мне или нет – твое дело, но я… я мужчина… и…
– Ты не меня в этом убеждаешь, Руслан, – прерывает мой сдувшийся монолог Аня. – Ты хочешь убедить себя.
– По крайней мере мне хватает смелости признать, что я вел себя как трус и допустил в прежней жизни много ошибок, – отвечаю я ровно и спокойно. – Всё будет иначе.
Мне показалось, Аня хохотнула.
Или не показалось?
Что бы я ни делал, ни говорил, неизменно оставался в дураках. Меня это уже порядком измотало. Когда она поймет, что мне для успеха нужны её поддержка и вера, а не обиды и претензии?
Аня задумчиво смотрела в окно, я прилег и хотел поспать, чтобы хоть немного забыться.
Маленький, боязливый и запуганный Русланчик внутри меня успел оживиться и подскрёбывая коготками, пополз из живота в область груди. Хочет занять место Руслана нынешнего – воспрявшего духом, переродившегося как феникс из пепла, но только хрена с два ему.
* * *
Я не понимал, зачем нужен Аасме, ведь Аня уже беременна, дело сделано, но вскоре до меня дошло – она переживает, что беременность у неё прервется или случится еще что-то непредвиденное и тогда им придется всё возобновлять. К тому же это могло напрямую отразиться на беременности Ани – моя смерть или исчезновение шокировали бы её, а это чревато выкидышем.
Я в безопасности, потому что заменить меня здесь некому. Этот лысый урод, понятное дело, сражен какой-то болезнью и вряд ли способен породить жизнь, а других мужчин здесь нет.
Но это мне ничего не даёт, в том числе и гарантии на то, что они отпустят нас, забрав ребёнка, а мы потом сможем его вернуть в целости и сохранности.
Маловероятное развитие событий, так что пора реально что-то менять. Впервые за всё это время, проведенное здесь, я готов идти ва-банк. И уверен в успехе. Профессиональное чутье, наверное, работает.
Надо подумать…
Чтобы одолеть или обмануть этих психов, я сам должен стать психом – тогда и ответ на вопрос, как их обставить, сам по себе всплывет на поверхность.
Распорядок этой психопатки я волей-неволей выучил. Он прост – спускается она к нам три раза в день, чтобы проверить, всё ли здесь в порядке, дать еды, заменить ведра. Утром подает воды и хлеба, Ане приносит еще и овощи – помидоры, иногда редиску, огурцы. На обед мы едим кашу или суп, Ане дополнительно полагается стакан чая. На ужин то же самое, но Ане позволяется есть ещё и мясо, хлеб, что-то из фруктов.
Один раз в неделю на смену бесконечным кашам и супам нам перепадает что-то особенное – жареная рыба, баранина с отварным рисом, тушеная капуста с курицей.
Каждый вечер Аасма меняет ведра, служащие нам туалетами, раз в неделю дает тряпку и воды, чтобы помыться.
Приходится подчиняться и выполнять все, о чем она говорит. Нельзя провоцировать их на жестокость – это мне стоило понять намного раньше.
Аню, кстати, Аасма держала на особых условиях. Сменила ей матрас на другой – толстый, мягкий и не такой грязный, дала плед, чаще приносила сменную одежду. И еще она позволяла ей гулять, хотя «гулять» – слишком громко сказано. Случалось это два раза за семь дней – под четким надзором Аасмы Август спускал Аню с цепи, чтобы она могла размяться и походить по подвалу.
С каждым днём становилось все больше понятно, что наш с Аней ребёнок Аасме нужен как воздух. Возможно, у неё когда-то поехала крыша на этой почве и она возомнила долгом всей жизни воспитать и вырастить ребенка… Или получила травму в детстве, связанную с материнством или детьми. Понятно одно – кукуха у неё съехала давно и для достижения своей цели она готова на всё. На самые страшные вещи.
Любой риск для нас – это билет на тот свет, но ни о чем другом кроме Аниного побега, когда они снимали с неё цепь, я не думал. Казалось, она просто обязана спастись, но вместо этого Аня покорно выполняла их команды, после чего они снова смыкали на ее ноге колодку и всё повторялось вновь – день за днём, ночь за ночью.
Этот урод еще и вожделел Аню, впивался всякий раз в неё голодными глазами, чуть ли не пуская слюни, облизывался, часто дыша, и его толстокожие руки невольно сжимались в кулаки.
Он хотел её, тварь поганая.
Как он вообще смеет при мне вытворять такое? Лишь у меня есть право касаться её тела, даже просто смотреть на него. Этот урод не должен себе позволять покушаться на то, что по праву принадлежит мне!
А что если он…
Нет, не хочу представлять ничего такого. Если что-то подобное и случится, я ведь не смогу вмешаться. Придется биться в истерике, с ужасом наблюдая за всем происходящим.
Уверен, эта пронырливая уродина тоже всё видит, так почему не возмущается?
Не знаю, но выглядели отношения этих двух убогих вообще дико. Любви я не заметил, но что-то крепко связывало их, они зависели друг от друга. Будто находились под гипнозом, не контролировали свой разум.
А в последнее время Аасму еще и что-то тревожило. От её пусть и безумной, больной, но искренней улыбки не осталось и следа. В ней поселился страх, не связанный с нами или тем, что её ненаглядный Август, оказывается, способен засматриваться на других женщин.
Что-то держало её как в тисках и не давало покоя, что-то случилось.
Возможно, она поняла, как далеко зашла и что скоро к ней заявится полиция, занервничала, опасаясь того, что всем её планам конец. Или обнаружила у себя неизлечимую болезнь, грозящую высосать из её тела жизнь раньше, чем на свет появится ребенок, которого она так сильно ждёт. Что-то заботило её, она о чем-то сильно переживала и мне это, определенно, нравилось. Одно удовольствие знать, что настроение её чем-то омрачено и не видеть эту её идиотскую ухмылку.
Хорошо, но если она больна и скоро подохнет, что тогда будет с нами? Вряд ли этот ублюдок мечтает о ребенке также как его ненаглядная. С нами он церемониться не станет. Изнасилует Аню тут же, к гадалке не ходи. И точно не станет убивать её сразу – оставит, чтобы позабавиться с ней еще. А вот меня прибьет без промедлений, наверное.
Приходится прервать размышления – лестница за дверью скрипит.
Аасма спускается.
Отворяет дверь, щелкая ключом. Входит.
– Салют! – бодро выкрикивает она, но на лице её радости не заметно. – Как дела?
Берет за порогом поднос,
