– Еще раз спрашиваю… кто дал тебе фотографию Лили?
– Мне ее передала семья. Через моего хирурга.
– Доктора Хобба?
– Да.
– Когда ты получил фото?
– Вчера утром.
– В воскресенье утром?
– Да. И я понял, что она – твоя близняшка.
– А потом ты улетел в Денвер.
– Сначала в Лас-Вегас. Потом в Денвер.
– Почему туда?
Он и себе-то не мог объяснить историю с Исмей Клемм, не говоря уж об этой женщине.
– Ты порезала меня на автостоянке. Не давала мне покоя в доме, тщательно маскируя все свои действия. Вывела из строя охранную систему, открывала снаружи врезные замки без замочных скважин…
– С этим легко справляются электромагниты. Или ты принимал меня за колдунью?
– Я испугался, мне пришлось уехать туда, где ты не смогла бы меня найти, чтобы все обдумать.
– И какие мысли, пришедшие тебе в голову в Денвере, вернули тебя домой?
Он покачал головой. Ох не следовало этого делать. Жидкая боль заплескалась по всему черепу. Заговорить он смог, лишь когда она чуть утихла.
– Это невозможно выразить словами. Ты не поймешь.
– Попробуй.
– Ты не поймешь.
Райан начал подумывать о том, чтобы использовать кофейный столик в качестве оружия. Две стеклянные лампы, если бы они перевернулись и разбились, могли плескануть маслом не только на пол и мебель, но и на Вайолет.
– Я не ожидала, что ты придешь сюда.
– Да. Ты говорила.
– Я думала, ты позволишь мне убить твоего отца.
– Я пришел не только из-за него.
– Из-за чего еще ты пришел?
Райан не ответил. Не было у него необходимости отвечать на все ее вопросы. Она убила бы его, независимо от того, ответил бы он на все ее вопросы или нет.
– Наверное, ты гадаешь, кто я… помимо того, что ее сестра?
– Я уверен, что ты – не учительница.
– И что это значит?
– Не учительница, как была она.
– Лили не была учительницей.
Лей-зи-бой стоял так, чтобы раскладываться во всю длину, поэтому находился чуть дальше от кофейного столика, чем хотелось бы Райану. Располагайся кресло ближе, он мог бы, выбросив вперед ноги, пнуть кофейный столик и сбросить лампы на пол, где бы они и разбились.
– Лили была портнихой.
– Почему они солгали насчет ее профессии? – спросил Райан.
Но Вайолет пропустила вопрос мимо ушей.
– Я – агент службы безопасности. Отличающейся от ФБР или ЦРУ. Сильно отличающейся. Ты никогда не слышал об этой конторе и никогда не услышишь.
– Тайная полиция.
– Да. Именно. Тебе не повезло в том, что ты взял себе сердце человека, сестра которого способна его отнять.
– Я ничего не брал. Ты просто вбила себе это в голову. И я понимаю, как такое могло случиться. Действительно понимаю. Но моя фамилия стояла в списке на получение сердца, ее – в списке доноров, и мы подошли друг другу. Если бы кто-то стоял в этом списке выше меня, сердце получил бы он.
– Список, о котором ты говоришь… Объединенная сеть донорских органов?
– Да. Совершенно верно.
– И как долго ты ждал нового сердца?
Если бы она нацелила пистолет на что-то еще – не на него, если бы начала подниматься с кресла, если бы чем-то отвлеклась, он мог бы соскользнуть с лей-зи-боя и пнуть кофейный столик. Лампы бы разбились, масло растеклось, и в возникшем хаосе он мог бы избежать смертельного выстрела. Эпизод этот прокрутился у него в голове, совсем как в каком-нибудь голливудском фильме, но идея могла сработать, могла, потому что кино местами копировало жизнь. Вот Райан и решил, что должен ей подыгрывать, не мешать говорить, надеяться, что она предоставит ему возможность для нанесения ответного удара.
– Доктор Гапта, он дал мне год. Максимум год. Но я мог умереть и через шесть месяцев или раньше. Мне не могли подобрать донора почти четыре месяца.
– Некоторые люди ждут год, два, – указала Вайолет. – Многие не дожидаются. Тебе подобрали идеального донора… за месяц.
– Нет. За четыре. За четыре месяца.
– За один месяц после того, как ты перешел к доктору Хоббу.
– Я перешел к нему, потому что доктор Хобб – блестящий хирург с мировым признанием, имеющий лицензию на проведение кардиологических операций в нескольких странах. Он может вносить своих пациентов в список Международной сети донорских органов.
Ее серо-зеленые глаза широко раскрылись, будто он сказал ей что-то такое, чего она не знала.
– Международная сеть донорских органов, – она кивнула, переваривая эту новость, но тут же глаза превратились в щелочки. – Нет такого списка.
– Разумеется, есть. И меня в него внесли. И твою сестру тоже. После аварии наши параметры во многом совпали, и доктору Хоббу позвонили.
Она поднялась с кресла, но дуло пистолета постоянно смотрело на Райана, так что шанса перевернуть кофейный столик у него не было.
– О какой аварии ты говоришь?
– Автомобильной аварии. В которой Лили получила травму головы.
– Лили попала в автомобильную аварию, – говорила Вайолет монотонно, без малейших эмоций. Словно в трансе.
Ее серо-зеленые глаза превратились в два блестящих, холодных камешка. Она медленно двинулась вокруг кофейного столика, грозная, словно охотящийся тигр.
– Послушай… такое случается. Просто случается. Никто в этом не виноват.
– Такое случается, – тем же голосом повторила Вайолет. – Никто не виноват.
– Если, возможно…
– Если, возможно? – она притормозила у камина.
– Если ты сидела за рулем, то не можешь винить себя.
– Ты думаешь, я сидела за рулем.
Любой ответ мог оказаться неправильным, но молчание могло убедить Вайолет, что пора его пристрелить.
– Я не знаю. Просто думал, что это объясняет… твою реакцию. Объясняет… почему ты здесь.
Если в глазах читались намерения человека, ее однозначно говорили ему, что он – покойник. Взгляд стал острым, как кромки осколков разбившейся фарфоровой чашки, и полыхал яростью.
– Я не сидела за рулем, потому что никакой аварии не было. Ни аварии, ни травмы головы, ни международного списка. Кипящая жизнью, совершенно здоровая Лили подошла тебе по параметрам, и ее убили, чтобы ты смог получить ее сердце.
От того, что Райан качал головой, боль усиливалась многократно, сводила с ума, распространялась по всему телу. Но он качал головой, качал, отрицая слова Вайолет.
– Почему ты полетел в Шанхай за трансплантантом? Почему так далеко?
– Там произошла автомобильная авария. Ее жизнь поддерживали машины. Мозг умер, но тело жило, пока мы не прилетели туда, я, доктор Хобб и его операционная бригада.
– Ты знаешь, что такое Фалун Гонг?
Райан опять покачал головой. Он не знал. Из вопроса следовало, что должен знать, но он не знал.
– Фалун Гонг – духовное учение, объединяющее людей посредством определенных упражнений и медитации.
– Никогда о нем не слышал. Должен был?
– Оно появилось в 1992 году, а в 1999-м его запретили после того, как десять тысяч последователей учения молчаливо протестовали против массовых арестов и избиения людей в городе Тайнджун.
От качания головой не только усиливалась боль, но и путались мысли, но Райан качал ею и качал, словно не хотел, чтобы боль ушла, а мысли перестали путаться.
– Духовная жизнь в Китае не приветствуется. В трудовых лагерях моей страны половина заключенных – последователи Фалун Гонг, – продолжила Вайолет. – Их бьют, заставляют работать до смерти, пытают.
Судя по голосу, Вайолет обошла лей-зи-бой, вновь оказалась у него за спиной. Райан поднял голову, и, хотя перед глазами чуть прояснилось, а боль ослабла, видел он не столь хорошо, чтобы утверждать, что ее нет среди теней в той части комнаты, которая находилась перед ним.
– Смотри вперед, – приказала Вайолет. – Не поворачивайся.
Райан не думал, что она выстрелит ему в затылок. Полагал, что еще какое-то время будет мучить его, а нажимая на спусковой крючок, захочет, чтобы он смотрел в дуло пистолета.
– Лили исповедовала это учение. Бедная, милая мечтательница. Моя близняшка, но совсем другая. У меня гораздо больше зла, и в разуме, и в сердце.
Словно зная, о чем думал Райан, Вайолет вдавила срез глушителя ему в затылок, и он разом перестал качать головой.
– Господи, нет. Ты допускаешь ошибку.
В том месте, где глушитель прижимался к затылку, у Райана, казалось, возник третий глаз, и, закрывая те два, с которыми родился, он мог видеть пулю в дальнем конце ствола.
– Лили, работавшая портнихой и жившая на скромное жалованье, искала что-то такое, что скрасит ее жизнь и оправдает существование на этой земле. Отсюда и Фалун Гонг.
От его крови на руках, лице, раскладном кресле шел слабый запах, который, возможно, мог унюхать только он. От этого запаха к горлу подкатывала тошнота.
