– Я сделала ей трепанацию черепа. Попрактиковалась, скажем так.
С этими словами Маша сунула руку в рюкзак и вытащила целлофановый пакет, в котором лежало что-то полукруглое, красное. Она вытащила предмет из пакета и швырнула его в мою сторону. Это «что-то» закрутилось возле клетки и остановилось, покачиваясь, как папье-маше.
– Что это?..
– Черепушка, Арч. Между прочим, Эдвард Гейн в свое время из черепа сделал себе миску и ел из нее.
– Лариса умерла?
– Пока нет, но она не в себе. Мозг засыхает очень быстро, Арч.
Я чувствовал, что еще немного, и я надую в штаны от страха.
– Знаю твой следующий вопрос. Ты спросишь про Алекса, так? Он тоже пока жив, но уже рядом с чертой.
Маша снова залезла в рюкзак и вытащила свернутый кнут. Распрямила его, слегка щелкнув в воздухе. Он извивался в ее руке как живой, как опасная змея, на конце которой была полоска грубой кожи с вплетенными загнутыми крючьями. У меня по коже пошел мороз.
– Знаешь, откуда появилось выражение «подлинная правда»?
Я молчал.
– На Руси существовало наказание в виде битья кнутом, он назывался «длинник», отсюда и выражение. Но этот кнут, с гвоздями, изобрели в Древнем Египте. Ходили слухи, что жертва умирала после десятого удара таким кнутом. Твой друг пока не познакомился с ним, но я думаю, сейчас самое время.
– Не надо, Маша, – разлепил я губы.
– Надо, Арч. Я же должна установить «подлинную правду», – явно издеваясь, сказала она. – Кто из вас бродил возле колодца? Или ты что-то знаешь?
Я ничего не ответил, кусая губы.
– Отвернись, Артур. Я буду переодеваться. Не обижайся, но я стесняюсь тебя.
Я повернулся к ней спиной.
– Опытный палач мог истязать преступника несколько дней, – услышал я ее голос. – И тот умирал в страшных мучениях. А мог убить одним ударом кнута. Просто необходимо знать нужное место и уметь попасть в него. Бывали виртуозы, которые одним ударом плети превращали кирпич в пыль. Можешь себе такое представить?
– Когда ты займешься мной? – спросил я, холодея.
Маша засмеялась:
– Всему свое время, Артурчик. Можешь повернуться.
Я посмотрел на Машу, на ней было надето ярко-зеленое платье. Волосы разделены на прямой пробор и двумя забавными хвостиками свисали на плечи. На ногах – розовые туфли.
– Как я выгляжу?
– Хорошо.
– Так я и думала. Ты всегда славился комплиментами.
Она накрасила губы, подвела ресницы и неожиданно резко приникла к решетке:
– А ведь я все знаю, Арч.
Я непроизвольно отступил назад.
– Это был ты. Я знала это с самого начала. Просто я думала, что у тебя хватит мужества признаться мне в этом.
Я подавленно молчал. А что тут было говорить? Ваша карта бита, сэр.
– Я ничего с ними не делала, – вдруг сказала она мягко. – Не пугайся, Артур. Они все живы, я и пальцем не дотронулась до твоих друзей.
– Как я могу верить тебе?
– Не волнуйся, я докажу тебе это.
– Но я же слышал крики! – завопил я. На губах Маши заиграла хитрая улыбка:
– Голоса записаны, ты слышал магнитофон. Правда, реалистично?
– Куда уж реалистичнее, – пробурчал я. – А это чье в таком случае? – я кивнул головой в сторону страшного «папье-маше», стекающий ручеек крови образовал на полу крошечную лужицу.
– Это друг медового тортика. Я убила его и решила потренироваться. Ведь надо же было мне с чего-то начинать. Я врач, ты юрист...
Маша запнулась и отвела взгляд. Я видел, что она хотела что-то сказать, но не решалась.
– Что ты собираешься предпринять? Не будешь же ты держать нас тут вечно, – попробовал я вразумить ее. – У Вики брат в розыске работает, он наверняка уже тревогу забил!
Маша глубоко вздохнула, словно набираясь смелости.
– У меня к тебе предложение, Артур, – наконец сказала она. Я удивился, заметив, как она изменилась – голос стал теплым и мягким, глаза излучали привязанность, и теперь передо мной стояла та самая Лера, с которой я впервые познакомился тогда, когда ее чуть не задавили.
– Что тебе надо? – спросил я, гадая про себя, не соврала ли она мне про ребят.
– Ты еще не понял? – негромко спросила она и обхватила руками решетки.
– Что я должен понять?
– Я люблю тебя, – прошептала девушка, и я не поверил своим глазам, увидев, как в уголках ее глаз показались слезы. Я смотрел на нее, совершенно не зная, что делать. Сутки назад я тоже был уверен в том, что люблю этого человека, но сейчас... О какой любви могла идти речь?
– Ты что-то хотела предложить, – напомнил я.
– Мы уедем с тобой. Далеко. Деньги у меня есть, не волнуйся, – торопливо заговорила она. – Твоих друзей я отпущу, так и быть. И мы все забудем, как страшный сон.
Наверное, если бы на меня грохнулся подъемный кран, эффект был бы куда меньше, чем эти слова.
– Ты что, серьезно? – спросил я, понимая, что меня начинает распирать от истеричного смеха.
– Да. Все это время я хотела быть только с тобой. Ты, наверное, догадался, что наша встреча на перекрестке была не случайной? И я прощаю тебе все, Артур. Я...
– Это невозможно, Ле... Маша, – перебил я ее. – И ты сама прекрасно знаешь, что мы не сможем быть вместе. Даже если я поеду с тобой, мы никогда не будем счастливы. Тот колодец, над которым ты выстроила эту тюрьму, будет всегда стоять между нами.
Она закрыла лицо руками и некоторое время стояла в полной неподвижности.
– Маша? – осторожно позвал я девушку.
– Я ожидала этот ответ. Но до последнего надеялась на чудо, – едва слышно произнесла она, убирая руки. – Ладно, Артур, оставим это. Я приготовила вам гробы, они на улице. Но скорее всего, в один из них ляжет не тот, кому был предназначен гроб. Это ты, Артур. Я отпущу тебя.
Она поймала взглядом мой молчаливый вопрос и горько пояснила:
– Я жила все это время только ради этого дня. Он наступил, и смысла жить дальше я не вижу. У меня никогда не поднимется на тебя рука. Мы останемся здесь. Все, кроме тебя. Так что не держи на меня обиды. А вот теперь я займусь твоими друзьями по-настоящему.
Она достала из рюкзака связку ключей и открыла клетку. Меня отделяла от нее каких-то пара метров.
– Смотри, там, слева от двери, дощечка, она отличается от цвета стены. Видишь? Отодвинешь ее, там смотровой «глазок». Смотри хорошенько, Артур, – тусклым голосом сказала она. Я не двинулся с места, хотя рассудок вопил, чтобы я предпринял какое-то действие, достойное настоящего мужчины. Но я продолжал стоять как статуя, тупо глазея, как она выходит за дверь.
* * *
И хотя с того момента, как Гарику удалось освободить одну руку, прошел почти час, во рту все еще оставался стойкий привкус тухлятины. Обглоданная кисть Кирилла болталась рядом, и даже если Гарик закрывал глаза, ему казалось, что он видит ее мозгом.
То ли его левая рука оказалась значительно слабее правой, то ли проволока была крепче, но ему никак не удавалось освободить вторую кисть. Его бесплодные попытки привели лишь к тому, что он ободрал почти всю кожу с запястья, а проволока и не думала поддаваться.
Зато свободной рукой он сумел выдрать из балахона трупа пару лоскутьев и как мог вытер с себя мед. Осталось лишь немного на спине, и Гарик от всей души желал, чтобы летучие твари поскорее насытились и оставили его несчастное тело в покое. В его пользу сыграло и то, что близился вечер и насекомых стало поменьше.
Но он не тешил себя надеждами. Сумасшедший ублюдок с красным носом мог появиться в любую секунду, и один бог знает, что он придумает в этот раз. Ему просто несказанно везло, что клоун на время позабыл о нем – из дома, не переставая, неслась безумная какофония воплей и каких-то ударов.
Он почти ничего не видел – слепни съели почти все веки, и зажмуриваться было бессмысленно. Гарик снова начал бредить. Ему казалось, что он снова был маленьким карапузом, пускающим кораблики в луже, потом ему опять начала чудиться служба в розыске, откуда-то появился Виктор Боков, его злейший враг, хотя в своей болезненной дреме он почему-то не выглядел врагом, наоборот, Гарик с радостью встретил его. Боков, Боков... Почему он, Гарик, не поделился нужной информацией с Виктором? Ведь он вел дело по маньяку...
Теряя сознание, Гарик завалился на труп. Послышался глухой треск, сопровождающийся влажными звуками – живот Кирилла лопнул, выпуская на свет поток смрадных внутренностей и газов. Вонючая жидкость залила Гарика. Мухи и слепни роем поднялись вверх, поняв, что их ужин безнадежно испорчен.
Солнце клонилось к горизонту.
* * *
Я быстро нашел смотровой «глазок», одна из дощечек действительно по цвету несколько отличалась от других, и я, легко сняв ее, увидел крошечное окошечко из толстого стекла. Прильнув к нему, я увидел ту самую комнату с импровизированной ареной, в которой был колодец. Занавески были отодвинуты, и я увидел, что клетки были заняты моими друзьями. Я облегченно вздохнул – хоть и порядком напуганные, они, по крайней мере, были в порядке. Правда, смущало то, что Вика сидела отдельно, привязанная к стулу. Рот ее был заклеен скотчем, но на первый взгляд с ней тоже было все нормально. Я вспомнил слова Маши о том, что она не тронет Вику. Судя по всему, эта сумасшедшая решила отвести Вике роль зрителя. Рядом с колодцем стоял все тот же столик с фотографией Маши и еще какие-то предметы.
