину припомнилась знаменитая сцена из «Третьего человека». Сакраментальный разговор Орсона Уэллса с Джозефом Коттеном на колесе обозрения. Гарри Лайм, которого играет Уэллс, объясняет Холли Мартенсу, как у него хватило совести торговать на черном рынке краденым пенициллином. Они смотрят вниз и видят, как на земле копошатся крошечные точки. Это люди, едва различимые с такой высоты. И Уэллс говорит: «Скажи честно, если тебе отвалят пять тысяч долларов за каждую точку, которая исчезнет с этой площадки, по-прежнему будешь переживать?» Гарри Лайм за них не переживал. Их слишком много, они просто щепки в бурном водовороте событий.
Джастин Уэствуд, напротив, переживает, и еще как. Водоворот событий пусть крутится, сколько влезет. Может, кстати, и нет никакого водоворота.
А щепки есть, сколь бы малы они ни были, и они важны.
Как и точки.
Он закрыл альбом и положил туда, где нашел.
Вроде бы что-то начало проясняться, но предполагаемый сценарий его по-прежнему не устраивал. Да, такой поворот вполне возможен и не лишен логики, однако с представлениями Джастина о том, каким человеком был Эван Хармон, не вяжется совершенно. Эван ощущал себя звездой. Общие правила и даже обычные чувства не для него. Эллиса Сент-Джона он бы и взглядом не удостоил, если бы тот ему зачем-то не понадобился.
