— Людей? — переспросил Томас, в ушах у него шумело. — Вы хотите сказать, что эта женщина не первая?
Агент Логан кивнула.
И вдруг Томас понял.
— Вы ищете нейрохирурга...
Он вспомнил о прошлой ночи.
— Как выяснилось при расследовании, — сказала Шелли Атта, — в Принстоне вы жили в одной комнате с Нейлом Кэссиди.
— Да, все правильно... Так, вы думаете, это сделал Нейл?
— Мы почти уверены в этом...
Томас замахал руками, словно отгоняя некую силу, с которой его личный мир не мог справиться.
— Нет. Нет! Послушайте, вы не знаете Нейла. Просто немыслимо, чтобы он пошел на такое. Немыслимо.
Перед его внутренним взглядом предстал Нейл, сияя белоснежной, как в рекламе, улыбкой.
— А почему вы так уверены, профессор? — спросила агент Логан.
— Потому что Нейл психически здоров. Когда я чувствую, что начинаю сходить с ума и не могу отличить черное от белого, я звоню Нейлу... именно как психически здоровому человеку. Кто бы это ни делал, он явно пережил психическую травму. Статистически шансы на то, что нечто подобное произойдет с мужчиной моего возраста, почти равны нулю.
— Значит, вы поддерживаете с Нейлом близкие отношения? — спросил агент Джерард.
Томас молча кивнул.
— Насколько близкие? — спросила агент Атта.
— Дружеские... А какое, собственно, ваше дело?
Томас сделал паузу и постарался взять себя в руки — а там пусть эти федералы нащупывают его уязвимые места.
«Мысли трезво, — напомнил он себе. — Мысли ясно».
Но судорожно извивающееся тело Синтии Повски стояло перед глазами. Казалось, он все еще слышит ее стоны. Он даже чувствовал запах ее пота.
— Послушайте, — продолжал он, уже успокоившись. — Ваш главный подозреваемый — мой очень близкий друг. И знаете что? Если бы речь шла о ком-то, с кем я незнаком, — скажем, о главном нейрохирурге больницы Джона Хопкинса, — я, вероятно, с гораздо большим желанием стал бы играть в ваши игры. Но я в курсе, как все это делается. Вы что-то разнюхиваете. Это может быть общая или какая-то особая информация. Суть в том, что я не знаю, что именно вы разнюхиваете, а отсюда следует, что я не могу понять, помогаю ли своему приятелю или топлю его.
— Вы не доверяете нам? — спросила агент Логан.
— Вы шутите?
— Мы хорошие, профессор Байбл, — сказала агент Атта.
— Конечно хорошие... Имеете ли вы хоть малейшее представление о том, как рассуждают плохие? Это ужасно. Добавьте к этому противоречивые интересы, обычно порождаемые такими иерархическими структурами, как ФБР, где решения, принимаемые в интересах карьеры, частенько противоречат решениям, принимаемым в интересах истины. Добавьте к этому экстренную отмену конституционных положений, гарантирующих должное судебное разбирательство...
— Было бы глупо доверять нам, — устало и с неудовольствием произнесла Атта. — Неразумно.
— Совершенно верно, — ровным голосом откликнулся Томас — Можно даже было бы сказать — ненормально.
17 августа, 9.38
Не считая двух молодых девушек с проколотыми веками и бровями, в вагоне никого не было. Когда они заметили, что он с недоумением и насмешкой наблюдает за ними, Томас отвел взгляд. И стал внимательно смотреть на извечный Гудзон, стараясь отогнать снедавший его страх.
«Возможно, когда погибнет следующая...» — сказала агент Атта, прежде чем выйти из кабинета.
Томас хотел было тут же позвонить Нейлу, предупредить, расспросить и всякое такое, но остановился, уже готовясь набрать номер. Он понял, что ему нужно встретиться с Нейлом. Нужно увидеть его реакцию.
«Возможно, когда погибнет следующая...»
Странно, как многое, что само по себе очевидно, ускользает от людей под давлением обстоятельств. Сколько неувиденного было бы увидено, сколько понято непонятого. В кабинете Томас вел себя слишком эмоционально и упустил нечто, взывавшее о бережном и тщательном рассмотрении. Но как можно было сохранить ясность мысли после просмотра этого... этого нейропорно?
Кроме того, Нейл был его самым близким другом. Даже ближе, чем брат Томаса, Чарли.
Это была какая-то ошибка.
И все же что-то во взгляде агента Атты не давало ему покоя.
«Никто», — говорили ее глаза.
Никто из родных и близких не осмелился бы утверждать, что их приятель/сын/муж мог вытворять такое. И она была права. Обычно одни судят себя по своим намерениям, другие — по результатам. Исследование за исследованием подтверждало, что люди считают себя более милосердными, более сострадательными, более добросовестными, чем другие, не потому, что они на самом деле таковы, — как могли они стать таковыми, будучи не лучше и не хуже других? — но потому, что хотели быть такими и почти полностью закрывали глаза на тот факт, что и другим хочется того же самого. Намерения приобретали небывалый вес, когда доходило до самооценки, и уж никак не шли в счет, когда доходило до оценки других. Как выяснилось, единственное исключение составляют влюбленные.
Вот что означало быть «значительным» в применении к другому: быть включенным в круговую поруку заблуждений, к которым каждый привык считать себя непричастным.
И тут появляется Синтия Повски — дрожащая, задыхающаяся, бьющаяся в корчах, словно она перекатывала между ляжками мяч для сквоша...
— Еще?
— Па-жа-а-а-луй-у-ста...
Но что он сказал бы им?
«Нейл? Ах, этот психопат... Да, вчера мы здорово налакались у меня виски. Он даже концы отдал прямо у меня на диване».
И от него ждали этого?
Нет. Они не заслужили его доверия. И он никоим образом не собирался сдавать своего старинного и ближайшего друга. Сначала нужно поговорить с ним, выслушать, так сказать, вторую сторону.
А стороны всегда есть.
В дверь вчера позвонили в 19.58. Томас запомнил время так точно, потому что Рипли и Фрэнки умоляли его разрешить им посмотреть «Остина Пауэрса», который начинался ровно в восемь и шел весь ужин. Томас только загрузил посудомойку, а Фрэнки бушевал в гостиной, настоятельно требуя отмены родительского контроля.
Томас распахнул дверь, не переставая уговаривать Фрэнки, чтобы тот не гнал волну, и увидел Нейла. Нейл отмахивался от мошек и мотыльков, которые вились вокруг лампы над крыльцом.
— Какого черта тебя сюда занесло?
Нейл расцвел своей наиобольстительнейшей улыбкой, которая проникает дамам в самые трусики, и поднял над головой коричневый бумажный пакет. Одет он был в своем лучшем неописуемом стиле: шорты цвета хаки, индусские сандалии и черная рубашка — писк нанотехнологий! — со вставкой, на которой голая Мэрилин Монро беспрестанно плавала в черно-белом бассейне. Из-за тощего телосложения и бойкой, бесшабашной манеры вести себя он скорее напоминал студента младших курсов, рассчитывающего раздобыть немного травки, чем уважаемого нейрохирурга. Только лицо его было совсем иным. Несмотря на постоянную смену выражений, оно всегда наводило на мысль о каких-то незаживающих ранах или о чем-то невозмутимо возвышенном, словно в своем предшествовавшем воплощении Нейл был боксером или тибетским ламой.
Его мини-фургон маячил сзади, на подъездной дорожке.
— Возникла необходимость в жидкостной терапии, — заявил Нейл.
— Папа! — завопила Рипли своим самым злющим голосом. — Уже начинается!
— «Остин Пауэрc», — пояснил Томас.
— Потрясно, бэби, — сказал Нейл, хлопая его по плечу.
Через час до Томаса дошло, что он уже в стельку пьян.
Рипли свернулась клубочком на диванных подушках между ним и Нейлом: сон сморил ее мгновенно. Фрэнки сидел на полу, буквально пожирая глазами экран, и хохотал, когда Остин ловко уворачивался от пуль из хлебного мякиша.
— Не устал? — спросил Томас сына.
— Не-а-а-а.
Томас виновато посмотрел на Нейла.
— Я обещал посмотреть вместе с ними.
После развода дети стали особенно требовательны, когда речь шла про обещания. Порой Томас задавался вопросом, сколько грошовых клятв и обетов ему придется дать, чтобы выкарабкаться из ямы, которую они вырыли вместе с Норой.
Нейл расхохотался, кивнул на Фрэнки, который монотонно раскачивался, как героинщик, по мере того как фильм про Остина близился к концу.
— Только подумай, — сказал Нейл, — вот в эту самую минуту мозгом твоего сына целиком и полностью управляют сигналы извне.
Томас фыркнул, хотя не был уверен, что замечание такое уж смешное. Это была их старая, еще со времен колледжа, игра — описывать повседневные события в наукообразных терминах. Поскольку наука рассматривала все в понятиях количества и функции, а не качества и намерения, то описываемый ею мир мог показаться пугающе чуждым. Конечно, Нейл был совершенно прав: мозгом Фрэнки управляли сигналы извне. Но в то же время это был просто мальчишка, который в полном упоении смотрит какую-то бредятину по телевизору.
