— Так, значит, вот чем ты занимался все эти годы?
— Господи, конечно нет! Это было только начало. После первых успехов программы во мне признали восходящую звезду. Из отдела психоманипулирования меня перевели в нейро... Они приоткрыли завесу в тайное тайных, дружище, и позволили мне заглянуть в дивный мир секретных операций.
Томас опустил бутылку с пивом.
— Так в АНБ существует отдел психоманипулирования?..
— А чего удивительного? Как ты думаешь, почему Вашингтон или Пекин кишмя кишит шпионами? Потому что там принимаются решения. Где бы ни принимались важные решения — повсюду будут шпионы. И наконец, — он постучал пальцем по виску, — все важные решения принимаются именно тут. Так почему бы и нет?
Томас плеснул еще виски и протянул один стакан Нейлу.
— Потому, что это безнравственно, — сказал он. — И просто потому, что это гадость.
— Безнравственно? Тебе кажется, что это безнравственно?
— Именно, твою мать.
Нейл хмуро улыбнулся.
— Но разве не ты сам всегда утверждал, что мораль это притворство? Что все мы — марионетки из плоти и крови, которых обманом заставляют верить, что мы живем в нравственном и осмысленном мире?
Томас кивнул.
— Да, это довод.
От разговора на эту тему у него засосало под ложечкой. Свидетельство старых ошибок.
— Ладно, — сказал Нейл. — Мы сейчас говорим о подозреваемых в терроризме.
— Опять чушь, — ответил Томас — Это всего лишь часть доисторического мира грез, в котором мы живем. Человек оценивает угрозы так, словно все еще живет в каменном веке, в общине из ста или пятидесяти людей, а не в мире, населенном миллиардами. Терроризм это же театр, сам знаешь. Скользкая ванна куда более опасна. Господи, кампании против замкнутых на себе эротических иллюзий, разрушающих личность, спасли бы больше жизней! Власти просто используют наши психологически уязвимые места, чтобы обеспечить выполнение своих планов.
Нейл взглянул на него.
— А как насчет Москвы?
— Это не имеет никакого отношения к тому...
— Знаешь, — перебил его Нейл, — иногда трудно не пожалеть их, даже если достоверно знаешь, в скольких смертях они замешаны. Просто головы у нас забиты всяким мусором. Те, кто постарше, вообще считают их кем-то вроде капитана Кирка. [14] Наше злостное сканирование умов не затрагивает человеческого духа. Один старый религиозный террорист даже как-то сказал мне, что его душа — это цитадель, у врат которой стоит сам Господь...
Он запнулся, словно задумался, терзаемый угрызениями совести. Понурил голову.
— Что ты сказал? — запинаясь, спросил Томас.
Он все еще не мог поверить, что у них идет такой разговор.
— Что мне насрать на его дух. Меня интересовало, что у него на уме. Я знал, что его воля всего лишь еще один нервный механизм и, когда она окажется вне игры, он как миленький выложит мне все, что интересует наших оперативников. И я был прав. К тому времени мы продвинулись уже гораздо дальше лишения сенсорных способностей. Используя разнообразные данные об исполнительных функциях мозга — ну, помнишь знаменитые эксперименты Роша по выяснению разницы между индивидами со слабой и сильной волей? — мы просто изолировали цепочки, ответственные за преступные замыслы, и перекрывали их. Это было так же просто, как щелкнуть выключателем. — Смех Нейла больше напоминал громкое фырканье. — Кто бы мог подумать?
— Что подумать?
— Что все наше долбаное «мозговое сканирование» так смехотворно далеко от истины. Зачем выдумывать машину для чтения мыслей, когда тебе всего-то нужно отключить пару цепочек — и человек сам все выложит.
Онемев, Томас воззрился на него. Нейл, его лучший друг, признавался, что он из плохих парней... Разве нет?
— Я... — начал Томас слабым голосом. — Не знаю, что сказать, не говоря уж — подумать.
— Что, заклинило?
Томас изучающе посмотрел на стоявший перед ним стакан, ободок которого светился отраженным светом:
— Все не так просто.
— Да брось ты, Паинька. Желания поднимаются из самых глубин нашего мозга. Это похоже на пластическую хирургию. Ты только подумай — целых пять мощных каналов Интернета целиком посвящены пластической хирургии. Эволюция приучила нас определять пригодность наших сородичей сугубо по внешнему виду. А раз уж техника позволяет нам манипулировать кожей и костями, то, значит, пришла очередь желаний. Старые табу постепенно стираются, и не успеешь опомниться, как пластическая хирургия, поставленная на промышленную основу, позволит нации избавиться от четверти биобалласта, а тем, кто так успешно будет перекраивать наши лица, понадобятся нейрохирургические пилы вместо таких безобидных карандашиков и щеточек. Если раньше мы не могли полностью осуществлять свои желания, то теперь человек сможет пересоздать, заново изваять себя. Генная инженерия. Или допинги в спорте. Называй как хочешь. Нейроманипуляция. Нейрокосметическая хирургия. И ты еще говоришь мне, что, по-твоему, этого можно избежать?
Томас пристально посмотрел на него и спокойно ответил:
— Нет... я говорю тебе, что, по-моему, это неверный путь.
Нейл пожал плечами и отвел взгляд.
— Если ты хочешь сказать, что большинство не одобрит этого, то ты прав. — В его глазах появился мрачный, угрожающий блеск. — А может, мне на это наплевать?
Томас налил еще по одной порции виски, не потому, что ему хотелось выпить, а потому, что это казалось безопаснее, чем отвечать. Забавно, как легко могли позабыться годы совместной учебы, как все напластования умствований оказывались шелухой и оставался мальчик с незажившей душевной раной, уязвленный и обманутый друг.
— Дана ли тебе власть десницы Божьей? — вдруг спросил Нейл, явно цитируя что-то.
Томас рассмеялся.
— Не понимаю.
— Это Им так запрограммировано, — сказал Нейл. — Так почему не прокатиться на халяву?
Хмель всегда был плохим товарищем в таких разговорах. Содержание влетало в одно ухо и вылетало в другое; в осадке оставались эмоции. Каким-то образом хмель делал острое тупым, а тупое острым.
— Почему ты рассказываешь мне все это сейчас? — спросил Томас.
— Потому, — ответил Нейл, вновь примеряя улыбку беззаботного весельчака. — Я ушел.
— Но... — Томас запнулся.
Внезапно его осенило, что Нейл не просто нарушает обязательство о неразглашении, за что может быть привлечен к уголовной ответственности. Он совершает предательство. Идет по канату над бездной...
Смертельной бездной.
— Всего и делов-то? — спросил Томас.
— Всего и делов.
— Не думал, что они позволяют таким парням уходить.
— Они и не позволяют.
— Но делают исключение... Например, для тебя.
Снова лукавая улыбка. Нейл провел пальцем по темной тесьме на обивке дивана.
— У них не было выбора.
— Не было выбора, — повторил Томас, со страхом глядя на стоящий перед ним неопорожненный стакан виски. — Почему?
— Потому что я подготовил почву, — ответил Нейл. — Все было спланировано давно, заранее.
Несмотря на хмельной туман, Томас вдруг почувствовал тревогу. Что-то подсказывало ему, что надо быть осторожным.
— Значит, ты действительно думаешь, что это неверно... я хочу сказать — то, чем ты занимался?
Нейл наклонился вперед, облокотился на колени, как баскетбольный тренер.
— Мир на грани, Паинька... Просто я первый переступил эту грань.
Томас понимал, что он имеет в виду, но почему-то решил, что лучше притвориться непонимающим.
— На грани? Какой грани?
Однако Нейл не купился.
— Дело в детях?
— О чем ты?
— Причина — в них?
— Какая причина?
— Причина того, что ты вернулся в Мир Диснея.
«Мир Диснея» — это было одно из их понятий, обозначавшее мир в понимании масс, мир, подернутый пеленой тщеславия, после того как тщеславие удовлетворено. Мир, зиждущийся скорей на психологической потребности, чем на физическом факте. Мир, населенный миллиардом героев, со сплошными хеппи-эндами, где не было места неизвестности, а идти наперекор собственным слабостям было уделом неудачников.
Гнев Томаса успел остыть.
— Ты напился, Нейл. Они здесь ни при чем.
— Знаешь, я с трудом припоминаю, каково это...
— С трудом припоминаешь что?
— Каково это — сидеть между двух стульев. Знаешь, во-первых, отцовская любовь — простейший способ, которым природа дурачит нас, теша надеждой на продление рода, иллюзией увековечить...
— Никто меня не дурачит... Слушай, Нейл, ты начинаешь всерьез меня злить...
— Не дурачит? Хм. Тогда скажи, почему ты любишь своего сына?
— Потому что это мой сын.
— И это объяснение?
Томас сверкнул глазами.
— Другого мне не надо.
— Конечно, другого тебе не надо, — сказал Нейл. — Эволюция по-другому и не совершается. Надо немало постараться, чтобы воспитать ребенка до возраста, когда он сможет размножаться.
