– Но там же продают кислоту, а Марину облили кислотой! Как это может быть совпадением? Это Лола купила кислоту, она там была, Иван Григорьевич!
Он помолчал, прежде чем ответить.
– Вы хотели знать, кто вы? Я вам сказал. Двадцать седьмого сентября двухтысячного года Марину Королеву покусала собака. Это несомненный факт. Я уверен, что это произошло на улице Ивана Порываева. Вы вспомнили эту улицу и вспомнили эту собаку. Какие вам еще нужны доказательства? Через пару часов у меня будет последнее, но я вообще-то не бросаюсь такими словами. Если я говорю, что в чем-то уверен, значит, так и есть. Вам достаточно моих слов?
– Нет.
Он приподнял бровь. Иртеньева усмехнулась, глядя себе под ноги и словно задумавшись о чем-то своем.
– Иван Григорьевич, я хочу знать не только, кто я, но еще и правду.
– Вот как… Это желание заслуживает уважения. – Он немного растерянно посмотрел на Иртеньеву, ожидая ее реакции.
– Что такое? – притворно удивилась она, так и не поднимая глаз. – Я-то думала, милиция все знает! Что ж вы запнулись?
– Слушайте, нашли время ерничать! Что мне делать?
– А что вы имеете в виду, собственно?
– Как вы относитесь к тому, чтобы я сейчас стал говорить правду? Какой бы она ни была…
– Да мне-то что? Пусть погибнет мир, но восторжествует юстиция. Это ведь ваша клятва Гиппократа?
– Красивая, не правда ли?
– Неплохая, – согласилась она и наконец подняла взгляд. – Можете говорить, не надо тянуть, как в американском триллере. У меня и то началась аритмия. Хотя, на мой взгляд, триллеры, в отличие от выпусков новостей, полезны для здоровья. Ну, говорите.
– В общем, я считаю так. Лола никогда не была на улице Ивана Порываева именно потому, что она никогда не покупала кислоту.
– А кто ее покупал? Сергеев? – спросила Марина.
– Нет. Вы.
– Я?!
– Да.
– Чтобы облить себя, что ли?!
– Нет, чтобы облить мачеху.
– Зачем?!
– Думаю, вы ненавидели ее. И до этого ненавидели. А уж потом, когда вы узнали, что она изменяет вашему отцу, что она ответила предательством тому, кому надо быть преданным, что она не оценила свалившегося на нее счастья, – тут уж вы стали плакать в курилке у окна и говорить, что никогда не надо знать правды. Вы с тех пор изменились, Марина.
Она потрясенно молчала, он посмотрел на часы.
– Я спешу, у меня еще есть дела.
– Связанные с этим?
– Да.
– Тогда я поеду с вами.
– Нет.
– Я поеду с вами! Неужели вы не понимаете, как это для меня важно?
Он вопросительно посмотрел на Иртеньеву.
– У меня случай недавно был, – сказала она. – Пациент один, сумасшедший, вдруг в подробностях описал мне самую главную и самую неприятную тайну моей жизни… Я вот с тех пор думаю: он мысли мои читал, или в него что-то вселилось? Так странно… Я уже во все верю. И чем больше своим делом занимаюсь, тем больше понимаю, что официальная наука ничего не объясняет.
– Неловко, наверное, заниматься лечением с такими-то взглядами?
– Я привыкла, – Иртеньева вздохнула и поднялась со скамейки. – К чему я это вспомнила? К тому, что человеческий организм иногда выкидывает такие коленца, что проще поверить в самую немыслимую чушь. Марина очнулась – это чудо. Она сама в него не верит! А я не удивляюсь. Я такие вещи вижу каждый день. Мне-то труднее поверить, что человек, носящий в себе столько замечательных чудес, берет и убивает другого человека. А вас, Иван Григорьевич, наверное, этим не удивишь?
– Удивишь, – сказал он. – К этому привыкнуть невозможно.
– Кстати, способность удивляться – признак психического здоровья. Думаю, что Марине надо поехать с вами. Если она от чего-то страдала все это время, так это от собственной раздвоенности. Ведь как говорят? Само решение никогда не мучает, мучают сомнения. Только, ради бога, в одиннадцать спать! И вам, Иван Григорьевич, искренне советую – как медик медику – ложитесь спать вовремя!
Он не удержался – рассмеялся.
– Хорошая женщина Иртеньева, – сказал Турчанинов уже в машине, когда они выехали на трассу. Марина сидела напряженная, с прямой спиной, гордо поджав губы, такая жалкая, что у него защипало в глазах.
– Меня больше никто не будет пугать?
– Никто.
Теперь они ехали из города, и он с завистью смотрел на пустые встречные полосы. Вся Москва разъезжалась по дачам, пробки, видимо, будут до Клина.
Красивые летние сумерки зажигали на березах огни святого Эльма, в долинах собирался туман.
Казалось, где-то там, в глубине подмосковных лесов в эту минуту распускаются цветы папоротника. На затянутой ряской поверхности маленьких речек всплескивает чей-то хвост – это русалки выплывают из-под коряг.
Турчанинов мотнул головой: Иртеньева хорошая женщина, но с психиатрами лучше не общаться, они все ненормальные…
– Смешное название, – произнесла Марина. – Рвачи.
Машина проехала по единственной улице, остановилась у нужного дома, они вышли.
Деревушка была уютная, настоящая. Пахло вареной кукурузой, коровами, хвоей – сразу за домом начинался бор. Турчанинов вздохнул, взглянув в его сумрачную глубину.
– Степан! – позвал он, одной рукой приоткрывая незапертую дверь, а другую положив в карман: на всякий случай. Марина стояла за его спиной и оглядывалась.
– Я тут… – Горбачев вышел в сени. Он опять был в костюме и даже при галстуке. – Приехали? Вы не один?
– Я привез к вам дочь Михаила Александровича.
– Да вы что? Какая неожиданность! Приятная неожиданность… Да проходите, что же вы? Я и чай поставлю. У меня только к чаю ничего нет. Вы так неожиданно позвонили, наше сельпо уже было закрыто…
Они прошли по половикам в комнату. Здесь, видимо, все осталось от умершей бабушки – и комоды, и кружевные салфетки (теперь серые от грязи), и на стене две черно-белые фотографии со слегка раскрашенными губами и щеками. На подоконниках стояли горшки с давно засохшей геранью, на полу лежали коврики, сделанные из разноцветных, скрученных в трубочки тряпок.
Турчанинов и Марина сели за круглый стол, Степан возился у печки. Было ясно, что ему нечего там делать, но поворачиваться он не хочет.
– Пора вам познакомиться, – заговорил Иван Григорьевич, – с дочерью старого друга, которую вы так отважно защищали… Вы ведь хотели ее защитить?
Спина напряглась, рука бесцельно провела по беленой поверхности печи.
– Защитить? Нет-нет… Все по другой причине…
– А у нее уже есть улучшения, – как ни в чем не бывало продолжил Турчанинов. – Она вспомнила улицу, на которой покупала кислоту. Вы знаете эту историю? Лола вам ее рассказывала?
– Рассказывала.
– Вы назвали эту историю дурацкой.
– Я проговорился.
– Не поделитесь деталями?
– Она говорила, что Марина увидела их у трансформаторной будки…
– Как и вы?
– Туда, кажется, выходили окна курилки… Лола сказала, что девочка была мерзкая, завистливая, что отец полностью сломал ее психику. «Она пошла в медицинский, чтобы быть похожей на меня и ходить в белом халате!» Лола смеялась.
– Это не очень смешно.
– Лола смешливая… Но она не понимала, с чем играет. Ведь Марина пошла в отца – она была решительная.
– Она и есть решительная.
Рука снова стала водить по штукатурке. Турчанинов изумленно наблюдал за ее движениями. «Он все-таки ненормальный, других объяснений нет…»
– Наверное, Марина хотела отомстить за отца, – произнес Степан.
– Но почему было просто ему не сказать?
– Ей по характеру было противно ябедничать.
– Облить кислотой лучше?
– Может, и не облила бы?
– Так сказала Лола?
– Да. Она так и сказала: «Может, и не облила бы».
– Как это великодушно.
– О нет! Она не великодушная, что вы!
– Откуда Марина узнала, что Лола не поехала на Украину, а задержалась в Москве, чтобы погулять с любовником?
– Она тогда уже шпионила, подслушивала. Он ведь там преподавал, это было несложно…
– Она узнала и о том, что в пятницу они будут на дискотеке?
– Ну да.
– Вас никто не выманивал на задний двор, – обратился Турчанинов к Марине, смотревшей на него во все глаза. – Все нелепости этого дела перестают быть нелепостями, если понять, что это сама Марина планировала покушение. Никто не подгадывал день, никто не вызывал ее на дискотеку, никто не уговаривал выйти – ничего этого не было. Лола и Сергеев просто целовались у крыльца, и вы пошли туда. Вы ничего не боялись, ведь это вы были охотником. Накануне вы купили серной кислоты. Это ее, а не косметичку, вы держали в руках. А вот что произошло дальше? Степан, вы же знаете, расскажите.
– Насколько можно верить Лоле? – откликнулся тот.
– И все-таки, что она рассказывала?
– Что Марина появилась на крыльце, как привидение, она аж тряслась от ярости и повторяла: «Ты заколдовываешь мужчин! Они не могут тебя бросить, потому что ты красивая! Но не надо думать, что красивым все позволено!» Она очень завидовала красоте. Лола всегда смеялась: ее-то, мол, не купишь. Все Королевы купили, а красоту не могут. И дочка будет уродиной, и любить ее будут по расчету. Такая дура – Лола…
