Настоятельница, очевидно, была в шоке от их совершенной похожести. Она призналась, что поначалу ее охватила паника, но, поразмыслив, она осознала, что Лукасу, судя по всему, ничего не было известно о существовании близнеца, и тогда она приняла решение никого не посвящать в свою тайну.
Лукас сидел в одном из старинных кресел. С отрешенным взглядом он медленно осознавал то, что только что узнал. Мари продолжала расспрашивать монахиню:
— Почему Пьер сбежал? Он уже убегал?
Вуаль качнулась слева направо.
— Никогда.
— Может, он узнал о существовании Лукаса?
Мать Клеманс опять качнула своей красивой головой в белом ореоле: она не знала, ни кто предупредил его, ни каким образом. Она не понимала, что могло произойти в больном мозгу Пьера.
— И почему он, в жизни не взявший ничего чужого, перед побегом выкрал из моего секретера шкатулку, где я хранила наличные деньги?
Лукас вышел наконец из прострации и повернулся к Мари. Все сказанное подтверждало версию, согласно которой имело место убийство с целью ограбления. Заезжая проститутка сначала заманила Пьера, потом ограбила…
— Единственное, что нашли при нем, — вмешался Ангус, — это — вот уж что совсем непонятно — прядку волос Мэри Салливан.
Подавив удивление, монахиня сказала, что в украденной шкатулке, кроме денег, она держала несколько мелких сувениров, среди которых была небольшая кожаная ладанка с волосами Мэри.
— Еще девчушкой она всегда сопровождала Луизу, которая приходила сюда раз в неделю, — объяснила она. — Как и многие девочки, она была очарована сестрами, особенно их облачениями. Однажды она отрезала у себя прядь волос, дала мне ее и сказала, что станет послушницей.
Ностальгическая улыбка мелькнула на губах настоятельницы при этом воспоминании.
Ангус не дал ей расчувствоваться и спросил о краже трупа: он был похищен какой-то монахиней, об этом говорят записи видеонаблюдения.
Мать Клеманс, шокированная подобным кощунством, затруднилась дать хоть малейшее объяснение.
Однако Мари тоже не осталась в стороне:
— Перед смертью Пьер оставил послание, связанное с убийствами, а ведь вы утверждали, что он никогда не покидал острова Химер. Отсюда следует, что о планах убийцы он мог узнать только в монастыре…
— Но каким образом? Это невозможно! — возмутилась Клеманс. — Разве что вообразить, что убийца — одна из нас!
Наступило неловкое молчание, которое прервал Ангус, попросивший настоятельницу показать место, где жил Пьер.
— Это совсем рядом, — заявила мать Клеманс, направляясь к незаметной двери.
Открыв ее, она жестом показала комнату, оказавшуюся обычной кельей, но более просторной, уютной и совсем пустой, если не считать матраса на полу и распятия на стене. Мать Клеманс пояснила, что велела вымыть помещение и убрать вещи Пьера, когда узнала о его смерти.
Обеспокоившись выражением растерянности на лице Лукаса, стоявшего позади, Мари обняла его рукой за талию, потянулась к его уху.
— Все в порядке? — нежно спросила она.
Он с усилием улыбнулся ей и тихо кивнул.
Тяжелые монастырские ворота с глухим стуком закрылись за Мари, Лукасом и Ангусом. Мать Клеманс с облегчением вздохнула. Теперь на ее лице читались усталость и досада. Но что-то вроде иронии оживило его, когда к ней подошла взволнованная сестра-привратница.
— Просто чудо, что тело Пьера исчезло из той гробницы!
Настоятельница перекрестилась, помянув Святого духа.
— Мне позвонили и предупредили о приходе жандармов… У меня было время избавиться от тела Пьера.
— Звонок? От кого?
— Не знаю… Не понимаю, кто дергает за ниточки. Пьер мертв, Лукас Ферсен, похоже, в неведении, а чудовище под контролем… Вы проверили?
Сестра-привратница утвердительно кивнула.
Лицо матери Клеманс приняло решительное выражение.
— Время действовать.
Зашелестела ткань, обе монахини повернулись, и их силуэты быстро растворились в темноте монастырского двора.
Несколькими минутами позже, освещая себе путь фонариками, они углубились в подземелье.
Открывшаяся правда потрясла.
Марк Ферсен, влюбившись в Элен с первого взгляда, покорно принял ту часть тайны, в которую она его посвятила. Расплачиваться за это он начал, когда Лукас и Мари досказали ему остальное.
Он вознегодовал:
— То, что Элен — Франсуаза Рейно, допускаю, и это мне совершенно безразлично! Но то, что она хотела убить своего младенца только потому, что у того не в порядке мозги, — нет! Такое невозможно!
И он с горячностью стал приводить доводы: достаточно было видеть, как Элен сразу подружилась с Пьерриком. Она к тому же в течение многих лет была членом Общества в защиту умственно отсталых детей. Сколько труда она вложила!
Мари робко заметила, что этим Элен, может быть, искупала свою вину, но Марк упорствовал. Он знал свою жену, и его не убедить, что она была способна сделать то, в чем ее обвиняла мать-настоятельница… Он накинулся на Лукаса:
— Как ты мог подумать такое о своей матери?
— А разве я мог подумать, что ты мне не отец? — печально возразил он.
Марк посмотрел на него с безграничным страданием во взгляде и тихо сказал, что любовь к сыну и разделенное счастье значили для него больше, чем биологическое родство, и он надеется, что Лукас тоже этого не забудет…
Мари, тронутая горем Марка, ободряюще погладила его по руке. Лукас опустил голову и, не сказав ни слова, отошел к Элен, сел рядом и принялся ее расспрашивать.
Терпение его подверглось тяжкому испытанию. Мать, казалось, совсем не понимала, о чем говорит сын. С таким же безразличием она отнеслась и к попыткам Мари.
Однако был момент, когда, как показалось, разорвалась пелена слышимых ею слов. Этим моментом оказалось произнесенное Мари имя: Жак.
— Жак… — повторила Элен, сведя брови, словно пытаясь извлечь что-то из запутанных мыслей.
Они не отрывали глаз от ее губ, но услышали только одно последующее за этим слово.
— Монстр… — выдохнула она. Глаза ее вдруг расширились от какого-то внутреннего видения, познать которое им не довелось, так как она опять замкнулась в упорном молчании.
Немного спустя Элен, отгородившись от всего, тихо замурлыкала одной ей ведомый мотивчик.
Лукас выдавил из себя циничную усмешку:
— Ну вот, сначала мой близнец сказал, что я монстр, а теперь оказалось, что им был мой отец. Прибавим к этому полусумасшедшую мать…
Не в силах докончить, он вдруг повернулся и покинул комнату. Мари выбежала следом.
Она пыталась как-то утешить мужа, когда позвонил Броди, который подтвердил наличие свидетельства о рождении Квентина Рейно, а также документа о мертворожденном близнеце.
— Клеманс, — или я должен называть ее тетей, — насмешливо произнес Лукас, — сказала истинную правду: моя мать — детоубийца… А мой отец — монстр, чудовище. Лучше бы мне ничего этого не знать…
Мари нежно прижалась к нему, как бы молча напоминая, что в этой беде он не один, что она разделяет его мучения.
Но он с черным юмором продолжил:
— Мне повезло, что я родился нормальным, иначе бы и я отдал концы… может быть, оно было бы и лучше…
Мари не успела запротестовать, потому что он тотчас пустился в рассуждения, предположив, что близнец, узнав о его существовании и присутствии на острове по случаю свадьбы, должно быть, убежал из монастыря, чтобы попытаться встретиться с братом.
— Беднягу убили вместо меня… Мы даже не смогли познакомиться, — горестно добавил он и вдруг уткнулся лицом в плечо Мари. — Худшее для меня — беспомощно смотреть, как угасает мать… Мы обожали друг друга…
Мари показалось, что Лукас всхлипнул.
— Трудно представить, что она вынесла, когда была Франсуазой, если решилась сменить личность и стереть свое прошлое, — продолжал он. — Мой биологический отец, наверное, и вправду был порядочной сволочью, если толкнул ее на такую крайность…
Чувствуя, что Лукас сейчас изливает душу, Мари подумала, что не может больше скрывать от него все, что знает, включая содержание письма, оставленного Мэри. Но Лукас обхватил ладонями ее лицо.
— Без тебя, Мари, без твоего доверия, мне кажется, я сойду с ума…
Отказавшись от своего намерения, она лишь улыбнулась ему и переключила его внимание на страдание другого.
— Марку тоже досталось. Он убит тем, что узнал, и он нуждается в тебе.
— Ты права. Но пока что у меня нет сил ворошить все это… Мне не хватает воздуха…
Они договорились, что она одна поддержит дух Марка, а Лукас пройдется пешком до жандармерии, где Мари присоединится к нему для допроса Эдварда.
Она смотрела, как удаляется Лукас, отмечая, что походка его стала увереннее, а фигура не такой поникшей. Острое чувство сострадания пронзило Мари, когда она подумала, сколько же усилий прилагает ее муж, чтобы так держаться и продолжать работать над делом, так глубоко его ранящим. В других условиях она бы удивилась отсутствию у него в данный момент профессионального рефлекса. Следовало немедленно приступить к расспросу Луизы. Но сейчас она даже не намекнула на это, предпочтя обойтись без него.
