выставлять на стол десерты.
– Девушка, кофе холодный.
Жора, нетерпеливо придвинув к себе стаканчик с шоколадным муссом, тут же запустил в него ложку.
– Извините. Но я принесла сразу, от бара.
Дождавшись, когда девушка отойдет, Варвара Сергеевна повторила вопрос.
– Ты должна меня забрать! – успев измазать рот шоколадом, сказал мальчонка. – Мама сказала, у тебя враги не найдут.
Самоварова ощущала себя, как в дурном кино.
Еще не триллер, уже не комедия…
– А враги… они кто?
Жора, ловко орудуя ложкой, вновь поглядел на нее снисходительно.
– Они маму хотят обидеть, – тихо сказал он. – Если ты меня не заберешь, обидят и меня. Еще она просила передать тебе, что закон не нарушала. Ее хотят обидеть те, кто нарушает закон.
В пылавшей голове лихорадочно носились варианты, самым разумным из которых было пойти в полицию и сдать ребенка, к которому ни по закону, ни по совести она не имела ни малейшего отношения и о существовании которого она до сегодняшнего дня если и подозревала, то, ей-богу, не думала!
Жора, время от времени настороженно косясь на Самоварову, уже взялся за второй десерт.
– Мама сказала, ты должна помнить: я ни в чем не виноват. И я не хочу в детдом! – Последнюю фразу он произнес кричащим шепотом.
Когда мальчик отодвинул от себя тарелку с недоеденным ванильным эклером, Варвара Сергеевна с облегчением попросила счет.
Рассчитавшись, она встала и подхватила с пола кожаный рюкзачок. Он оказался довольно тяжелым.
– Держи рюкзак и пошли! – не глядя на мальчика, скомандовала она.
Как только вышли на улицу, Жора с силой дернул ее за рукав.
Мимо сновали люди в масках и без, с проезжей части доносились радостные гудки автомобилей.
Древний город пах уже прогретой землей, отголосками чьих-то тел и духов, юной листвой и свежей выпечкой из соседней пекарни.
Едва удерживая на плече рюкзачок, пятилетний мальчик при свете и шуме дня выглядел растерянно и жалко.
– Давай поговорим, как взрослые, – глядя в асфальт, сопел он. – Если ты хочешь сдать меня в детдом, не ври, лучше скажи сейчас.
– А если хочу? – сглотнула Самоварова.
До ближайшего отделения полиции было не более пяти минут ходьбы.
– Тогда я убегу. Мама сказала, если детдом, то лучше в петлю! – Он вряд ли понимал значение этого выражения, но знал, что это что-то очень, очень плохое. – И это будет на твоей совести. Так что лучше сразу скажи правду.
– Хочешь правду? – Она осторожно прикоснулась к тонкой ручонке в полосатой рубашке. – Хорошо… Давай поговорим, как взрослые. Как только я отойду вместе с тобой от этого кафе, в котором остались свидетели твоего внезапного появления в моей жизни, меня могут схватить и посадить в тюрьму за похищение ребенка. То есть – тебя.
Она хотела было добавить, что его мать – мастер мерзких каверз, но осеклась: в конце концов, ребенок не мог знать истинных намерений своей чертовки‐матери.
– Вот! – Мальчик скинул с плеча рюкзачок, поставил его на асфальт, нагнулся, с трудом расстегнул тугую молнию и достал из него синюю папку. – Я забыл… Мама сказала отдать тебе это.
Самоварова неуверенно взяла в руки папку и кивнула на торец здания.
– Отойдем с дороги.
Он послушно поплелся следом.
Первой бумагой, лежавшей в папке, оказался засунутый в прозрачный файл оригинал свидетельства о рождении Карпенко Жаруа Даниловича.
«Боги мои! Все, что несет в себе эта женщина, какой-то тяжкий бред! – клокотало внутри у Варвары Сергеевны. – Даже имя ребенку не могла дать нормальное!»
Вторым документом, также вставленным в прозрачный файл, была нотариально заверенная доверенность.
Самоварова, нахмурясь, вытащила из сумочки очки.
Гербовая, со знаками и печатью бумага была настоящей.
В доверенности, составленной по всем правилам и подписанной нотариусом Поротниковой А. Ю., было указано, что Карпенко Марина Николаевна доверяет своего несовершеннолетнего сына Самоваровой Варваре Сергеевне. Ответственность за жизнь и здоровье ребенка, согласно формальной формулировке, Карпенко брала на себя. Доверенность имела срок действия: три месяца – срок грядущих летних каникул.
По закону для выдачи и заверения подобного документа нотариусу был необходим оригинал паспорта Самоваровой, а не только, как успела разглядеть Варвара Сергеевна, его данные.
Но Регина всегда исхитрялась обходить закон.
* * *
В полном молчании, сквозь беспечный, многоголосый, не ведающий проблем убегающий май, они прошли уже бо́льшую часть пути до дома Варвары Сергеевны.
– Если хочешь, можем вести дорогой светскую беседу, – едва поспевая за Самоваровой, предложил Жора.
– Обойдемся! – буркнула она.
План у нее был такой: попасть в квартиру, найти в инете контакт и дозвониться до нотариуса, заверившего доверенность.
Скорее всего, доверенность окажется липой, и тогда, само собой, ей следует вызвать полицию и объяснить сотрудникам правоохранительных органов, что произошло в кафе.
– Мама сказала, ты не по-настоящему злая, просто очень вредная, – ворчал, семеня ножками Жора. – Но ты же меня не сдашь в детдом?
– Сдам!
Он резко остановился. В его черных глазенках горели обида и ненависть.
– Тогда прощай! – Он в мгновенье ока развернулся и, похоже, действительно собрался бежать.
Варвара Сергеевна с силой прихватила его за рюкзак.
– Прекрати немедленно!
– Нет, ты злая! У тебя поганый характер, – упираясь, сопел Жора.
– Замолчи! Мы сейчас идем ко мне домой, там я кое-что уточню и…
Самоварова совершенно не представляла, что должно быть после этого «и».
А если доверенность – не липа?
У этого мальчишки действительно во всем свете никого больше не было.
Как же эта тварь ловко все рассчитала! Какой безбожный, выверенный в каждом шаге шантаж!
Варвара Сергеевна вдруг поняла, что ей далеко не безразлично, если он, еще совсем маленький, ершистый, в силу возраста не умеющий плести кружева вранья, попадет сейчас под машину или в своей дурацкой винной жилетке окажется в приемнике-распределителе…
Захлюпав носом, Жора скинул с плеча рюкзак и достал из кармашка брюк бумажный платок. Высморкавшись, начал сверлить ее полными слез глазами.
– Давай обойдемся без представлений! – охваченная противоречивыми чувствами, неуверенно протянула ему руку Самоварова. – Ты верно подметил, я уже старая, так что быстро бегать за тобой по улицам не смогу.
Жора вытер платочком мокрую от слез и соплей ладошку и осторожно вложил ее в руку Самоваровой.
В полном молчании они дошли до дома.
Во дворе был припаркован мотик Самоваровой.
Свернув с дорожки, ведущей прямиком к подъезду, Варвара Сергеевна по привычке направилась к своему железному коню.
– Это чей? – Мальчик рассматривал мотик, и на его заплаканном личике проступило радостное любопытство. – Твой?
– Мой, – сдержанно улыбнулась Варвара Сергеевна.
Жора пихнул ей в руку рюкзак, обошел мотик вокруг, остановился и осторожно погладил руль, напоминавший Самоваровой крылья большой сильной птицы. – А можно
