Поляков смотрел на Кирилла, который уже успел забиться в угол, где поджал ноги и животно выл, сотрясаясь от рыданий, и видел совсем другую сцену. Душный июньский вечер, когда 18 лет назад родители 20-летней Маши Золотниковой отправились на поиск загулявшей где-то дочери и нашли ее на дне оврага. Изнасилованную и задушенную поясом от собственного халата. В тот вечер Поляков стоял на краю оврага вместе с другими местными жителями, заледеневшими от происходящего, и слышал дикий плач Золотниковой-старшей, которую от тела дочери оттаскивал смертельно бледный муж. Метрах в 5 от Полякова, среди других, стоял и Кирилл Фокин. Он глазел на дно оврага, созерцая страшную картину, а по его пыльным штанам стекали струи мочи.
– Господи, – тихо сказал Поляков. – Вы даже не представляете… Виктор Яковлевич – вас ведь так зовут? Виктор Яковлевич, я был почти уверен, но сейчас, посмотрев это… Я не просто уверен, я готов дать голову на отсечение. Это не он.
Белянский уставился на Полякова.
– Простите?
– Серийный убийца – не он.
– Что за чушь?
– Вы сами это видели? – Поляков махнул на телевизор. – Когда ему стали говорить про убийства девушек, он обмочил штаны! Вы сами сказали, что он должен быть гениальным актером, чтобы так симулировать. А он не симулирует ничего. Он боится. Он боится так, что обделал собственные штаны.
– Что за… чушь? – снова спросил Белянский, опускаясь в кресло. – Боится чего?
– Настоящего убийцы.
– И… почему?
– Ему было 14 лет, когда начали убивать девушек. И я собственными глазами видел, как Кирилл посреди толпы обмочил штаны, когда увидел задушенную девушку с выколотыми глазами. Он отморозок и псих, он убивал пожилых людей ради их квартир. Он расстрелял опера. Хладнокровно, потому что все эти люди для него – овцы. Но, когда он вспоминает про те убийства, он боится так, что не может контролировать даже мочевой пузырь.
Белянский попытался что-то сказать, но Поляков горячо перебил его. И выложил все свои доводы. В первую очередь – про девушку, торгующую на рынке тапочками и шлепанцами.
– Я был у нее сегодня. С фотографией Кирилла. Знаете, что она сказала? Немного похож, но это не он. – Поляков махнул на телевизор: – У него на правом предплечье нет следа от укуса. А девушка вырвала ему кусок мяса, такая рана не может зарасти без следов – разве что с помощью пластического хи…
– Достаточно! – оборвал Белянский. – Хватит. Эту историю я слышал, Мазурова под шумок дала задание операм из убойного проверить информацию. И знаешь, что? Они успели поработать, пока их не завернули. Пять лет назад, в феврале, ни в одно из медучреждений города не обращался никто с похожими травмами.
– Это не значит, что такого случая не было! Он был, и та тварь пыталась задушить еще одну девчонку ее собственным шарфом. А еще у него был нож! Знаете, для чего? Правильно – чтобы вырезать глазные яблоки! Хотите сказать, это был кто-то другой?
Белянский решительным жестом заткнул Полякова.
– Я сказал, хватит. Присядь. Присядь-присядь. – Поляков повиновался. Белянский протер лицо и затарабанил по столу, не зная, как сказать то, что собирался. – Я не буду спорить. Этот факт мог быть. Но, парень. Мы взяли отморозка, на котором 25 трупов стариков и труп опера. Он вырос в Яме. У него была тяжелая детская травма, вызванная смертью матери. Которая, кстати, повесилась. Это подсказало нашему маньяку способ убийства девчонок. На фоторобот он тоже похож, это даже твоя якобы выжившая подтвердила. То есть, что мы получаем в итоге? Наш фигурант подходит идеально по всем параметрам.
– Ему было всего 14, он физически не мог…
– Не перебивай! – повысил голос Белянский и продолжил: – О задержании маньяка уже доложили наверх – и в МВД, и в центральный аппарат комитета. Серийник задержан, и город может спать спокойно. Это официальная позиция. Даже если бы я и хотел что-то сделать, то меня бы не понял собственный шеф, а проблем с начальством я не хочу. У меня и так был вчера очень серьезный разговор по поводу Мазуровой, которая со своей долбаной амнезией умудрилась работать у меня под носом больше десяти лет. Еще раз оказаться в дураках перед начальством я не собираюсь.
Белянский развел руками, показывая, что в данной ситуации он бессилен. Увидев лицо Полякова, в котором отражалось одновременно отчаяние, злость и упорство, шеф отдела решил подсластить пилюлу:
– И вообще, парень. Все это я тебе говорю очень терпеливо и правдиво, как есть, по одной только причине. Ты пострадал лично от всей этой истории. Но при этом ты многое сделал для поимки нашего гаденыша. Так что – вот так вот, Полякин. Дело закрыто, и город может спать спокойно. На этом все.
– Немногие об этом знают и еще меньше людей, которые за этим следят. Но у нашего города есть целых десять городов-побратимов в других странах. Один из них находится на другом конце планеты, – Марфин произнес красивое испанское слово, которым именовался побратим из Латинской Америки. – Это провинция, знаменитая своими табачными плантациями. После того, как США ввели эмбарго в отношении Кубы, наш побратим стал одним из главных экспортеров сигар в Штаты. Эти сигары знамениты на весь мир и ценятся ничуть не меньше кубинских.
Марфин предложил сигару Константинову и закурил сам.
– Знаешь, я я курю редко, а в сигарах и вовсе ничего не понимаю. Но все мы воспитаны не только родителями, но и обществом, книгами, телевизором. И это воспитание дало свои плоды. Я не понимаю, в чем сок ритуала курения хорошей сигары, но я усвоил установку – сигары курят по особенным случаям. Сегодня как раз такой случай, не правда ли?
– Не буду спорить.
Минувшей ночью произошло ЧП в СИЗО №1, единственном следственном изоляторе города.
Кирилл Фокин содержался в одиночной камере. Следствие в лице Гапонова, в одночасье прославившегося на всю страну, как следователь, поймавший кровавого душителя из Ямы, настаивало только на одиночке. Пока следственные действия были в самом разгаре и оперативно-следственная группа не знала имен всех возможных участников обезвреженной и обезглавленной банды черных риелторов, а также понятия не имела о связях, которыми мог обрасти Фокин – лидер банды – в криминальном мире города. Чтобы пресечь на корню вероятность передачи ему сообщений от возможных подельников и вероятность ликвидации Фокина, который мог слишком много знать о лидерах других ОПГ, содержание в одиночной камере было обязательным условием следствия.
Во время одного из плановых обходов блока с одиночными камерами надзиратель обнаружил, что оконце в двери камеры, где содержался Фокин, приоткрыто. Это было немыслимо. Не понимая, что произошло, надзиратель подошел к двери камеры и приоткрыл металлическую створку с засовом на внешней стороне.
В прямоугольном оконце, через которое заключенным передавали алюминиевые тарелки с кормежкой, пораженный надзиратель увидел ноги Фокина, словно приклеенные к дальней от входа стене на высоте полуметра от пола.
– Твою… мать…!
Склонившись, он увидел всю картину. Выматерился во весь голос и сорвал с пояса рацию:
– Пятый блок, сектор три, у нас ЧП! Повторяю, ЧП в пятом блоке!
Через несколько секунд в блок ворвались остальные надзиратели, составляющие дежурную ночную смену сектора. Они распахнули дверцу камеры, готовые дать вооруженный отпор возможным противникам.
В камере не было никого, кроме Фокина. Он свисал, повешенный на оконной решетке, до которой не мог дотянуться при всем желании – окно находилось слишком высокого, как раз, чтобы пресечь вероятность суицида, а рядом не было ничего, что можно было использовать как ступень или подставку.
Фокин был повешен на рукаве спортивной куртки, в которой находился во время заключения в камере. Его глаза были выколоты, и из пустых черных глазниц стекали струйки крови, капая на грудь.
Под ногами мертвеца, свисавшего вдоль тюремной стены, лежала погнутая вдвое алюминиевая вилка с окровавленными зубьями.
Начальник смены, 40-летний суровый мужик по фамилии Майоров, прибежал через минуту. Стиснув зубы и не сводя глаз с мертвеца, он процедил через плечо:
– Действуйте по инструкции. И срочно звоните в Следственный комитет, Гапонову. Его телефон в дежурке.
Марфин взял бутылку дорогого коньяка, стоявшую прямо посередине дорого мэрского стола, в окружении служебных телефонов и папок с документами, и налил напиток. Сначала гостю, потом себе.
– Интересно складывается жизнь, – отметил Марфин, поднимая рюмку в безмолвном тосте. – Сколько мы с тобой знакомы? Тридцать пять? Сорок лет?
– Около сорока. Мы как раз на нашу улицу переехали.
– Мда. Сорок лет… Я пошел в чиновники, ты в бандосы.
– В бизнесмены, Жень.
Марфин отмахнулся:
